Мельница времени

– Вы что?! Так же нельзя с детьми! Вот Дед Мороз себе такого никогда не позволил бы!

Трескун, собравшийся, было, в очередной раз топнуть, так и замер с поднятой ногой. Затем медленно опустил ее и выпучил на Катю полные недоумения глаза.

– Это почему же?! – пробормотал он.

– Потому что он – добрый! Вот! – выпалила та.

Старик хлопнул себя по коленям и зашелся громким хохотом.

– Мороз! Ха-ха-ха! Добрый! Хо-хо-хо! – сотрясался он всем телом от безудержного смеха. – Ой, не могу! Уморила! Где ж ты такое видела?!

– Там, где я живу! – воскликнула Катя.

Трескун, несколько уняв смех, наставительно ткнул в нее указательным пальцем.

– Запомни, – пророкотал старик, – такого не может быть никогда! Он пуще моего лютует. Я только реки, поля и леса в ледяное железо молотом заковываю. А этот машет своим посохом, почем зря, лупит по всему, что ни попадется. Дерево подвернется, хрясь по дереву! То – сразу в щепки! Изба, по ней давай! От бревен – труха в разные стороны! Тут еще за детишек взялся. Чуть кто зазевается, хвать его и – в мешок!

– Как же вам не стыдно такое выдумывать?!?! – возмутилась Катя. – Он в мешке каждый год подарки приносит! И детям, и взрослым! Вот, кстати, что он мне кроме всего в прошлом году подарил!

Она выудила из кармана брелок, к которому была прикреплена связка ключей от дома, и протянула его старику. Это был необыкновенно симпатичный серенький плюшевый бегемотик с заплетенным косичкой задорным хвостиком. Трескун, склоняя голову то вправо, то влево принялся с любопытством его рассматривать. Показалось, что даже суровость немного поумерил.

– Занятная вещица, – протянул он. – Это кто ж такой будет-то без шерсти?

– Детеныш бегемота, – ответила девочка. – А шерсть ему не нужна, потому что он в стране живет, где всегда тепло, в Африке.

– Ну, ты навыдумывала, – нахмурился собеседник. – О Морозе, который людей одаривает вместо того, чтобы студить; о краях диковинных, где зимы не бывает. Заморочить меня хочешь? – и с недобрым прищуром глянул на Катю, будто снова попытался обнаружить подвох.

– Нет, что вы! – пылко возразила девочка. – Я пришла, чтобы узнать, почему вы до положенного срока явились? Ведь лето еще!

– Не смей при мне это мерзкое слово произносить! – начал снова раздражаться Трескун. – Какое лето, когда я – здесь!

«Вот характер-то! – сокрушенно подумала Катя. – Как зимняя погода: то чуть оттает, то снова холодом обдаст!».

Она повела рукой и сказала:

– Видите, вокруг листва зеленая, даже не желтая. Значит, до осени далеко. Ни грибы, ни ягоды, ни орехи не вызрели. Поэтому звери не успели на зиму припасы сделать. И как им теперь жить, чем кормиться?

– А я почем знаю?! – запыхтел морозной изморосью Трескун. – Меня это не касается! Мне сказали, пора, я и возник!

– Кто сказал?! – насторожилась Катя.

– Да не вникал я, времени не было! – отрезал старик. – Ждал, как обычно, на дне своего колодца, когда мое время подоспеет. Ну, задремал малость. Вдруг в ухо властно так: «Пора за дело!». Я, толком очи не разлепив, молот – в охапку и стрелой наверх. «Проспал!», – думаю. Сквозь сомкнутые веки, правда, почудилось, будто сверкнуло что-то, как каменья драгоценные. Вылетел, озираюсь, понять не могу: непривычно вокруг как-то. Не успел сообразить, что именно, смотрю, Лихорадки явились все до единой. Они, лишь только стужа устанавливается следом за мной бредут, чтобы людишек разить. Значит, ошибки быть не может: мой черед наступил. Я и не стал голову ломать, принялся инструмент налаживать.

Он взглянул на молот, мгновенно помрачнел и разразился криком:

– Видишь, видишь?! Из-за тебя все! Пока твою болтовню слушал, с молота блеск сошел! Разве тусклым молотом настоящий мороз дашь?!

Трескун снова затопал ногами и завопил во всю мощь:

– Ну-ка марш отсюда, пока не поздно!

Катя ловко увернулась от снопа вновь полетевших в нее льдинок и взволнованно сказала:

– Вас обманули! Я даже знаю, кто! Сейчас – не ваше время! Возвращайтесь в колодец!

– И не подумаю! – рявкнул старик, а затем громко призвал: – Эй, лихорадки-трясавицы, уберите ее с глаз долой!

