Биомем

– Да! – подтвердил Борис. – По крайней мере, в этом отношении все инфицированные ведут себя одинаково. Кроме того, все они принимают теорию Горева – или религию, смотря как назвать. Все периодически приходят на встречи и участвуют в ритуале, как минимум одном. Во всём этом явно прослеживается система, и поведение стрелочников на майской монстрации в неё укладывается. Хотя как это связано, пока ещё не ясно.

Матвей потёр лоб.

– Давай уточним ещё раз. Я правильно понял – все половые контакты стрелочников ведут к заражению, а каждый заражённый непременно попадает в группу Горева? Так? Исключений нет?

– Есть один неофит – Леонид. Он встречается с девушкой, не входящей в группу. Но у них сейчас кризис в отношениях, возможно, у них даже нет физического контакта.

– Понятно. А что с одиночками? Как у них с сексом?

– Периодически. Между собой в случайном порядке, прочных пар не образуют. Но связей на стороне ни у кого нет, если ты об этом.

Аруджанов повернулся в кресле, скрипнувшем под его массивным телом.

– Вы что, действительно подозреваете, что этот паразит меняет поведение людей? Причём на самой тонкой настройке, заставляя поверить в сложную то ли научную, то ли религиозную теорию?

– В религию добра, – уточнил Борис. – Все бы в такое верили – был бы рай на Земле.

Аруджанов выжидательно посмотрел на Матвея. Тот кивнул.

– Да, это рабочая гипотеза. Паразиты порой способны на весьма сложные манипуляции.

– Но как?! – не выдержал практикант Костя. – Я столько статей о паразитах перелопатил – и наших, и зарубежных! Курсовик о них написал на третьем курсе. Но до сих пор не могу понять, как примитивное одноклеточное может управлять высокоразвитыми животными, а тем более людьми.

Матвей усмехнулся.

– Поведение человека – флюгер, его что угодно может изменить. Даже самая тупая реклама на это способна. Что меня действительно поражает, так это способность паразитов перепрограммировать поведение насекомых. Там же всё построено на жёстко прошитых инстинктах; а паразиты встраиваются в эту схему и меняют её, отключая даже инстинкт самосохранения.

– Ну не знаю…– неуверенно протянул Костя.

– Матвей прав, – вмешался Аруджанов, – действительно, поведение млекопитающих часто можно менять довольно грубыми рычагами. Например, токсоплазма повышает уровень дофамина в крови заражённых мышей. Они становятся счастливыми и беззаботными, теряют всякую осторожность и, естественно, становятся добычей кошек, конечных носителей паразита.

– А как же люди? – спросил Костя. – Люди ведь тоже болеют токсоплазмозом. Но кошки же нас не едят.

– Хищники семейства кошачьих жрали наших предков только так. Причём не тех, кто жался по щелям или дрожал в центре стаи – жрали как раз тех, кто ходил по краю. Но именно они, самые бесстрашные и любопытные, совершали все культурные открытия. Не исключено, что расцветом нашей цивилизации мы обязаны токсоплазме. Не зря египтяне обожествляли кошек.

– Хорошо, – сказал Костя, – убедили. Дофамин – это грубая настройка. Но токсоплазмоз же этим не ограничивается, он меняет и отношение к запахам. До заражения запах кошачьей мочи отпугивает грызунов, а после, наоборот, притягивает. А это уже весьма тонкая настройка, её так просто не объяснишь.

– Согласен, – сказал Аруджанов, – здесь ещё много непонятного.

– Так, понятно, заканчиваем, – прервал их Матвей. – Какие у нас ближайшие планы?

– В двух организациях на следующей неделе пройдёт диспансеризация, – ответил Борис. – Будут охвачены трое – две женщины и один мужчина.

– Только в двух? – спросил Матвей. – А в остальных?

– С остальными работаем.

– Хорошо, расходимся. Всем спасибо, все свободны.

В коридоре Борис остановил Аруджанова:

– Скажи, Давид, а с дофамином действительно всё так просто? Можешь на пальцах объяснить?

Аруджанов усмехнулся.

– Если я скажу, что в геноме токсоплазмы есть участок, кодирующий энзим, необходимый для производства дофамина – тебе станет понятнее?

– Нет, – честно ответил Борис.

– Ну и не бери в голову.

13

В столовой Борис подсел к Косте.

– Хотел спросить – ты ведь ещё учишься?

– Да, перешёл на пятый курс.

– То есть ты не входишь в эту команду яйцеголовых?

Костя улыбнулся.

– Я у них падаван. Принеси-подай, сохрани-зафиксируй. Но мне с ними интересно; надеюсь, останусь здесь после универа.

– Желаю удачи! – сказал Борис. – Но я хотел спросить о другом. Ты же прослушал курс паразитологии?

– Да.

– Можешь меня просветить? Рассказать простыми словами про паразитов, меняющих поведение носителя? Я подходил к Давиду, но он сходу начал втирать мне про какие-то энзимы, а для меня это тёмный лес.

– А что тебя интересует?

Борис приподнял чашечку кофе, но тут же поставил её обратно на блюдце.

– Меня поразило, что токсоплазма может менять поведение человека. Простейший одноклеточный споровик! И учёные уже много лет об этом знают. Но это же сенсация! Это же совершенно уникальная ситуация, об этом должны кричать на всех углах, во всех СМИ и блогах. А всем наплевать, все обсуждают каких-то футболистов и певцов ртом. Почему?

Костя пожал плечами.

– Видимо, потому, что ситуация всё же не уникальна. Токсоплазмозом болен чуть ли не каждый второй житель планеты; ещё немного, и мы будем считать его нормой. Кстати, управляют поведением носителя не только споровики, в природе множество различных паразитов. Некоторые способны менять не только поведение, но даже внешний вид жертвы.

– Не только споровики? – переспросил Борис. – А кто ещё?

– Да кто угодно. Сумчатые грибы, круглые и плоские черви, рачки, бактерии, вирусы. Паразиты проникают в мышцы, в глаза, в мозг…

– Стой, стой! – перебил его Борис. – Я, конечно, не биолог, но про гематоэнцефалический барьер кое-что слышал. Он защищает мозг от всех проникновений извне.

– Да? – усмехнулся Костя. – А если энцефалитный клещ или бешеная собака укусит тебя за нижние полушария, как этот барьер поможет твоим верхним полушариям?