Телохранитель

– Это у тебя-то? Ха!

Она указала глазами на низ Ховринского живота. Там уже все было готово: джинсы стояли шалашом.

Валентина теперь говорила, не глядя на Ховрина:

– У Данилова есть дети, а у меня – нет, и я считаю это несправедливым. Я бы родила от него, но не получается. А гинеколог говорит, что я абсолютно здорова. У нас в роду у всех женщин много детей, и я – не бесплодна.

Потом после паузы:

– Данилов – классный мужик, я его очень люблю, но он уже стар, у него сперма недетородная, я однажды проверила.

Ховрин уставился на нее, не вполне поняв сути этого заявления.

– Отнесла в платную лабораторию, – пояснила Валентина. – Оказалось очень мало живых сперматозоидов, да те вялые. Некроспермия. Видимо с возрастом что-то произошло.

Помолчали.

– Желающих заделать мне ребенка, как ты понимаешь, много, – продолжила Валентина. – Впрочем, как и любой более или менее молодой симпатичной женщине. Такова уж ваша мужская кобелиная сущность. А вот Данилов по этому поводу ничего не говорит, а это означает, что он не хочет, как-то прорвалось, проговорился: считает, что старый и не доживет до совершеннолетия ребенка. К тому же у него уже есть сын. Типа миссию он свою на Земле выполнил, можно и умирать. А теперь и я не хочу ребенка от него – он действительно старый. Ребенка, говорят врачи, нужно заводить от молодого и здорового. А я хочу здорового ребенка. Вы с ним похожи, как отец и сын. Ты что не заметил? Его родной сын на него меньше похож…

Она оглядела Ховрина с ног до головы.

– Когда-то и он наверняка тоже был таким, а теперь может кончить за ночь только один раз, не больше. Во второй раз разве что капля и то еле-еле выдавливается. И не каждый день. Вот тебе и разница между старостью и юностью, – с грустью заключила она.

Какая-то мысль в этот момент вдруг пришла к ней в голову. Было видно, что она ее обдумывает. Наконец она приняла решение: Оно было шокирующим для Ховрина:

– Раздевайся.

Ховрин был ошарашен. Данилов, если узнает, скажет: «Пригрел змеюку!», но ведь он и сам с кем-то там еще изменял Валентине. Летающий бумеранг. Все всегда возвращается и никуда не теряется: ни добро сделанное, ни зло. «Узнает – убьет!» «А вдруг у него еще одна тайная камера вделана?» Но все уже свершилось.

– Я не могу, это нехорошо, неправильно! – прохрипел Ховрин, стягивая рубашку.

– Почему? Ты же меня хочешь, я вижу, но самое главное это я тебя хочу!

– Так нельзя! – еще продолжал упираться Ховрин, стоя уже в одних трусах.

– У тебя нет выбора: если ты откажешься, я очень сильно обижусь и скажу Данилову, что ты ко мне приставал. Ты ему сказать об этом не сможешь, а если и скажешь, он тебе не поверит, и все равно настучит тебе по голове. Ты ж его знаешь. И тогда вашей дружбе конец. Так что давай-ка в постель! Оттрахаешь меня и свободен, и, пожалуйста, постарайся, чтобы я осталась довольной! – Она тряхнула копной почти белых волос.

Больше об этом не разговаривали. Ховрин молча разделся и залез в прохладную, пахнущую какими-то стиральными ароматами постель.

Валентина ненадолго вышла и вернулась в комнату уже совсем голая.

Ховрин почти бессознательно сравнил Валентину с Викой. Вика по сравнению с ней была просто девочка-подросток: маленькие груди, узкие бедра и весила, кажется, килограммов сорок шесть. Валентина же при всей ее стройности была идеально создана для рождения детей: широкие бедра, довольно большие груди. И еще у нее оказался свой, совершенно потрясающий запах, от которого у Ховрина почти мгновенно возникла сильнейшая эрекция.

– Ну, что – будем делать ребенка? Хотя с первого раза вряд ли получиться, хотя сейчас у меня и опасные дни…

Началось пыхтение и ритмичный скрип. Наконец Валентина часто задышала, застонала, выгнулась, сильно и довольно больно зажала бока Ховрина коленями. В этот момент и сам Ховрин бурно в нее излился, его самого чуть не схватила судорога, даже свело пальцы на ногах.

Потом они лежали рядом совершенно мокрые от пота, часто дыша, пульс зашкаливал далеко за сотку, постепенно замедляясь.

