Башня говорящего осла

Оба шлёпнулись в пруд. Официант мгновенно выбрался на берег и, откинув в сторону оставшиеся в руках черепки, засеменил на кухню, чавкая мокрыми башмаками, с опаской оглядываясь на своего клиента, вдруг он снова начнет набрасываться. Миниюбкин же не торопился на сушу. Он сидел в пруду, обхватив торчащие из воды колени и задумчиво глядел вдаль. С лысой башки у него поэтично свисали веточки петрушки.

Жар по всей спине прошел, и наступила приятная расслабленность. Выходить из воды не хотелось.

С этого момента известный деятель киноискусств Поллинарий Миниюбкин стал совершенно другим человеком. Волшебная искра, попавшая ему за шиворот, изменила всю его пустяковую жизнь и вывела на новый виток творчества. Но о том, что из Миниюбкина получилось, я расскажу попозже.

Глава 15. Волшебники на нарах

– В общем, выбраться отсюда – легче легкого, ваше высочество. И все их чары – полная халтура! Не чары, а тьфу – лишь бы деньги получить за работу. И если эти чары на кого и действуют, то не на волшебников, а на простых заключенных. Наверное, поэтому они и выходят на свободу какие-то прибабахнутые.

Волшебник Гробс и волшебник Гантимур сидели на полу одиночной камеры Башни говорящего осла и шепотом вели беседу.

Они были давние приятели. Они познакомились, когда Гантимур только начинал учиться волшебству. Как я уже говорил, в те времена он жадно искал помощи и совета других волшебников, но те не торопились раскрывать юноше свои секреты. У каждого были ученики, с которых они брали плату. А принц не хотел идти в ученики, он имел наглость считать, что всему можно научиться и так. Но самое главное, юноша обнаруживал явный талант – а это и вовсе выходило безобразие. «Мы его, паразита, выучим, а он хлоп! – и всю работу у нас отберет», – думали волшебники и лишь наводили тень на плетень, когда Гантимур их о чём-то спрашивал. Наводить тень на плетень все они были большие мастера.

И, пожалуй, только муниципальный волшебник второго класса Гробс проявил сочувствие к желанию принца освоить волшебные науки самостоятельно. Советовал, какие книжки читать полезно, а на какие лучше не тратить время. Объяснял Гантимуру его ошибки. Подсказывал, в каком направлении вести исследования. При этом Гробс сам себя не считал наставником принца – помог, чем смог, и славно. Да и разница в годах у них была не такая большая – скорее старший товарищ, а не учитель.

Больше всего на свете Гробс любил одиночество. Что может быть лучше, чем в одинокой избушке среди глухого зимнего леса слушать, как трещат дрова в печке и смотреть в окно на снежные елки? Или же в летний зной лежать в тени у горной речки и читать книгу, иногда отмахиваясь от стрекоз – и так, чтоб вокруг ни души.

Но беда в том, что Гробс любил одиночество, а оно его – нет. Рос он в многодетной семье, где от братьев и сестер не было продыху. Засидишься-задумаешься лишнюю минуту в туалете – начинают барабанить в дверь. Приляжешь в уголке помечтать – тут же тебя принимаются тормошить, щекотать, лупить подушкой и заставлять что-то делать.

Когда Гробс вырос, выучился, и пошел на службу, и перестал зависеть от родителей, он решил жить один и нипочем не жениться.

Но не тут-то было. Оказалось, что он обладает странным свойством притягивать к себе людей. Стоило ему запереться у себя дома в выходной день, чтобы сладко побездельничать, как набегали друзья и устраивали посиделки до поздней ночи. Если Гробс хотел выбраться за город, чтоб мирно поваляться на травке, нюхать цветочки и разглядывать тучки в синем небе, по дороге ему в компанию набивалось несколько человек, и весь отдых шел насмарку. А бывало идёт он с работы выжатый как лимон и думает: «Гори всё синим пламенем! Возьму завтра отпуск и уеду на Безрыбье. Сниму домик в глуши, буду с удочкой возле речки по утрам сидеть». Размечтавшись, добирается до дома, а под дверью расселись родственники с чемоданами и вопящими детьми – погостить на месячишко приехали.

