Телохранитель

На «стрелку» в углу парковки позади «Окея» на Выборгском шоссе Жека появился в большой компании. Их было аж шесть человек. Некоторые точно из «Барракуды» (по крайней мере трое). Они приехали на двух машинах, подходили с мрачными лицами и явной жаждой крови. За ними хромал Жека с палочкой-костыликом, с еще загипсованной рукой и с таким же злым и решительным видом, как и в самый первый раз – в гоп-клубе «Барракуда».

Но все изменилось в один миг, когда из подлетевшего черного внедорожника «Геленваген» вышли братья Гарайсы. Один из них (Сергей?) поздоровался с Ховриным за руку – словно железную лопату сунул. Второй (Андрей?) кивнул и встал рядом, оглядывая сцену предстоящей разборки, буркнул:

– Чего тут у тебя?

Парни из компании Жеки оторопели – они не знали, что делать: это был явно не их уровень. Биться с Гарайсами было просто бессмысленно: это выглядело примерно как конница против танков. Кувалду ручным блоком не остановишь. Все разом отпрянули назад.

Но Гарайсы просто так никогда не приезжали. Они всегда брали свою дань. Джин вырвался из бутылки и требовал жертву. Какой-то огрызнувшийся типчик получил удар в лицо и упал, как срубленный. Двое с отчаянием и криками пытались отмахнуться, но тут же и полегли. Еще двое убежали. Жека упал со своим костыликом и сидел на земле, хлопая глазами. Палец его торчал из гипса, как указующий перст.

– Давай сюда вторую клешню! Ты, видать, никак не угомонишься! – прокаркал Ховрин незнакомым самому себе голосом какого-то персонажа-злодея из диснеевского мультфильма. Жека оторопел от ужаса. Начал отползать назад. Лег на спину, выставил перед собой костылик.

На этом, впрочем, и разошлись. Все-таки иметь за спиной Гарайсов было очень неплохо. Это было чем-то вроде хорошей дорогой страховки.

– Ладно, мы поехали. Тебя подвезти? – спросил Сергей (или Андрюха?).

– Нет, спасибо. Я на машине.

– Тогда бывай.

Тут же они и уехали. Были – и нету.

Ховрин, однако, тем же вечером встрял еще в одну историю. Недалеко от школы случайно столкнулся с какими-то двумя незнакомыми парнями, проходя мимо, случайно вкользь задел одного плечом, тот его обматерил и даже попытался толкнуть.

– Чего тебе? Хочешь по ебалу? Ну, на! – Ховрин ударил этого парня носком кроссовки в ухо – классическим «маваши гери». С интересом смотрел, что будет дальше. Ослепленный болью, парень буквально закрутился на месте, потом упал на колени. Другой попытался ударить Ховрина тоже ногой, но застрял в мгновенно поставленном блоке, запрыгал на другой ноге и, получив подсечку, рухнул в дорожную грязь, сочно чавкнув жижей.

Поразительно, но этот же самый парень встретился там же через неделю в довольно большой компании. Какая-то пошла череда совпадений.

– Это он! – Парень чуть ли не тыкал в лицо Ховрину указательным пальцем. – Это он, сволочь! Это он нас тогда!

– Че ты паришь? – возмутился Ховрин и тут же сломал ему этот самый палец. Получился Жека-Два. Дубль. Поразительно. Закон парных случаев.

Парень взвыл подобно пожарной сирене. Все, находившиеся в ближайшем квартале, обернулись.

– Травмпункт вон там – на Сикейроса! Давай, дуй быстрей! – засмеялся Ховрин. – Или тебе еще чего-нибудь сломать? Пиздит он все! – обернулся он к другим ребятам, ошарашено наблюдавшим за этой сценой. На том, впрочем, и кончилось. Никто больше не полез.

Трюк Чебышева «пять ударов – пять человек», проделанный им в «Барракуде», не давал Ховрину покоя: как такое вообще возможно? Это так только кажется, что просто. Пару дней спустя навстречу попалась компашка, правда, всего четверо: «Эй, курить есть?» – «Да пошли вы!» – и тут же бах-бах-бах-бах. Последний, четвертый, все равно потребовал двух ударов и только потом, заплетшись ногами, с изумленным лицом повалился на асфальт. Еще разок пришлось добавить ногой. С одного удара нокаутировать не получилось. А если бы был пятый? Облом. Сунув руки в карманы куртки, нахохлившись, расстроенный Ховрин поплелся дальше. Начал накрапывать дождь. Ховрин поднял воротник и втянул голову в плечи.

