Подвеска пирата

Он появился на свет в северной Германии, в крестьянской республике Дитмаршен. Это «государство» просуществовало довольно долго – с 1227 по 1559 год. Официально крестьяне подчинялись лишь епископу Бремена, но подчинение это было скорее формальным. Реально бременские прелаты довольствовались подарками на Рождество и в политику не лезли. Республика состояла из двух десятков округов, по числу церковных общин. Каждая община управлялась советом из 12 крупных землевладельцев, общее руководство осуществлял «Совет сорока восьми».

Дитмаршенцы были очень зажиточными. Их дома – добротные, большие, с крутыми соломенными крышами, обширными стойлами для лошадей и коровниками, наполненные тяжелыми сундуками с добром, резными шкафами и витражами цветного венецианского стекла в оконных рамах, – совсем не были похожи на убогие лачуги других провинций.

Естественно, находились и те, кто хотел бы прибрать крестьянскую вольницу к своим рукам. Как правило, в этой роли выступали датские короли и союзные им герцоги германских земель Шлезвига и Голштейна. В течение XIV—XVI веков таких попыток было несколько, и все они окончились печально для нападавших. Кульминации эта борьба достигла в феврале 1500 года в знаменитой битве при Хеммингштедте.

Датский король собрал довольно значительную по тем временам силу, легендарную «Черную гвардию» – элитное подразделение ландскнехтов численностью в четыре тысячи человек. За ней следовало ополчение и рыцарская конница, в которую собрались представители практически всех благородных семейств Дании и Голштинии. Была даже артиллерия (где-то в обозе; какой же рыцарь станет в бою вместо дедовского меча полагаться на эти новомодные штучки?).

Но крестьяне оказались далеко не беззащитны. Их ополчение почти не уступило численности королевской армии. И снаряжение было не хуже, чем у ландскнехтов. А главное, чуждые предрассудков бауэры не пожалели денег на огнестрельное оружие, особенно пушки. Открыв в нужных местах шлюзы и поставив запруды на реках, они превратили всю местность в непроходимое болото. Армия короля была вынуждена двигаться по единственной удобной дороге – гребню дамбы. Так они и шли – почти десятикилометровой растянутой колонной, пока у деревни Хеммингштедт не уперлись в баррикаду.

Пушки на баррикаде открыли губительный огонь вдоль насыпи, поражая застопорившуюся пехоту. Рыцари попытались обойти препятствие, но завязли в тине. В это время бравые крестьянские парни – в их числе был и дед Карстена Роде – скинули кирасы и тяжелые каски и, используя алебарды в качестве шестов для прыжков через канавы, преодолели заболоченный участок, напав сзади на обоз, где находились и датские пушки. В течение трех часов армия датчан была полностью уничтожена.

Редко простым поселянам удавалось устроить такую знатную трепку рыцарскому войску. Однако главное то, что сражение при Хеммингштедте очень ослабило Данию: затрещала по швам вся скандинавская уния и двадцать лет спустя о своей независимости заявили шведы. Пример Дитмаршена оказался заразительным.

Любовь к свободе Карстен Роде впитал с молоком матери. Тяжелый крестьянский труд совсем его не прельщал. И в один прекрасный день юный забияка и кутила сбежал из дому и завербовался в ландскнехты. Капитал, чтобы купить себе снаряжение, у него имелся: Карстен подсмотрел, где отец держал талеры на «черный день».

Ландскнехты нанимались в основном из бедноты. Они были своеобразным германским ответом швейцарской пехоте и испытывали к швейцарцам большую неприязнь, вследствие чего обе противоборствующие стороны, сражаясь друг с другом, пленных не брали, пускали всех под нож. Как и любые наемники, в условиях войны ландскнехты не чуждались грабежа и разбоя, поэтому зарабатывали в месяц больше, чем бауэр за год, что Карстена Роде вполне устраивало.

Спустя какое-то время их капитан назначил молодого, но храброго и выносливого, а главное, удачливого бойца своим помощником – лейтенантом. Капитаном (или кондотьером) «компании» – так называлась рота ландскнехтов – был дворянин, рыцарь. Все имелось у него – и стать, и зычный голос, так необходимый в бою, и благородное происхождение, и рубился он знатно, да вот беда – не разумел грамоты. В отличие от Карстена – для детей Дитмаршена посещение школы было обязательным. Там изучали «семь свободных искусств» – грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Возможно, это обстоятельство и сыграло основную роль в возвышении Карстена Роде.

