Телохранитель

– У знакомых, – не вдаваясь с детали, ответил Ховрин.

Пока не выехали со двора, постоянно пищали парктроники, вделанные в «Секвойю» со всех сторон. Номер машины был тоже крутой 111.

Катя сразу стала крутить ручки, нажимать кнопки, шарить по радиоканалам, наконец, нашла «Радио Монте-Карло»: «Вау!» Включила погромче. Стала качаться в такт музыке. Вскинула руки вверх:

– Свобода! Ура!

Дорога неслась под огромные колеса, изредка потряхивало. По сторонам тянулись то поля, то лес, то деревни. Вокруг трассы царила невероятная грязь. Вглубь отходящих дорог смотреть было страшно. Названия придорожных кафе встречались довольно однообразные, типа «Минутка», хотя попалось и оригинальное «Вдали от жен».

Катя поежилась:

– В такую «Минутку» зайдешь перекусить да и пропадешь с концами. Пойдешь на шашлыки.

Ховрин мысленно с ней согласился. Поэтому перекусили в кафе на заправке ВР, как и рекомендовал Данилов.

Вдоль трассы тянулись бесконечные серые безликие деревни с перекошенными домами, некоторые из домов были сожжены дотла. Казалось, остановишься – сразу бросятся зомби, обглодают до костей. Один такой зомби – чумазый, в ватнике, явно пьяный, шатаясь, прошел к такому перекошенному серому дому.

– И здесь реально живут люди? Да тут кино можно снимать про жизнь после атомной войны. Апокалипсис нау! – ужасалась Катя. – Это какая-то совсем другая страна.

К их удивлению и ребенок какой-то на улице показался. И тоже в сером ватнике. Оказывается, тутошний народ еще и размножался. Кое-где на домах висели ржавые спутниковые тарелки, изредка попадались и относительно новые. Какая-то жизнь в этих трущобах все же происходила.

В одном из селений под дорогой был сделан подземный переход. Ховрино это удивило:

– Блин, здесь можно устроить западню для маньяков – они наверняка тут кучкуются, ждут жертву. Прибывает наряд, блокирует выходы и наверняка пара-то маньяков и попадется! Интересно, что если один маньяк задумает прибить другого? Или и у них бывает племенная солидарность?

Стемнело, но свет по трассе почти нигде не горел.

В Твери их все же остановили. Откуда-то выскочил дэпээсник, замахал полосатой палкой.

– Вы превысили скорость в два раза: тут разрешена сорок, а вы ехали восемьдесят! – заявил он, разглядывая Ховрина.

Ховрин протянул ему права и документы на «Секвойю».

– Пройдемте со мной в патрульную машину! – пригласил полицейский, взглянув на права только мельком.

– Я не могу – девушка боится оставаться одна, у нее панические атаки, – ответил Ховрин, думая при этом: «Все, пиздец! Вытащат за шкирятник и будут бить». Слышал про такое.

Полицейский посмотрел документы на «Секвойю», унес в свою машину, там что-то довольно долго делал. Через какое-то время Катя все же заволновалась: «Может, сходить?», но Ховрин, стиснув зубы, остался ждать на месте.

Потом вернулся дэпээсник, не глядя, сунул документы, буркнул: «Можете ехать!» Ховрин с облегчением выдохнул.

За Торжком ехали по навигатору. Деревни, которая была на карте, в реальности не существовало. Только корявые дуплистые деревья росли ровной линией вдоль бывшей улицы, однако не было ни домов, ни заборов. Даже печек не осталось.

– Говорили мне, что дорога вокруг Торжка жесткач, но не думал, что до такой степени, – пробормотал Ховрин, виляя машиной между воронками. Тут словно недавно произошла бомбардировка.

Впрочем, «Секвойя» с ее огромными колесами проносилась и прямо по ямам без особенного труда и тряски.

Наконец и нашли деревню дедушки с бабушкой. Дом был хороший, ограда высокая, ворота открывались автоматически, со скрипом отъезжая в сторону. Сынуля видно регулярно засылал старикам деньги. Бабушка с дедушкой уже ждали. Начались крики радости, объятия, поцелуи. «Ах, какая ты стала взрослая и красивая!» и т.д.

