«Наверное, для путников, если их много будет, – решила Катя. – Эх, завалиться бы сейчас и понежиться всласть!».
– Ты давай-ка ложись, вздремни, – тут же сладко проворковала Озева. – Заслужила. А дела погодят. Не к спеху, времени еще полным-полно, – и ласково подтолкнула девочку к постели у центральной стены.
После этих слов в горнице начал растекаться невообразимо притягательный аромат. Такой, что невозможно оторваться. Одна только мысль о том, что когда-то придется этот дом покинуть и расстаться с его благоуханием вызывала горестное щемление под ложечкой.
Катя вдруг почувствовала невообразимую усталость. Или ей так показалось, чтобы оправдать непреодолимое желание побыть здесь. Она, буквально засыпая на ходу, подошла к пышной перине и пробормотала:
– Только вы меня разбудите … через часик … или два, … или три …
Не успела она коснуться ложа, как перина бережно охватила ее, начала гладить, убаюкивать и, кажется, даже мурлыкать колыбельную.
– И я посплю, – довольно потирая руки, негромко произнесла Озева. – Уморилась, пока тебя поджидала.
И улеглась на соседней лавке.
Катя уже проваливалась в сладостный сон, как неожиданно ощутила сильный зуд в затылке. Сон вздрогнул, отошел на шаг и замер в покорном ожидании. Еще не открывая глаз, девочка сделала ему знак, чтобы не уходил и вновь распахнул объятия. Тот, было, придвинулся, но чесаться начало еще сильнее. На лице сна отобразилась горестная гримаса, и он отодвинулся еще дальше.
«Да что же это такое, в конце-то концов?!», – с досадой подумала Катя и разлепила веки.
Сон понурился, обреченно махнул рукой и отправился бродить между подушек и перин, тщетно силясь найти хоть кого-нибудь готового безропотно впасть в него.
– Ну, наконец-то! – зазвучал у Катиного уха брюзгливый голос. – Я тут стараюсь, стараюсь, а она хоть бы хны! Вот еще чуть, обиделся бы и ушел!
Девочка повела глазами, но никого не обнаружила.
– Хватит по сторонам смотреть, вставай, давай! – снова раздалось рядом.
– Ты кто? – завертела головой Катя.
– Кто, кто. Дзяд я! – послышалось в ответ.
– Кто?! – не поняла та.
– Ну, ты даешь! – воскликнул голос. – Столько лет в бабушкином доме живешь, а про Дзядов не слышала! Стыдоба!
Девочка почувствовала неловкость и опустила голову.
– Мы – духи предков. Подле чугунов с закопченными боками обитаем, которые следы священного домашнего огня на себе хранят. Жилье оберегаем и всех в нем здравствующих. Поняла?
– Угу, – кивнула Катя и добавила. – А ты чего тогда здесь?
– Как чего?! – судя по раздавшемуся хлопку, Дзяд всплеснул руками. – Меня Числобог направил. Почуял, видно, что с тобой неладно и послал. Я, как увидел, что творится, сразу тебя теребить кинулся!
– Спасибо, – кивнула девочка, а потом добавила: – Правда, ты способ какой-то странный выбрал. Можно было бы за плечо потрясти или еще как.
– Нет, вы только гляньте! – изумился голос. – Ну, ничегошеньки не знает! – и спросил: – Люди, зачем затылок чешут?
– Когда задумываются, как из трудного положения выйти, – чуть запинаясь, ответила Катя.
– Про «положение» – правильно, про «задумываются» – не правильно. Таким магическим жестом испокон века дух мудрого предка призывали, чтобы тот дельный совет дал.
– Ну? – не поняла девочка.
– Ну, ну! Баранки гну! Дать одну?! – заворчал Дзяд. – Подсказываю выход из безнадежного положения: вскакивай и беги отсюда, пока не поздно! Тебя же Озева заманила, лень беспросыпная! Стоит только чарам ее поддаться, разомлеть, до скончания века здесь останешься!
Осознав услышанное, девочка поспешно встала. Правда, голова еще слегка кружилась, да и ноги были пока, как ватные. Аккуратно ступая, она на цыпочках двинулась к выходу.
– Давай, давай! – подбадривал ее Дзяд. – На свежем воздухе полегчает!
Когда проходили мимо Озевы, Катя затаила дыхание. Но та безмятежно спала, смачно причмокивая губами.
Они подошли к двери. Тут девочка с удивлением обнаружила, что никакой ручки, за которую можно было бы потянуть, нет. Дверное же полотно примыкало к косяку без малейшей щелочки, так, что и зацепиться было невозможно. Катя в растерянности замерла. Казалось, дом упорно не хотел никого из себя выпускать.