Дисциплина в компании поддерживалась очень суровыми мерами – телесными наказаниями (за неисполнение приказа), а в случае тяжких преступлений (бегства с поля боя) и смертной казнью. Наказания назначал капитан, и исполнялись они перед общим строем. Порка строптивца или расстрел труса служили средством воспитания не только наказуемого, но и его товарищей.

Снабжение компании обеспечивалось, как правило, маркитантами. Обычно ландскнехты почти не делали сбережений, поэтому такая торговля была очень выгодной и недостатка в снабженцах не наблюдалось. Так уж случилось, что Карстен Роде влюбился в юную маркитантку, в жилах которой текла изрядная примесь цыганской крови. Смуглая черноглазая красотка так вскружила ему голову, что бравый лейтенант, наплевав на воинский долг, должность и контракт с кондотьером, оставил компанию, не забыв прихватить с собой ротную казну. Естественно, по совету маркитантки. Сам он до этого недодумался бы – воров в Дитмаршене днем с огнем нельзя было сыскать. Дитмаршенцы старались воспитать своих детей честными, грамотными и трудолюбивыми.

Любовь закончилась быстро – на расстоянии в двадцать лье[21 - Льё – старинная французская единица измерения расстояния. Сухопутное лье равно 4445 м, морское – 5556 м.] от лагеря ландскнехтов. Она буквально испарилась… вместе с накоплениями наивного глупца Карстена и содержимым ящика с казной роты. Ветреная девица ушла от него ночью, когда он спал, даже не попрощавшись. Наступило отрезвление и раскаяние, но было уже поздно. Беглый лейтенант ужаснулся своего поступка. Теперь отрезаны все пути – и домой, и к ландскнехтам, образ жизни которых ему импонировал, и в Голштинию, и в другие земли королевства. Карстен Роде знал – обманутый в своих лучших чувствах капитан постарается достать его даже из-под земли.

В Дитмаршене его ждал позор, а в лагере ландскнехтов – презрение боевых товарищей и расстрел. Единственным местом, где не могла достать карающая длань кондотьера, было море. Недолго думая, Карстен Роде стал подданным датского короля и записался в каперы. Спустя короткое время, изучив морскую науку (благо подготовка у него была фундаментальной), молодой дитмаршенец стал капитаном корсаров. А уж оружием он владел так, как никто другой из морской вольницы. Все-таки служба в роте ландскнехтов многое ему дала по этой части.

* * *

– Карстен, ты что, уснул стоя?!

Крик Ганса Дитрихсена почти над самым ухом заставил вздрогнуть капитана, ударившегося в воспоминания. Он с недоумением посмотрел на штурмана, лицо которого было искажено страхом, и спросил:

– Что случилось?

– А ты не видишь?! Пираты!

– Где?! – всполошился и Карстен Роде.

– Вон там! Посмотри направо!

Пиратские посудины выплывали из молочной туманной дымки словно призраки. Они появились совсем не с той стороны, откуда их можно было ждать. Похоже, пираты обосновались на Аландских островах с их тысячами шхер. А это значило, что они находятся под покровительством Швеции. Потому что на Даго, насколько было известно Карстену Роде, в основном базировались морские разбойники, свободные от любых обязательств, – весьма разношерстная компания.

Там обретались остатки витальеров[22 - Витальеры – братья-витальеры; объединение пиратов Балтийского (опорный пункт – о. Готланд), позже Северного (о. Гельголанд) морей (XIII—XV вв.). Пользовались поддержкой бедноты ганзейских городов.] и ликеделеров[23 - Ликеделеры – равнодольные (от нижненемецких слов «лике деель», то есть «равные доли», на которые пираты якобы делили всю захваченную добычу). Образовались из остатков разгромленных витальеров.], которых разгромили, объединившись, Тевтонский орден и Ганза, а также набирающие силу флекселинги[24 - Флекселинги, печелинги – так в Европе и Новом Свете называли голландских каперов. Название пошло от основного порта их базирования – Флиссинген. Термин этот появился с средины 1570-х годов, когда опытные и выносливые голландские моряки – «морские плуты» – начали завоевывать большую славу по всему миру] – новая напасть Балтийского моря, и «свободные художники» – пираты всех мастей, не признающие над собой никакой власти, за исключением выборного капитана.

