Мельница времени

Казалось, он корил себя за допущенную оплошность, вызванную наступившим после постигших его страданий благодушием. Девочка подошла к нему и, пристально глядя, спросила в упор:

– Скажите, это течение звучит как-то по-особенному?!

Тот в смущении ответ глаза и тихо произнес:

– Не обессудь, милая, за то, что взамен твоему делу доброму ничего тебе не отвечу. Потому как это – тайна великая. В нашем роду она передается многие поколения из уст в уста от отца к сыну, наследующему власть. Даже самые близкие родственники, самые надежные сподвижники в нее не посвящены!

– Да как вы не понимаете! – воскликнула Катя. – Может, это как раз то течение, исток которого мне Совет постановил найти!

– Сове-ет?! Тебе-е?! – опешил псарь и в изумлении опустился на подвернувшийся стул.

– Да, мне, – в волнении произнесла девочка, – больше, как оказалось, некому! Времени же осталось всего ничего, считанные часы, потому что праздники на исходе! Если не доберусь, все пропало! Нечисть навсегда на земле поселится, житья никому не даст! Тогда уж одной Гнетухой дело не обойдется, остальные лихорадки-трясавицы явятся и не только они! Будут злобствовать денно и нощно! Вот Совет меня и направил!

Псарь на минуту замер, словно постарался осмыслить тот кошмар, который грозит всех постигнуть, а потом сказал:

– Это меняет дело. Спрашивай.

– То течение как-то необычно звучит? – повторила Катя.

– Пожалуй, нет, – медленно, будто напряженно вспоминая, ответил повелитель. – Своим острым слухом я, по крайней мере, ничего не различил. Да и отец с дедом подобного не рассказывали. А вот пахнет оно очень даже необычно. Точно свежестью какой-то неземной, которая волнами накатывает, точно каждую секунду вновь нарождается. У нас в роду считается, что вода из него многие напасти победить способна. Я ею трижды в жизни пользовался. Только всегда почему-то она не очень-то помогала, – и вздохнул.

– Она и не могла помочь, – уверенно промолвила девочка, – потому что не для того предназначена. Вернее, не вода, а то, что в ней таится. То, что для вас запахи издает, для меня звуками особенными переливается, а для всего мира жизнью предстает.

– Ох, и мудрено же ты говоришь, девонька, ох, и мудрено! – закачал головой псарь. – Может, пояснишь, что к чему?

– Давайте потом, если можно, – попросила Катя. – Пока мы с вами беседы ведем, время, как вода сквозь пальцы, утекает. А мне еще до русла добраться надо, чтобы убедиться, то оно или нет.

– Да что тут добираться! – воскликнул хозяин. – Всего-то с мыса спуститься, излучину пересечь да в речушку, что аккурат напротив нас находится войти!

– Так близко! – обрадовалась девочка. – Тогда я побежала, ладно? Кстати, у вас ничего острого нет, чтобы лед расковырять? А то сквозь него почти ничего не слышно.

– Э-э, так ты до утра не управишься, больно его покров толстый, – махнул рукой собеседник. – Сейчас мы кое-что получше придумаем, погоди.

В это время парадная дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Клык. Едва он раскрыл рот, чтобы доложить о готовности разъезда к отправке, как псарь прервал его словами:

– Сопровождение отменяется, гулянья откладываются! Передай, через минуту всем собраться на берегу! Каждому захватить поленья, кто, сколько унести сможет! Все, выполняй!

Воин удивленно захлопал глазами, но с расспросами и уточнениями подступать не решился, а развернулся и в мгновение ока исчез. Буквально тут же на улице возникли оживленные голоса и звуки многочисленных шагов. Все они потекли в сторону реки. Псарь накинул теплый, подбитый дорогим собольим мехом, длиннополый кафтан и двинулся к выходу. Катя поспешила за ним.

На крутом берегу, нависавшем над излучиной, собралась толпа народа. Казалось, здесь были все до единого: и стар, и млад. Руки мужчин едва обхватывали такие огромные охапки поленьев, что, казалось, их и поднять-то не под силу, не то, что нести. У женщин они тоже были, но размером поменьше. Даже ребятня сообразно возрасту и силам явилась с ношей: кто – с поленцем, кто – с веточками и берестой для розжига.

– Продвиньтесь в устье саженей на сто, зажгите костры, плавьте лед! – распорядился псарь.

Народ скатился с косогора, пересек реку и устремился в приток. Не прошло и нескольких минут, как речушку перегородили плотно примыкающие друг к другу дровяные кладки. В нескольких местах громко щелкнули кресала и своими обжигающими искрами запалили приготовленные фитили. Их тлеющие язычки, как молодцеватые парни на гулянье, задорно помигивая, принялись обхаживать девственно белую бересту. Та, будучи не в силах устоять перед их напором зарделась, зашлась багровым пламенем и пустилась в буйный перепляс, увлекая за собой степенные поленья. Псарь с Катей подошли к собравшимся.