В самом конце марта на Петербург внезапно налетел циклон. За пару часов город завалило снегом чуть не по колено. Ховрин, уже как с неделю сменивший зимнюю обувь и одежду на весеннюю, шагая по слякоти в кроссовках, не углядел глубокой лужи и промочил ноги. У Кати тоже протекли туфли, и на следующий день она слегла с температурой. В связи с этим у Ховрина случились небольшие внеплановые каникулы. Поначалу он обрадовался, но буквально на второй день ему вдруг стало нестерпимо скучно. Он слонялся по квартире, потом пошел гулять, и ничего ему было не интересно. Он все думал, как там Катя и решал, когда можно ей позвонить. Но Валерий Константинович сказал, что позвонит сам и скорее всего в воскресенье вечером, потому что за эти дни Катя намеревалась вылечиться: долго болеть было нельзя – все-таки выпускной класс, курсы.

Ховрин от скуки зашел в Интернет, посмотрел рейтинг запросов в блогах: на первом месте было что-то новое о Бритни Спирс (надо же!), на втором – Благодатный огонь (это понятно – Пасха на носу), на третьем – «волосатые письки» (всегдашний хит).

В шесть вечера позвонил одноклассник Андрюша Мельников, спросил, дома ли Ховрин, и сказал, что зайдет: «Я тебе штуку должен – отдам!». Уже минут через пять он ворвался в квартиру весь засыпанный снегом, даже со снегом в волосах (ибо шапки он никогда не носил из принципа), с красным лицом и криком: «Беда, барин, – буран!». Ховрин, только что мирно дремавший после обеда, не знал, что и ответить, потягивался и неудержимо зевал. Мельников звал пить пиво в кабак на улице Кораблестроителей. К пиву там давали сушку и кусок копченой скумбрии – набор в стиле ретро. Знакомые ребята держали там им место, поскольку народ постоянно прибывал – ожидалась трансляция футбольного матча – сезон начался.

Чавкая ботинками по снежной каше, отправились туда. Там было уже набито битком, откуда-то тянуло и куревом: под столом, что ли, смолили? Вроде курить-то было запрещено. Крик всю игру стоял страшный. Охрипли, оравши.

Домой Ховрин вернулся в десять вечера, неудержимо икая.

На кухне сидел мамин родной брат – дядя Саша. Он всегда, когда приходил, точил ножи. И теперь сидел на кухне и по-старинке шоркал лезвием по точильному бруску, хотя и была нормальная точилка. Красное лицо и лысая голова его блестели под лампой. Он привез откуда-то немного готового шашлыка. Шашлык тут же погрели в микроволновке, положили на тарелку, полили кетчупом. Дядя Саша, как всегда, не обошелся без нравоучений:

– Тебе, Витек, обязательно надо учиться. Не век же кулаками махать. В охране, что ли, будешь работать? Учиться надо! Тебя, кстати, могут по льготе в институт взять как спортсмена.

– Дядя Саша, а вы сами-то чего не учились? – не отрываясь от шашлыка, прожамкал Ховрин.

– Я вот не учился, а теперь жалею. Надо было хоть какой-нибудь диплом получить. Жену слушал: не хотела, чтобы учился. Придешь с работы, сразу ребенка на колени посадит, и сиди дома. Сама чего-то на кухне ковыряется, а я сижу с ребенком – для нее это именно то, что нужно. Идеал семьи. Все под контролем. Так и не выучился.

Звучало не очень оптимистично. Он напоминал разведчика-нелегала. Он всегда что-то скрывал от жены, даже то, что иногда ходил к своей сестре – жене это тоже почему-то не нравилось.

– И не пей! – покачал он указательным пальцем, хотя сам он был немного выпивши: то ли мама ему уже налила сто грамм – тоже давняя традиция – то ли так и приехал с дружеских шашлыков.

В одиннадцать, пошатываясь, он отправился в прихожую, долго одевался, кряхтел, надевая ботинки. Надо было еще успеть на метро. Он жил где-то в районе станции метро «Ломоносовская».

Всю неделю погода была такая: утром ясно, морозно, солнечно, скользко, а с середины дня наползали облака, становилось темно и шел снег с дождем. Возвращаться из школы приходилось под дождем. До машины делали короткую перебежку, потом оставляли машину на стоянке у супермаркета «Окей» и ехали до университета на метро. Так получалось быстрее. А утром у машины примерзала дверь, и приходилось отскабливать лед с лобового стекла. И так четыре дня подряд – до конца недели.

