Разговор с Птицей. Повесть, путевой дневник, сборник рассказов

– Ну, в общем, там у меня пакет в кладовке. С поделками, – я усмехнулся. – Там и барашек твой. Короче, отдашь записку, заберёшь пакет себе.

– Себе? Пакет?

– Ну да. Мне уже эта музыка надоела. Давно выбросить хотел, да всё руки не доходили. Тебе же нравится?

– Нравится. Только зачем выбрасывать? Так, давай без писулек. Я просто зайду к тебе через неделю. Могу позже. Как скажешь. Перед этим позвоню.

– Как хочешь.

– А телефон оставишь?

– Тащи бумагу, ручка у меня есть – я небрежно плеснул в себя остатки бренди. – И ещё писярик.

Ну это точно последний. Пора заканчивать, иначе уплывёт моя рыба без меня. Хотя, может, ну её, пусть плывёт? На что я ей?

Стоп. Стоп. Стоп. Куда меня, однако. Пора выгребать отсюда.

Но уходить не хотелось.

Такое славное местечко… и так тепло в груди…

И всё-таки я жестом подозвал Марго.

– Повторить?

– Нет. Посчитай.

– Не надо. Я угощаю. Это за барашка.

В серых глазах вспыхивали искорки.

Я улыбнулся краешком губ:

– Ну, спасибо.

– Ну, пожалуйста. Заходи ещё.

Я поднялся, застегнул плащ, сунул книжку в карман. За окном, словно одержимые, танцевали тени. Я почувствовал чей-то взгляд. Отложив телефон, на меня смотрел мальчик. И неожиданно для себя я подмигнул ему как доброму знакомому. Мальчуган ничуть не смутился, подмигнул в ответ – по-детски зажмурил глаза.

Я обернулся к Марго.

– Пока.

– Увидимся.

Я направился к двери, но вдруг остановился. Слова вылетели сами собой:

– Марго, а у тебя сердце птичье?

– Как у синицы, – влёт ответила она.

На улице ветер обирал деревья. Деловито – листок за листком – срывал золотое облачение и безжалостно швырял в лужи. Ветер не был ни злым, ни грубым. Он, как художник, трудился над своим полотном.

Я чувствовал, как кровь, смешанная с бренди, несётся по венам, но не спешил. Меня обгоняли, толкали, а я брёл, не вынимая рук из карманов.

Можно ли поймать ветер?

Я посмотрел на крыши. Но снизу были видны только их острые края, впившиеся в нежную мякоть неба.

Ловить ветер. Интересно, он сам это придумал или подсказал кто? А может, это она? Нет, почерк вроде как мужской. Хотя кто знает?

Иногда я останавливался у витрин, вглядывался в лица манекенов. Манекены напоминали покойников в модной одежде. Мне доводилось видеть мёртвые лица. Потускневшие маски, уже непричастные нашей суете.

А зачем суетиться, когда можно просто вот так неспешно… плыть?

И всё же ощущение свободы было непривычным и пугающим, словно аквариумную рыбку выпустили в море.

Интересно всё-таки быть такой… ну, скажем, гурами. Скользишь себе спокойно, усиками камешки трогаешь, ни забот, ни хлопот. Или скалярией какой-нибудь – плоской, полосатой, важной. Нет, они слишком высокомерны. К чёрту экзотику! Лучше уж обычным пескарём – неприметным, сереньким; по дну брюшком, между корягами, плакатами, светофорами… Где-то за поворотом маячит серебристый плавник… Но это потом, не сейчас. А сейчас – не оглядываться. Плыть в шумной городской воде, оставляя за спиной прошлое. Прочь от него, прочь.

Но что-то не давало мне нырнуть в норку меж корягами.

И тут я вздрогнул. За невидимой гранью вселенной стрелки гигантских часов внезапно замедлили ход.

Я знал это всегда: где-то высоко-высоко, затерянный между галактиками бесшумно качается маятник. Именно он отмеряет ход времени и не даёт ему повернуть вспять. Мальчишкой я часто представлял себе этот маятник; ясно видел его нижнюю закруглённую часть с таинственными знаками, верхняя же уходила в высь и терялась среди созвездий.

Но иногда маятник почему-то начинает качаться медленней обычного, так медленно, что время становится вязким, густым; кажется, ещё несколько тяжёлых взмахов, и оно застынет, как застывает масло на холоде.

Когда такое происходит, тогда резец особенно легко скользит по дереву;

тогда ночью на кушетке – думы, думы; тогда отступает душевная смута и светлым пёрышком опускается тишина…

Но маятник никогда не остановится. Он будет качаться безостановочно.

Бесконечно.

Ветер рвал и гнал сухие листья. Стучали каблуки, крутились колёса, качались плакаты. Я стоял у витрины с манекенами.

Теперь ты —

невидимка.

Твоя планета вдруг сошла с орбиты и падает в бездонные глубины.

Несутся мимо вселенные чужие

стремительно, неотвратимо…

Тебя не замечая.