Костры жарко пылали, с треском разрывая начавшую сгущаться темноту. От их ярких всполохов она металась встревоженными тенями, в панике пытаясь найти подходящее укрытие. На миг девочке показалось, что вместе с ней, корчась от нестерпимого света из стороны в сторону, точно ослепленные, шарахаются мрачные силуэты наполнявших ее невообразимо отвратительных тварей.

Катя не сводила взора с костров.

«Скорей бы прогорели, лед растопили! Чем ближе к окончанию праздников, тем нечисти будет больше появляться! Вон уже сейчас начинает сбиваться, часа своего ждет!», – с нетерпением думала она.

Наконец, в воздухе разнеслось громкое шипение, костры дрогнули и начали медленно оседать.

– В стороны, в стороны, сейчас хлынет! – раздались отовсюду предупредительные возгласы.

Толпа проворно подалась на берег. Лишь только собравшиеся отбежали на безопасное расстояние, как к небу взметнули клубы обильного пара, и костры, рассыпая во все стороны искры, погрузились в образовавшуюся промоину. Освобожденная от ледяных оков вода ударила пенным фонтаном и помчалась к устью. Народ оживленно загомонил.

– Ти-и-хо-о! – рявкнул псарь и обратился к Кате: – Вслушивайся, девонька, вслушивайся внимательно!

Та приблизилась к руслу и насторожилась. В первые мгновения до ее слуха долетало лишь бурление и клокотание стремительного потока. Но вскоре его напор спал, угомонился, и … возникли долгожданные звуки!

– Журчит, журчит! – прерывающимся от волнения голосом воскликнула девочка.

Псарь повел настороженным ухом, но, судя по всему, ничего особенного не расслышал. Тогда он блаженно втянул ноздрями воздух, закивал головой и сказал:

– Опять той же свежестью запахло.

Катя радостно затрясла его руку и выдохнула:

– Ой, спасибо вам большое! Я пошла.

И она собралась, было, двинуться вперед, как псарь остановил ее.

– Не дело тебе одной идти. Сказал же, без сопровождения не отпущу.

Он повернулся к Клыку и промолвил:

– Возьми с полдюжины воинов и следуй за нами.

А потом обратился к собравшимся:

– Благодарю за подмогу! Теперь отправляйтесь праздновать. Мой дом стороной не обходите, там уже столы накрыты. Гуляйте, веселитесь. Скоро назад буду, присоединюсь.

Восторженная толпа дружно повалила к терему повелителя. А Катя в сопровождении отряда Песьеголовцев отправилась в противоположную сторону.

Некоторое время, чтобы миновать широко разлившиеся воды они шли по берегу, увязая до колен в пышном снегу. Затем спустились в русло и сноровисто двинулись по льду. Под ногами лишь шелестела укрывавшая его толщу легкая пороша, других звуков не возникало. Несмотря на то, что теперь, как представлялось, можно было бы беспрепятственно двигаться по реке до конца, девочка испытывала беспокойство. Вдруг окажется, что дальше появятся притоки. Тогда определить верное направление вряд ли удастся – растопить лед будет нечем, дрова-то все кончились. Искренне желая развеять свои сомнения она, взглянув на псаря, поинтересовалась:

– Не знаете, там дальше ничего больше в речку не впадает?

– До того места, куда доходил, притоков не было. А что после, не ведаю, – сказал тот.

– Разве вы не к самым истокам добирались? – спросила Катя.

– Нет, – он отрицательно покачал головой, – только до Белого камня. Дальше заказано. – И пояснил: – В стародавние времена, которые и не упомнишь, враждовал наш народ с людьми. Долго это длилось. То мы на них набеги устраивали, то они – на нас. Сколько горя было, сколько людей пало, не перечесть! И вот однажды, намаявшись и настрадавшись, решили наши правители этому конец положить на веки вечные. Взяли и сотворили мир, ну, замирились, значит. А в подтверждение его нерушимости на границе между землями знак особый установили. Теперь никто дальше него зайти не смеет, чтобы данную предками клятву не нарушить.

– Так, значит, вы со мной не до конца пойдете? – погрустнела девочка, которая к тому времени стала привыкать к присутствию воинов, что добавляло ей чувство защищенности.

– Не обессудь, милая, – вздохнул, поникнув головой, псарь. – И так сердце изболелось от дум тяжких, что тебя одну оставить придется. Да только ни шага за камень сделать не вправе, иначе память о предках оскверню.