Потом они соединились еще раз, затем голые и потные пошли на кухню чего-нибудь перекусить. Оба ощущали страшную жажду. Через какое-то время Ховрин захотел снова, скрыть этого было нельзя. Валентина увидела, удивленно подняла брови, засмеялась:

– Что значит юность! Давай прямо здесь! Стоя.

Еще потом повалялись в спальне. И еще раз соединились.

Валентина лежала с закрытыми глазами, глубоко и часто дыша. В ложбинке между ее грудей блестели капельки пота. Ховрин тоже был весь мокрый и липкий. И лежали они чуть ли не в луже. Простыня была испачкана напрочь. Наверняка протекло и на матрац.

– Мне с тобой хорошо. Причем хорошо вообще: те только в этом плане, – Валентина кивнула под одеяло. – А вообще! Спокойно. Интересно, почему так нельзя жить всегда? Или можно? Я раньше не ощущала этого спокойствия. Почему? Или это просто сегодня? – Она подтянула и покусала край одеяла. – Удивительно. А тебе было хорошо?

– Да, очень, – выдавил Ховрин.

– Это понятно, – она повернулась к нему, приблизила лицо и чуть косящие глаза: – Ну, что – еще разок? Давай-давай, не ленись! Ого! У тебя снова встал! – И добавила извиняющее: – Овуляция. Хочется заниматься этим делом постоянно.

Ховрин не сразу и понял, о чем она: какая такая овуляция? Снова соединились.

– Пять раз подряд, – выдохнула совершенно счастливая Валентина. – Неплохо! Даже не думала, что такое возможно. Слышать-то слышала, читать-читала, но думала, что выдумки…

Этот последний пятый раз был уже через силу и вряд ли имел какой-либо смысл в отношении детопроизводства, поскольку после титанических усилий, Ховрин, простонав, выдавил разве что каплю семени – больше просто не было. После этого его мужской орган заклинило в активном положении так, что потом пришлось отмачивать его в душе холодной водой. У Валентины очередной оргазм закончился сильной судорожной реакцией, из которой она долго не могла выйти, лежала на боку и периодически содрогалась – словно волны по ней проходили. Наконец Валентина откинулась на спину, раскинула руки, отдыхивалась, постепенно успокаивая дыхание, пробормотала:

– Теперь я понимаю выражение: «Оттрахать до потери пульса!» Меня будто палкой избили. Ой! Я как из бани. Будто разлетелась на множество кусочков, а потом собралась!

Волосы прилипли к ее потному лбу, она пыталась сдувать их, отводила рукой. Встав, покачнулась, ухватилась за стену, засмеялась:

– Мамочки! Качает!

У Ховрина все в паху болело, и в то же время он хотел еще. Хоть беги за Валентиной в душ, но семени уже точно не осталось. «Кошмар какой-то! Безумие! Как насекомые».

И все равно он чувствовал себя как жаждущий пустынник во сне, который пьет, пьет, но никак не может напиться.

Попили чаю. Потом вышли из дома. На улице по дороге до стоянки у Ховрина дрожали ноги.

Валентина достала из сумочки ключи от машины, пикнул замок.

– Я подвезу тебя до «Техноложки». Только, не обижайся, сядь лучше сзади, чтобы особенно не светиться во дворе.

– Да без проблем! – даже обрадовался Ховрин, который тоже не хотел быть замеченным соседями.

У Валентины была небольшая красная «Тойота-ярис», Ховрин, несколько скрючившись, кое-как прилег на заднем сидении. Тут же и задремал, но вскоре проснулся от резкой остановки. Услышал ругань. Оказывается, когда Валентина выезжала из «кармана» на дорогу, на пути ей встретилась подвыпившая компания. Один тип чуть не лег на капот, замахал:

– Куда, блядь, прешь?

Валентина запаниковала, чертыхнулась, сдала назад. Тот, однако, не отставал, висел на капоте:

– Стой, сука!

Если бы в машине за рулем был Данилов, такой ситуации произойти просто не смогло бы в принципе. Ховрин сел, открыл дверь и вышел из машины.

Парень, или скорее мужик – ему было под тридцать, увидев Ховрина, замолчал, но слово уже вылетело, и назад его было не забрать. У Ховрина не было выбора. Он вспомнил, как в подобном случае разбирался Данилов, и сходу нанес один боковой удар в челюсть, от которого мужик улетел в глубокий нокаут, а потом Ховрин двинулся к оставшимся двоим. Под ногой хрустнул раздавленный мобильник.