Изрядно поредевшие, они участвовали как каперы на фризской службе в морской войне против голландцев, служили голштинскому дворянству, воевали против датчан, и даже время от времени поступали на службу к своему главному врагу и обидчику, Ганзейскому союзу. Но больше действовали на свой страх и риск. После гибели последнего предводителя ликеделеров Ганса Энгельбрехта большая их часть переместилась на Британские острова. Остались лишь самые отчаянные и упертые.

Карстен Роде пригляделся к пиратским судам. На флагмане – это был двухмачтовый военный когг[25 - Когг – высокобортное торговое палубное судно длиной до 30 м, шириной до 8 м, с осадкой в 3 м и грузоподъемностью 200—500 т. Начиная с XVI в. начали строить военные когги. На них устанавливали 20 и более бомбард, уложенных на деревянные лафеты.] – полоскался на ветру, обещавшем быстро разогнать туман, красный флаг с гербом правящей в Польше династии Ягеллонов – белым орлом Пястов[26 - Орел Пястов – древняя эмблема Польского государства – белый орел на красном поле. Согласно преданию, легендарный прародитель поляков Лех основал первую польскую столицу Гнезно на месте, где он увидел орлиные гнезда на деревьях, а над ними парящего белого орла на фоне неба, красного от лучей заходящего солнца. Впоследствии изображение орла стало гербом многих представителей первой польской королевской династии Пястов (кон. IX в. – 1370 г.).]. Капитан похолодел – у него с поляками в свое время были большие трения. И если он попадет к ним в плен… Лучше об этом не думать.

– Свистать всех наверх! К бою! – скомандовал Карстен Роде.

Звонкой трелью залился боцманский свисток, и на орудийной палубе началось шевеление. Боцман Клаус Тоде, старый морской волк, побывавшей не в одной передряге, тоже увидел неприятеля и с удивительным спокойствием поглядывал на ют, дожидаясь приказаний. Он, так же, как капитан и штурман, немало походил по морям в качестве капера. И деньги у него водились. Можно было спокойно вернуться в родной Дитмаршен и наслаждаться покоем в тени яблоневого сада, посаженного собственноручно еще в молодые годы, когда голова юного Клауса была переполнена различными идеями, планами и устремлениями. Но боцман не очень торопился «сушить весла».

Как-то в портовой таверне, в хорошем подпитии, Клаус признался, что лучше уж пойти на дно в славной баталии, чем каждый день отражать наскоки своей жены Фелиции, которая – отдадим дань справедливости – была весьма симпатичной особой, но обладала удивительно склочным характером.

– Ты в своем уме?! – воскликнул штурман. – Опомнись! У них там когг и четыре пинка. Это минимум сто фальконетов[27 - Фальконет – сокол (фр.); артиллерийское орудие калибра 50—100 мм, стреляло свинцовыми ядрами; начиная с XVIII в. фальконет назывались также полковые пушки калибра 45—55 мм.] и картаун[28 - Картауны – пушки калибром от 40 до 48 фунтов во Франции получили название курто (courtaud), а у немцев – картауны (cartauen). 48 – фн. калибр характеризовал полную, цельную пушку. Различались: двойные пушки или двойные картауны (96 фн.), полупушки (24 фн.), четверть пушки (12 фн.) и 1/8 пушки (6 фн.). Калибр орудия определялся весом ядра, т.е. 48-фунтовая морская пушка стреляла ядрами весом около 24 кг.]. А у нас всего семьдесят «соколов». Мы ведь сняли с других посудин половину пушек, чтобы взять побольше груза. Нам не выстоять! Нужно уходить в шхеры. Они не догонят.

– Нас?! – взвился, как ужаленный, Карстен Роде. – Ты, хочешь оставить остальные корабли, как приз, этим наглым ляхам?! Не бывать этому! Мы примем бой!

Одна только мысль о том, что сейчас он может потерять все нажитое потом и кровью – в прямом смысле, приводила его в исступление. Прижимистая крестьянская натура, неожиданно проснувшись в этот критический момент, мигом взбунтовалась против такого «святотатства», напрочь лишив осторожного и предусмотрительного Карстена Роде последних крох благоразумия.