Не успела девочка хоть что-то возразить или добавить к сказанному, как из-за ели выплыло двенадцать мрачных силуэтов. Они выглядели, как большие, в рост человека куски пыльной, разодранной в клочья мешковины. Сквозь их бесчисленные дыры можно было без труда рассмотреть окружающее. В верхней части каждого, то ли скрытые обрывками ткани, то ли беспорядочными нечесаными космами угадывались бледные, похожие на черепа оскаленные лики. Сначала эта отталкивающая ветошь безвольно полоскалась в воздухе, а потом будто ожила. Боковые лоскутья раскинулись подобно рукам в стороны, и фигуры заскользили в направлении девочки. Внешне схожие между собой они, тем не менее, вели себя и двигались по-разному. Катя вдруг снова вспомнила сказки Афанасьева и, кажется, начала различать этих несусветных злюк. Одна безостановочно тряслась; значит, именно она – Озноба. Другая заходилась надсадным кашлем; эта, наверное, Грудица. Третья закручивалась винтом; понятно, Костоломка. Четвертая время от времени сгибалась в поясе и подтягивала колени к животу; ни дать, ни взять, Скорчея.

«Фу! – поймала себя на мысли девочка. – Время нашла всю эту гадость поименно перечислять! Делать что-то надо!».

И она предостерегающе выставила вперед руку с наузом. Лихорадки задергались, зафыркали и принялись заходить то с одной, то с другой стороны. Приблизиться они не смели, но и не оборачивались вспять. Катя упорно продолжала оставаться на месте. Покружив так некоторое время и убедившись в тщетности своих усилий, трясавицы вдруг проделали следующее: резко и с шумом колыхнули своим рваньем. Со стороны звуком и движением это очень походило на то, как обычно на улице яростно вытряхивают половики. И действительно, вокруг них разом образовалось густое облако то ли пыли, то ли болезнетворных спор.

«У-у, – вздрогнула Катя, – только этого мне сейчас не хватает, заразиться чем-нибудь! Тут – не дома, никто в уютную постель не уложит, малиновым вареньем вдоволь лакомиться не разрешит!».

Она невольно начала пятиться. Лихорадки победно взвыли и вновь сотряслись. На этот раз пыли не было – за их спинами распахнулись отвратительные перепончатые крылья. На концах они были увенчаны крючковатыми отростками наподобие замкнутых когтей. Именно ими они по зимнему времени цепляют зазевавшихся путников и притягивают к себе, чтобы вдохнуть в них болезни и недуги. Кожистые поверхности мощно взмахнули, трясавицы оторвались от земли и помчались к девочке. Та, понимая, что такому натиску противостоять уже невозможно резко развернулась и бросилась наутек. Следом за ней, сокрушая крыльями окоченевшие ветки и сучки, рассыпая мутные заразные клубы с воем и хохотом неслись лихорадки.

Девочка мчалась изо всех сил. Неизвестно, сколько продолжалась бы эта безумная гонка и чем закончилась, если бы неожиданно лес не сотрясся от грозного окрика Трескуна.

– Эй, хватит зря силы на одну девчонку тратить! – прогудело откуда-то издалека. – Вся зима впереди, целые селенья выкосить можно! Отогнали и будет!

Трясавицы разочарованно заскулили, захныкали и, судя по начавшим удаляться звукам, повернули обратно.

Катя продолжала бежать, не сбавляя темпа, и скоро достигла поляны, где ее поджидали звери. Судя по их виду, они были порядком напуганы.

– Там что было-то?! – поеживаясь, настороженно спросил медведь. – Такой рев стоял, хохот, визг, что у нас аж поджилки трястись начали! Мы уж исказнились все, что тебя к этому злодею послали!

Он окинул взглядом девочку и облегченно вздохнул:

– Хорошо, что невредимая вернулась!

– Ну да, – раздосадовано ответила Катя, – только не получилось ничего. Он, во-первых, упрямый страшно. Во-вторых, Лихорадок на меня напустил. Они такие противные да еще заразные, я и убежала. Потому что мне сейчас болеть никак нельзя.

Звери грустно опустили головы, а небольшая серая мышка не выдержала и даже всхлипнула.

– Что ж, делать нечего, – сокрушенно вымолвил медведь. – Была надежда, что хоть кто-то нашей беде поможет. Да, видно, никому с Трескуном не совладать. Придется с насиженного места уходить, в другой лес подаваться, где он не властвует.

– Ага, – пискнула мышка, – ждут нас там, как же! Своих едоков полно, а тут мы еще!

– Поплачемся, попросимся, – печально сказал медведь, – глядишь и пустят. А что делать-то?

– Если уговорам не поддается, напугать его надо, как следует, чтобы ушел! – заявила мышка тоненьким голоском и решительно напрягла хвостик.

– Вот и напугай, – хмыкнула лиса, – ты у нас, ух, какая грозная! – и облизнулась.

– Да хватит тебе! – одернул ее медведь. – Не до того сейчас! – И добавил: Как пугать-то, коли он не боится никого?

Он задумался и поскреб когтистой лапой нос. Катя машинально уловила это движение, и тут ее осенило!