Пролог

– Опять ты за своё, – не выдержал Кузьмич, – городок, девушка. Давай ближе к делу!

– Куда ближе, – огрызнулся Нароков. – Сейчас всё объясню. Погодите минутку. На чём я остановился? – он наморщил лоб. – Ах, да. Городок у нас маленький, – Кузьмич безнадёжно махнул рукой, – и есть такой слушок, что должна Наталья знать, куда запропастилась её лучшая подруга.

– Они дружили? – поинтересовался Кузьмич.

– В одном классе учились.

– Так в чём дело? Раскрути. Тебя что, учить надо, как такие дела делаются?

Нароков скрипнул зубами. Но сдержался.

– С Никитиной тридцать человек в одном классе учились. Всех не раскрутишь. А у Петровой железное алиби. Её мать лежала в больнице после тяжёлой операции на сердце, и Наташа сутками не вылезала оттуда. Десятки людей подтвердили её невиновность. Я же сказал: городок у нас маленький, все знают обо всём.

– Только не знают, куда Никитина подевалась, – съязвил Кузьмич.

– И это известно, – вздохнул Нароков. – Наверняка известно.

– Всем, кроме тебя.

– Всем не всем, но… Я с Петровой неоднократно беседовал. И к себе вызывал, и домой к ней заходил. И по-хорошему и, – Нароков резко оборвал фразу и сокрушённо развёл руками. – Упёрлась. Твердит, что ничего не знает. Хоть ты ей кол на голове теши!

Кузьмич с сомнением помял подбородок.

– А, может, действительно не знает?

– Врёт, – отрезал Нароков. – Всё ей прекрасно известно. Я ведь её, как облупленную, вот с этаких пор знаю. – Нароков поднял руку сантиметров на пятьдесят от пола. – На моих глазах выросла… Но почему говорить не хочет?.. И сын мой, Колька с Таньк.. Татьяной десять лет просидел на одной парте. Как их Марья Иосифовна в первом классе посадила. Дружил он с Татьяной и Наташей. После школы гуляли вместе. Всегда, бывало, втроём. В армии он сейчас, – несколько поспешно ответил Нароков на наш немой вопрос. – Весной призвали. В Туркмении служит. Слыхали про такой город – Мары?

– Впервые слышу, – нейтрально заметил Кузьмич.

– Далеко, – вздохнул Нароков.

– Надо думать, – буркнул Кузьмич. – А не было у них, случаем, любовного треугольника? – поинтересовался он, высказывая мою мысль.

Пока парень тянет армейскую лямку, деваха избавилась от соперницы. Чего проще. Подобных «love story ” сколько угодно. В подобные любовные треугольники людей засосало больше, чем в Бермуды.

– Нет, – вздохнул Нароков. – Здесь что-то другое. Мы этот вопрос с особой тщательностью проработали.

– Тогда ясно и коротко доложи, что тебе нужно?

– Так я и говорю: городок у нас маленький…

Кузьмич застонал, а я едва сдержал смех.

– … Все друг друга знают. Поэтому мне и нужен новый, неизвестный у нас человек. Молодой и симпатичный. Чтобы мог войти к ней в доверие.

– Кому это, к ней?

Кузьмич, разумеется, вовсе не нуждался в уточнении, но своим вопросом давал понять, что пора и мне проявить активность. Всё равно от дела не отвертеться.

Но мне и самому всё было понятно. Нужно втереться в доверие к девчонке, Петровой и выудить у неё, куда запропала её разлюбезная подруга. При условии, что Петровой известно что-либо. А это вилами на воде написано.

Всё хорошо, но чтобы войти в доверие к женщине до такой степени, чтобы она согласилась распахнуть перед тобой свою душу со всеми её затаёнными уголками и закоулками, нужно, как минимум, забраться к ней в постель. И устроиться там весьма основательно.

А мне вовсе не улыбалась подобная перспектива. И проблемы с ней связанные.

– К Петровой, – пояснил Нароков.

– Дохлый номер, – подал, наконец, я свой голос. – Что она, дура, выложить всё первому встречному?

– Иной раз первому встречному такое выкладывают, что родному отцу вовек не расскажут.

На что Кузьмич намекает? Или делится богатым семейным опытом?

– У нас нет другого выхода, – вздохнул Нароков. – Это наш последний шанс.

– Ладно. – Кузьмич рубанул ладонью по столу. – Задача ясная.

И посмотрел на меня.

Ему, конечно, всё ясно. Он здесь останется. Мне, а не Кузьмичу придётся тащиться в затрюханый Кашин и соблазнять там какую-то девицу. Хорошо, если симпатичная. А если корова коровой?

– Не справлюсь я, Михаил Кузьмич. Отвык. Я и говорить с ними разучился. Одни запчасти да навоз на уме, а ими не то, что девушку, старуху не соблазнишь.

– Тебя никто не заставляет её соблазнять. Ты подружись с ней, войди в доверие.

– Если дело в том, чтобы войти в доверие, то никто лучше Мишки Винника не справится. Он без мыла к любой бабе в… душу залезет. Он моложе меня, и холостой в придачу. Может жениться на девушке. Для пользы дела.

– Михаил мне здесь нужен, – отрубил Кузьмич. – И вообще, – поморщился он, – давай без кокетства. А насчёт женитьбы – хорошая идея. Сколько тебе было, когда с Ниной расписался?

– Двадцать пять.

– Вот и прекрасно. Начнёшь сначала. Сделаем тебя опять молодым и неженатым. Чем плохо? Что у вас там есть из предприятий? – повернулся Кузьмич к Нарокову.

– Ликёроводочный, завод электроаппаратуры, льнозавод, сельхозтехника, – Нароков старательно загибал пальцы.

– Так, – оборвал его Кузьмич, – на завод электроаппаратуры приезжает молодой специалист. Предположим, экономист. Симпатичный парень, двадцать пять лет, холост, спортсмен, не пьёт, не курит. Что ещё надо? Какая девка устоит? Но смотри – не зарывайся. Без глупостей. Впрочем, парень ты серьёзный. Не подведёшь.

Что означало: приговор окончательный и обжалованью не подлежит. Правда, оставалось неясным, куда или во что именно я должен был «не зарываться» и какие «глупости» он имел в виду?

– Детали обсудишь с Нароковым, в чьём распоряжении ты отныне находишься, а документы тебе сейчас подготовят, – подытожил Кузьмич и встал. – Да, кстати, – крикнул он мне вдогонку, – зайди к Воронцову, подбери барахло помоднее. Я ему звякну. И вечером обязательно загляни ко мне.

Я согласно кивнул и вышел к Нарокову, который нетерпеливо переминался в приёмной. Провёл его в свой кабинет.

– Давайте обсудим детали, – сказал я, кивая на свободный стул.

– А что обсуждать? – развёл руками Нароков. – Жду вас завтра в Кашине. Там и разберёмся. Первый автобус в 7.55. Очень удобный рейс.

– Завтра? – удивлённо переспросил я. – К чему такая спешка?