Вдруг за ее спиной возникло какое-то движение. Девочка вздрогнула и обернулась. Фу-у! Оказалось, это Озева испустила шумный вздох и повернулась на другой бок.
– Ладно, – тихо произнес Дзяд. – Хоть и не мое это дело чужие двери открывать, но ничего не попишешь. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж.
И произнес какое-то короткое заклинание. Дверь дрогнула, будто раздумывала, подчиняться или нет, но потом все же отворилась. Девочка выскочила наружу и стремглав побежала к реке подальше от заколдованного места. Судя по доносившемуся рядом с ней учащенному дыханию, домашний дух мчался, не отставая. Так они достигли берега. В вечерней тихой воде покачивалась спящая Ухалица.
– Ой! – досадливо воскликнула Катя. – Я думала, она тоже в себя пришла. Надеялась, что сейчас дальше двинемся. Как же быть?
И обратилась к Дзяду:
– А ты не можешь и ей помочь, как мне?
– Нет, не могу, – ответил тот. – Мои силы только на тех распространяются, с кем связан кровно. Да и времени у меня уже нет. И так, сколько его потратил на разговоры да разъяснения. Дом без пригляда оставил. А там дел невпроворот.
Катя прилично скисла. Снова оставаться одной ей сейчас совершенно не хотелось. Тут некая мысль посетила ее голову. Она оживилась и, обратившись к Дзяду, спросила:
– Слушай, а если я затылок почешу, ты опять явишься?
Тот довольно хмыкнул и произнес:
– Ишь ты, усвоила, значит. Явлюсь, конечно. Только ты меня по пустякам не гоняй, ладно?
– Нет, нет, не волнуйся, только в крайнем случае, – успокоила его девочка.
– Тогда я полетел, – воскликнул Дзяд. – Счастливого пути!
И канул, оставив после себя дух любимой печки, смешанный с ароматами трав бабушкиной кухни. Катя оглянулась на избу Озевы и, не раздумывая, поспешила вдоль берега вниз по течению. Несмотря на сгущающиеся сумерки идти было нетрудно, потому что под ногами вилась едва заметная, но вполне удобная тропка. Такие обычно прокладывают рыболовы, когда неторопливо бродят в поисках удачного места. Правда, кто проложил эту, предположить было невозможно. Хотя, может, она и сама пролегла, чтобы помочь девочке скорее добраться до устья. Так или иначе, но вскоре Катя достигла водного простора новой реки и зачарованно замерла.
Полные ее воды катились по широкому руслу величественно и неспешно. Порой даже казалось, что они стыли безмятежной гладью, покорно вписываясь в сжимающие ее объятия берегов. В такие моменты подполонь, почти полная луна, с удовольствием разглядывала свое отражение и горделиво встряхивала пышной звездной шевелюрой. От этого река принималась искриться, на миг превращаясь в россыпь драгоценных камней. Те слегка колыхались, перекатывались и … издавали переливчатый звук! Правда, правда!
Девочка отчетливо услышала знакомое журчание. У нее аж дыхание захватило от восторга. Столько времени искала, блуждала, путалась и, наконец-то, нашла! Правда, как долго придется идти до притока, из которого вытекает этот звук, сказать было трудно. Но она надеялась на удачу, на то, что скоро непременно повезет.
Несмотря на опустившуюся ночь, Катя решила не терять время и продолжила путь. Луна, будто сочувствуя путнице, разливала вокруг такое щедрое сияние, что было светло, как днем. Кругом стояла упоительная тишина. Разве что изредка всплескивала сонная рыба, но это никак не мешало вслушиваться. Заветное журчание звучало то громче, то тише, то пропадало совсем. Но ненадолго. Вскоре оно возобновлялось.
По пути Катя невольно размышляла о минувших событиях. Она вот Исток ищет. Чтобы те, кто ее направил, тут же его местонахождение определили и явились защитить. Нечисти он тоже нужен. Но она толпами не рыскает, за ней следом не бегает, на нее не нападает. Почему? Боится, наверное, так явно ранее озвученное условие нарушить. Потому как за это Род покарает нещадно. Вот и действует втихаря. Озем, например, в подземных своих пещерах и многочисленных переходах может метаться и прислушиваться? Конечно, может. Как уловит, подберется и Исток закупорит. Но снизу и тайно. Тогда и взятки гладки. Не знаю, мол, с чего это вдруг Время перестало течь, я однажды данное слово не нарушал! Когда Яга с дочками да с Кощеем были, он особо и не беспокоился. Думал, не выпустят меня из плена. А после Берендеев занервничал, что раньше, чем он Исток обнаружу. Вот и стал появляться, препоны ставить, чтобы задержать. Озеву, вон, подговорил. Похоже? Еще как!