Однажды на машине, и ехали очень долго. Был сильный ветер, по Неве пробегала крупная серая рябь, почти волна. Даже смотреть на нее было зябко. Катя поежилась: «Прикрой окно, пожалуйста». С закрытым окном в машине стало гораздо тише и теплее. Катя всю дорогу молчала.

В пятницу, пока ждал Катю, зашел в кафе погреться, выпить чаю. Неожиданно познакомился там с молодой беременной женщиной. Хотелось сказать «девушкой», но термин «беременная» к «девушке» как-то не очень подходил. На вид ей было года двадцать два – не больше. Звали ее Ольга. Просидели с ней вместе за одним столиком чуть ли не с час. Говорила в основном Ольга, то смеялась, то плакала. Рассказала ему свою историю. Встретила некоего Игоря, полюбила. Они прожили без регистрации вместе уже относительно долго – почти два года – и довольно дружно, однако как только она забеременела и сообщила об этом Игорю, он тут же исчез и более не появлялся. Беременность и для нее самой оказалась неожиданной. Вроде бы предохранялись, но что-то не сработало. Жаловалась всем, пожаловалась и Ховрину:

– Я ему сказала. Игорь после того не звонил целую неделю. Потом вдруг позвонил. Я его тут же послала подальше. Дура. А вдруг он больше никогда не позвонит? Как мне быть?

Слезы тут же хлынули из ее глаз, к тому же ее явно подташнивало.

– Слушай, я даже не знаю, – замялся Ховрин. – Я же в глаза не видел этого твоего Игоря. Надо было, конечно, тогда тебе с ним все-таки поговорить. Так тоже не делают… – А сам подумал: «Мудак-то он, конечно, мудак, но ведь и мужика предупреждать надо, так ведь тоже нельзя оглоушивать: ребенок – дело серьезное».

Ольга же пребывала в полной растерянности: Игорь ее так с того дня и пропал куда-то с концами. Деньги же внезапно кончились. Холодильник был омерзительно пуст. Из него сквозило глубоким космосом. На столике в прихожей копились счета, они словно размножались сами по себе. Нужно было или распродавать то, что было, или просить денег у родителей. Дорогая фирменная одежда чередой висела в шкафах, но ее невозможно было продать. Золото принимали в ломбарде только по цене лома. Бриллианты вообще никто не брал. За украшение, за которое они заплатили во Франкфурте аж пятнадцать тысяч евро, еле-еле давали тысячу, еще и морщились, типа делаем одолжение. Отношения и все планы на жизнь рухнули в один миг. Устраиваться впервые на работу было уже поздно, да и кем: официанткой в «Чайную ложку», блинопеком в «Теремок»? Она стала испытывать постоянный страх. Ну, и понятно, по беременности перестала пить. Подруги, с которыми раньше весело проводили время в ресторанах, как-то сразу отошли в сторону: «Не пьешь – как с тобой общаться?» Трезвый среди пьяных – всегда изгой.

– Придурки! – пробормотала она. – Всюду придурки…

И снова:

– Когда он узнал о ребенке, он просто свалил! Представляешь?

– Это всегда шок для мужчины, – осторожно сказал Ховрин. – Надо же как-то предупреждать.

– Что? Я жила с этим человеком почти три года, и оказалось, что он меня не любил. Он просто использовал меня, а теперь свалил! – Она снова разрыдалась. – Это был для меня самый родной человек. И что?

Живот у нее торчал вперед уже месяцев на шесть.

– Потому что надо было официально замуж выходить, ставить штамп в паспорте – не зря это придумано. Как раз для того, чтобы мужик просто так не свалил. С другой стороны, многие женятся по страстной любви, а потом всю жизнь ненавидят друг друга и разводятся. Таких браков по статистике половина, – сказал Ховрин.

– Я не хочу в эту половину! – воскликнула Ольга, готовая снова залиться слезами.

– Ну, дай-то тебе Бог! – пытался успокоить ее Ховрин. – Может, как-то устроится. Ты классная. Слышь, мне пора идти. Держись! Пока.

– Ненавижу, когда говорят «держись»! – всхлипнула Ольга.

Ховрин с облегчением расстался с ней. Еще не хватало грузить себя ее проблемами – своих предостаточно.

Примерно через час после того, когда он ушел, Ольге позвонил Игорь.