А ещё и друзья, и родичи как сговорились и стали подыскивать ему невесту.

– Посмотри, как ты живешь! – говорили они Гробсу.

– Как я живу? – спрашивал Гробс.

– Невесело ты как-то живешь. Неестественно. Серо, уныло, тоскливо. Просто жалко смотреть. А женишься – будет хоть кому тебя растормошить. Когда умирать начнешь – жена тебе стакан воды принесет.

Но тут Гробс стоял насмерть. Мол, сами умирайте, черти, а мне и так хорошо.

При всем при этом Гробс не был угрюмым букой с нечесаной бородой и в мятых штанах. Гробс был очень приятным человеком, аккуратным и вежливым. С ним было интересно беседовать, потому что он много читал, многим интересовался и умел пошутить. Он никому не отказывал, если требовалась помощь. Он никому не желал зла.

Но он хотел жить один.

Только как он ни старался – ни прятался, нигде ему не давали остаться одному в тишине. Наверное, если бы Гробс уехал в пустыню, где ни еды, ни питья, одни трещины на земле, и там бы сразу стало людно от родственников с детьми, друзей с чемоданами и знакомых, у которых для него куча поручений.

Так бы и страдал Гробс до конца своих дней, но тут ему выпал счастливый случай и его посадили в тюрьму.

Вышло так, что по всей стране искали одного злого колдуна. Этот колдун с помощью своего умения грабил честных людей и плевать хотел на полицию, которая как угорелая носилась по королевству, обшаривала в его поисках каждый закуток и до одурения сидела в засадах.

Гробса схватили, потому что он подходил на злодея по всем приметам: среднего роста, стройный и белокурый. Правда, другие потерпевшие говорили, что колдун-грабитель – пузатый, лысый и лопоухий, с отвратительной родинкой под носом, но это ничего не доказывало, а доказывало лишь то, что колдуны умеют менять свою внешность. А еще у Гробса были алиби: во время трёх последних преступлений он честно просиживал штаны на работе на виду у всего коллектива. Но это опять же ничего не доказывало, потому что колдун на то и колдун, что может выкрутиться из любой ситуации.

Знавшие Гробса сперва не хотели верить в то, что он и есть мерзкий грабитель, но ведь часто так бывает: знаешь человека с одной стороны, а он вдруг бац! – и поворачивается к тебе совсем другой стороной. К тому же после того как Гробса разоблачили и швырнули за решетку, гнусные преступления не прекратились, а это могло значить лишь одно, что у него на воле остались дружки-сообщники, которые продолжают пакостить в его манере. И никто не хотел быть обвинённым в том, что он из гробсовской шайки-лейки, и никто за Гробса не заступался: посадили, значит, так положено.

Гробс же, попав в тюрьму (колдунов, как известно, сажают только в одиночные камеры), принялся было оплакивать свою горькую судьбинушку, но вскоре обнаружил, что ему совсем неохота стенать и рвать волосы на макушке, уж больно в тюрьме, оказывается, спокойно и замечательно: сиди себе и думай, о чем хочешь.

На суде он отвечал чистую правду: что знать ничего не знает ни про какие ограбления, а полицейские с судьями дармоеды и прохиндеи, раз не могут отличить честного человека от мазурика. Естественно, от такой наглости все просто оцепенели и лишились дара речи. Уже за одни такие заявления следовало бы не разводить церемоний, а хорошенько голубчика наказать.

А тут еще простые люди, прочитавшие в газетах про колдуна-грабителя, стали возмущаться, что эти волшебники совершенно обнаглели и скоро среди бела дня начнут прохожим на улицах головы откусывать. В общем, Гробсу влупили по полной – десять лет в Башне говорящего осла. Могли бы дать и двадцать, и сорок лет, но смысла в том никакого не было, потому из-за волшебных чар, наложенных на Башню, даже пяти лет, проведенного в ее стенах, самому отпетому мерзавцу хватало, чтобы полностью рехнуться, перевоспитаться и стать полезным членом общества.

– Но постойте, когда же вы выходите на свободу? – спросил Гантимур, выслушав историю несчастного узника.