Увидев светло-серые глаза капитана, совсем побелевшие от ярости, Клаус Тоде решил ретироваться. Он знал: Карстен, обычно мягкий и приветливый с друзьями, свирепеет, когда ему перечат в боевой обстановке. Штурману пришел на память случай, как во время схватки со шведским конвоем в их бытность каперами неистовый Роде без лишних слов разрубил одного из своих помощников едва не до пояса, когда тот запаниковал и потребовал выйти из боя. А затем Голштинец приказал идти на совершенно безумный абордаж шведского судна, и первым перемахнул на его борт. Каперы, воодушевленные храбростью молодого капитана, устроили там страшную резню.

Польские пираты приближались. Как ни старались грузовые суда Карстена Роде прибавить в скорости, расстояние между ними и флагманским коггом хоть и медленно, но сокращалось. Ганс Дитрихсен мысленно впал в отчаяние, но методичная немецкая натура помимо воли заставляла его тщательно готовиться к предстоящей баталии. Канониры раздували фитили, другие моряки натягивали над шкафутом[29 - Шкафут – средняя часть верхней палубы от фок-мачты до грот-мачты либо от носовой надстройки (бак) до кормовой (ют).] прочную веревочную сеть для защиты от падающих обломков рангоута, а боцман подгонял их крепкими словечками, при этом на его грубоватом широком лице блуждала загадочная улыбка.

«Ему хоть бы хны… – тоскливо думал штурман, заряжая пистоли. – Вишь как веселится. Может, и вправду нужно завести жену, чтобы жизнь на суше медом не казалась. Дьявол! И угораздило меня перед выходом в море чихнуть на левом борту[30 - Старинная морская примета: при отплытии чих на левом борту – признак предстоящего кораблекрушения или вообще гибели, на правом – удача в плавании.]! Что ж, теперь держись, Ганс…».

Сражение закончилось быстро – даже не начавшись. Капитаны грузовых посудин из каравана Карстена Роде… сдались практически без единого выстрела. Все они были датчанами, людьми случайными в колоде бывшего капера и предусмотрительно подрядились к нему лишь на один рейс. Чужаки в небольшом портовом городке Аренсбург, где Карстен Роде купил и оснастил весь свой «флот», всегда вызывали подозрение, тем более люди богатые. А Голштинец денег не жалел, швырялся ими налево и направо, что еще больше настораживало скуповатых и прижимистых аренсбургжцев. Так какой смысл подставлять свою голову под нож польского капера, если ты на палубе чужого судна, а аванс за рейс уже покоится дома, в надежном сундуке? Сдавшихся на милость победителя пираты обычно отпускали восвояси, предварительно опустошив кошельки и карманы. Но это не беда, деньги дело наживное…

Карстен Роде буквально обезумел, видя такое предательство. Они могли и обязаны были драться! Молодой, но уже опытный моряк знал по личному опыту, что в морском сражении главное не количество кораблей, а храбрость. Ввязывайся в драку – и будь что будет. Тем более, Карстен Роде уже разглядел, что собой представляла пиратская флотилия.

Пинки, конечно, хорошо вооружены, но все они стары, судя по обводам и облезшим бортам, а значит, менее поворотливы, чем корабли Голштинца, которые прошли килевание[31 - Килевание – наклон судна с целью осотра и ремонта его подводной части. Выполняется посадкой судна на мель в отлив.] и были переоснащены перед выходом в море. А что касается когга, то этот неповоротливый тип никогда не отличался хорошими боевыми качествами. Нужно было опасаться лишь крупнокалиберных картаун поляка, но на это есть маневр, а Карстен Роде уже сообразил, как подобраться к коггу поближе, чтобы выйти из зоны обстрела его пушек.

Капитан пиратского когга «Корона» Ендрих Асмус с удовлетворением потирал руки. Какой идиот управляет флагманским пинком датского купеческого каравана? Судно развернулось, встало на бакштаг[32 - Бакштаг – попутный косой ветер, между полным (фордевинд) и полуветром (галфинд), и сам курс корабля этим ветром. В бакштаг идут штирборт или бакборт, правым или левым галсом, смотря по тому, с правой или с левой стороны ветер. (Выделенным шрифтом – определения, встречающиеся далее по тексту.)], и полным ходом шло на сближение с его кораблем. Еще немного – и картауны когга превратят пинк в обломки.

– Приз сам плывет нам в руки, Кшиштоф! – прокричал он своему лейтенанту, который был немного глуховат.