Некоторая доля этой радости досталась и Ховрину. После ужина ему показали комнату, где уже была застелена для него кровать. Возбуждение от дороги все еще не отпускало его, спать совершенно не хотелось. Ховрин вышел в туалет, обошел вокруг дома. Горело окно в спальню. Между шторами оставалась узкая щель. Ховрин подошел, глянул туда. Это была Катина комната. Катя уже сняла блузку и стояла только в черном бюстгальтере и в трусиках, потом чуть выгнулась назад, рукой пошарила на спине, расстегивая лифчик, наконец, расстегнула, начала его стягивать, – еще бы чуть-чуть! – но тут же, поскольку выключила свет, исчезла из поля зрения Ховрина, испытавшего кратковременный приступ сердцебиения и начальной эрекции. Порыв ветра с поля остудил ему лицо, принес запах тающего снега, подгнившей прошлогодней травы. Захотелось сесть в поезд и куда-нибудь поехать далеко-далеко.

В комнате было душно, тикали часы. Ховрин открыл форточку, с наслаждением вдохнул влажный прохладный воздух. Потом снова лег – досыпать. Под утро прошел тихий несильный дождь, терпко запахло оттаявшей землей.

Утром завтракали блинами с малиновым вареньем, чаем из самовара в протопленной комнате, где чуть-чуть пахло дымом от печки. В дырочках заслонки уютно металось пламя, трещали дрова. Потом немного погуляли по деревне (пришлось надевать сапоги) и стали собираться в обратную дорогу.

При выезде из Торжка Катя пересела за заднее сиденье – смотреть кино и спать.

На светофоре в окно постучали. Ховрин приопустил стекло. Всунулась довольно миловидная женщина, но без передних зубов, прохрипела прокуренным голосом:

– Минет – триста, секс – пятьсот!

Она была чуть пьяна. И, несмотря на это, в ней все-таки был некий шарм, аура, харизма. Вставить бы ей зубы, приодеть – она бы стоила целого состояния. И теперь на нее наверняка был спрос.

Разглядев на заднем сиденье Катю, которая смотрела на нее с ужасом, женщина заскучала и отошла от машины.

Остановились только один раз: заправились и перекусили. Приехали в город примерно в половине десятого вечера.

Ховрин помыл «Секвойю» и пригнал на место в Лисий Нос уже в одиннадцать. Петрович без разговоров накормил его картошкой с тушенкой, спросил:

– Ночевать будешь?

– Нет. Поеду домой.

– Держи тогда ключи. Вон стоит синяя «фордеха». Документы в бардачке. Она твоя.

– В смысле? – не понял Ховрин.

– Шеф сказал: твоя машина. Пользуйся.

Довольно грязный на вид автомобиль стоял в самом углу двора.

Ховрин отзвонился Данилову, сделал короткий отчет.

– Молодец! – похвалил Данилов, спросил: – Петрович отдал тебе ключи от машины?

– Да.

– Неброско, не премиум-класс, но выпендрежа тебе и не нужно. Скромно и не бросается в глаза, – сказал Данилов. – Помыть только надо. Всю зиму не мыли.

– Спасибо.

– Пользуйся.

Впрочем, бежала «фордеха» очень резво. А помытая выглядела очень даже прилично.

В субботу ходили с Катей на выступление какой-то группы, название которой Ховрин не запомнил, но Кате она очень нравилась, у нее даже запись дома была. Концерт происходил в небольшом ночном клубе, располагавшемся в полуподвале на углу одной из многочисленных Советских улиц. Ховрин уже бывал там пару раз на концертах, когда давали бесплатный флаер, Катя же до этого не была никогда. Народу набилось битком, на танцполе – не протиснуться, в бар – очередь. Поплясали, выпили лимонада. Катя, румяная, запыхавшаяся после толкучки клуба, осталась вечером очень довольна. Ёжилась на ветру. Ховрину зазудело обнять, прижать ее к себе, но он удержался. Сели в машину, включили печку. При расставании Катя бессознательно сделала было шаг вперед, словно для объятия и поцелуя, но осеклась.

Следующая неделя тоже прошла без происшествий. Два раза сходили в ресторан и оба раза удачно: и атмосфера, и еда, и обслуживание – все там понравилось.