– Увы, мой срок кончается через три дня, и уже в пятницу тюремщики дадут мне коленом под зад, – отвечал несчастный узник. – От одной от этой мысли у меня внутри всё холодеет. Вчера я весь день размышлял, какое преступление мне совершить, выйдя на свободу, чтобы поскорее загреметь сюда вновь.

– Не понимаю вас, – сказал Гантимур. – На свободе, конечно, нынче гадко, особенно если ты волшебник, но в тюрьме-то, как ни плюй, тоже ничего хорошего.

– Прежде всего, в тюрьме нет друзей и родственников, – возразил Гробс. – А во-вторых, сейчас я вам кое-что покажу, и вы поймете, что такое истинная свобода.

Гробс встал с пола.

– Давайте пройдем через несколько стен, в мою камеру. Это всего на пару минут, вас не успеют хватиться.

– Только на пару минут, – ответил Гантимур, тоже подымаясь с пола. – Мне нельзя рисковать сыном.

Взяв Гантимура за руку, чтобы не разминуться, Гробс повел его через стены. На всякий случай, он выбрал путь не через коридор, где они могли встретить стражника, а через другие камеры. Заключенные спали, время давно перевалило за полночь. Лишь один долговязый бородач важно вышагивал по своей камере, высоко поднимая колени, что-то бормотал и грозил воображаемому собеседнику пальцем. Увидев Гробса с Гантимуром, он улыбнулся им и поклонился на старинный манер.

– Ух ты! – сказал Гантимур. – Этот, наверное, давно сидит. Вон какая борода отросла! Сразу видно: благородный чудаковатый старик. Жертва людской подлости и корыстолюбия.

– Ошибаетесь, – ответил Гробс. – Это чиновник-взяточник. Его засадили сюда дружки, когда дело запахло жареным, чтобы он их не выдал. Попал сюда недавно, всего две недели назад. А борода длинная потому, что у взяточников сейчас в моде длинные бороды. Не бойтесь, он не выдаст нас. Меня тут многие видели и уже никакого внимания не обращают. Считают привидением. Я иногда, знаете, люблю побродить по родным застенкам.

Для тех, кто никогда не ходил через стены, замечу, что это не так уж и сложно. Просто многие начинающие стенопроходцы повторяют одну и ту же ошибку: они думают, что секрет фокуса в том, чтобы хорошенько разбежаться и посильнее шмякнутся. Уверяю вас, так ничего не выйдет, только шишек набьете.

А некоторые «крупные специалисты» советуют представить себя облаком маленьких частиц, чтобы перед препятствием распылиться, пройти на ту сторону через микроскопические отверстия в препятствии и снова соединиться. Даже не слушайте этих умников! Они вам насоветуют. Распылиться-то вы распылитесь, тут особого ума не требуется, но вот полностью снова собраться – это очень трудно. На это нужна огромная сила воли. Легче уж взять кувалду и попросту расколошматить стену.

Проходить через стену надо так. Сосредоточил всю силу в кончиках пальцев, подошел к стене и, как занавеску, её откинул. Как страницу, ее перелистнул. И не слишком резким движением – плавно, а то трещина может пойти. И когда перешел на другую сторону, поворачиваешься и опять эту стену-занавеску плавно на место задергиваешь – чтобы закрыть за собой проход. Вот такая техника. Впрочем, для нашей истории это не так уж важно. Это я на всякий случай рассказал – вдруг кому-то из вас пригодится.

– Добро пожаловать. Здесь я и живу последние десять лет, – сказал Гробс и задернул за собой каменную стенку – плавно, по науке, как занавеску.

Его камера была копией гантимуровской, и даже мебель была расставлена так же. На кровати кто-то дрых.

Гантимур с удивлением уставился на спящего.

– Разве у вас не одиночная камера? – спросил он

Гробс ничего не ответил, а подошел к кровати и поманил принца.

– Вставайте! – зашептал Гробс и стал трясти за плечо того, кто разлегся на его месте.

Спящий открыл глаза, зевнул, потянулся и принял сидячее положение.

– Я не буду вас друг другу представлять. Кажется, вы уже знакомы, – с самодовольной улыбкой сказал Гробс.

– Здрасте, ваше высочество! – пробормотал проснувшийся.

– Добрый вечер! – ответил Гантимур и подошел поближе, чтобы разглядеть его лицо.