Кшиштоф Бобрович, контуженный в недавнем бою, весело закивал в ответ. Он не расслышал ни единого слова капитана, но по выражению его лица все понял. Правда, в отличие от Ендриха Асмуса лейтенанта насторожило, что купеческий пинк летит к ним под всеми парусами, словно влюбленный шляхтич к паненке. По всем канонам морского боя он должен удирать, так как путь на запад ему открыт, а когг, пусть и военный, не та посудина, чтобы сравняться в скорости с пинком.

– Огня! – наконец скомандовал Ендрих Асмус, и тяжелые картауны дружно громыхнули, окутав паруса пороховым дымом. – Добжэ, добжэ!

Капер понял свою ошибку лишь тогда, когда дым рассеялся. Прицел был взят слишком высоко, и ядра плюхнулись в воду за кормой пинка. Только одно из них немного повредило снасти противника, но это обстоятельство практически не сказалось на скорости судна – утренний туман растаял, оставив после себя лишь полупрозрачную дымку, и ветер значительно усилился.

– Холера! – выругался Ендрих Асмус. – На бога! Готовьте мушкеты! – рявкнул Бобровичу капитан когга.

До него наконец дошел замысел капитана пинка: тот решил пойти на абордаж. Такой поворот событий был чистейшим безумием, но это не очень воодушевляло поляка: теперь людских потерь точно не избежать, чего очень не хотелось бы. Ендрих Асмус оглянулся на свою флотилию и опять вспомнил всех святых. Его молодцы уже вовсю хозяйничали на грузовых посудинах датчан, так что помощи от них ждать не приходилось. Они были убеждены, что уж с малюткой пинком их капитан сам справится играясь.

Увы, подобная уверенность испарилась с первым же залпом орудий противника. Судно купца использовало момент, когда канониры когга перезаряжали свои картауны. Оно приблизилось почти вплотную к правому борту капера, и дружный залп фальконетов превратил бушприт[33 - Бушприт – горизонтальное либо наклонное рангоутное дерево, выступающее вперед с носа парусного судна. Бушпринт предназначен для вынесения вперед центра парусности, что улучшает маневренность.] «Короны» в обломки. Не менее трех ядер прошили и борт когга. Теряя управление, корабль капера вильнул вправо, и его борт буквально приклеился к борту пинка.

Послышались крики раненых, треск ломающегося дерева и лязг абордажных крючьев, вцепившихся в когга словно щупальца кракена[34 - Кракен – в европейской мифологии морское чудовище с множеством щупалец, охраняющее сокровища потонувших кораблей.]. Опешившие каперы успели произвести всего несколько выстрелов из мушкетов, когда на палубу их корабля ворвались матросы Карстена Роде.

Для своего пинка Голштинец отбирал лучших. Большинство из них принадлежало к «вольному братству». Они слонялись на берегу без дела, пропивая в портовых тавернах последние монеты в ожидании найма, и предложение достаточно известного в их кругах капитана Роде стать на время купцами (надолго никто не соглашался; пират – это состояние души) приняли с радостью – хоть какой-то просвет в их скудной жизни сухопутных крыс. К тому же Голштинец пообещал хорошие премиальные. А слово он умел держать крепко.

Поэтому польские каперы столкнулись не просто с матросами купеческого корабля, мало смыслящими в военном деле, а с прожженными проходимцами, которых хлебом не корми, а дай подраться. Тем более, у датчан не было мотива щадить поляков: те обычно держали сторону шведов, а Швеция и Дания были вечными соперниками на Балтийском море.

Заварушка забурлила нешуточная. К тому же со второй волной нападающих на борт «Короны» взобрался и сам Карстен Роде, оставив вместо себя Ганса Дитрихсена. Это сделало схватку еще ожесточенней. Капитан понимал, что если не удастся захватить когг, шансов не только сохранить или приумножить свои богатства, но даже просто выжить, у него не будет.

Под натиском матросов пинка ошеломленные поляки, мигом превратившиеся из охотников в дичь, отступили со шкафута на корму и на нос корабля. И, пока шла бешеная рубка, несколько человек из команды Карстена Роде прорвались к картаунам и захватили канониров, а также кладовку в трюме, где хранился боезапас. Увидев такой поворот, Ендрих Асмус в отчаянии пообещал поставить в костеле перед образами пудовую свечу и дать на нужды храма тысячу талеров.