Пляски розовой лошади

– И никакого волшебства! – весело сказала она, словно прочитав его мысли. – А вот после пьянки, – продолжала Фея, говоря медленнее и изображая на лице смущенную улыбку, точно ей было неловко говорить об этом, – когда ты уже не помнишь…

– Замолчи! – закричал Единорог.

– Ладно, ладно! – Она подняла руки ладошками вверх. – Как хочешь.

Однако по игривому выражению ее лица было ясно, что она хочет продолжения – немного поглумиться над Единорогом, подразнить его.

– Скажи мне, перед тем как попрощаемся, как тебя звать-то? – спросила она.

– Авнозар.

– Авнозар! – повторила Фея серьезно, а после по ее лицу расплылась улыбка. – Господи, кто же тебя так назвал! Ну ладно, ладно, не кипятись. Это все ведьма проклятая. А я так, можно сказать, любя. Хе-хе. Любя, конечно, но не так сильно, как… Божечки, не знаю, как сказать… Старость – не радость, ага… Люблю тебя не так сильно, как те двое. Вот! Вот так!

– Чё ты городишь, овца? – прошипел Единорог, снова приходя в бешенство.

Она подлетела к нему и зависла перед его мордой.

– А зря не веришь, мой хороший! Зря! Если бы ты прикинул дважды два в уме или хоть в столбик, то давно бы понял, что если я чего говорю, то так оно и есть…

– Врешь ты все! – злобно бросил Единорог и, потеряв уже всякий страх и контроль над собой, попытался ударить Фею, но не смог: его копыто остановилось рядом с ней и дальше двигаться никак не хотело.

Такого он не ожидал, сильно удивился, огорчился, разозлился еще больше и оскалил зубы:

– Ы-ы-ы…

– Я бы на твоем месте давно поняла, что Фея имеет кое-какую силу, – произнесла она с улыбкой. – И вообще я бы не советовала тебе считать, что если с тобой кто-то вежливый, то он слабый. Это, знаешь ли, плохо.

– Да пошла ты! – заорал Единорог, вскочил на все четыре ноги и попытался убежать, но не смог даже сдвинуться, хотя и скакал что есть мочи.

Он просто греб копытами землю, при этом оставаясь на месте. Когда он опомнился, видимо рассчитывая, что находится далеко от этого проклятого леса и наглой Феи, то обалдел, обнаружив, что не удалился от нее ни на миллиметр.

– Глупенький! – сказала Фея. – Погоди! Успеешь еще ускакать. Ведь я твое желание не исполнила.

– Какое желание?! – огрызнулся Единорог, перестав бежать и пытаясь отдышаться.

– Как какое? Ты ведь хотел узнать, что у вас произошло на волшебной полянке у пня? Вот! Сейчас узнаешь!

– Заткнись, глупая скотина! – заорал он. – Не хочу тебя слушать!

– А тебе и не придется, единорожка! – ответила Фея, улыбаясь. – Я просто верну тебе память, которую тебе с перепоя отшибло, и ты сам все узнаешь. А дальше – как хочешь. Вот. А вообще, скажу я тебе, та поляна – непростая! Она хранит тайну!

Голос ее стал тихим, интонация – загадочной.

– Страшную тайну хранит и поляна, и лес на пять верст вокруг нее… Открою тебе эту тайну… Если в тот лес, где хозяин Верблюд, попадает новый гость – новый, понимаешь? Гость вроде тебя, мой розовый друг, – Верблюд, со своим приятелем Енотом заманивает его выпить у волшебного пня, одаривает его, а потом…

– Заткнись! – заорал Единорог.

– Ладно, ладно, – сказал Фея уже серьезно. – Поиграли – и хватит. Сам думай, решай, что да как. А мне пора. Будешь в наших краях, заходи в гости.

Она развернулась и полетела вглубь леса. Уже издалека она крикнула:

– А все-таки ты гигант!

И потом тише:

– Это ж надо…

И Фея скрылась в гуще леса.

Конец четвертой главы

Следующую неделю полет шел в штатном режиме. На борту было тихо. Каждый занимался своим делом. Мероприятия проводились по расписанию: утренние доклады о состоянии дел, завтрак, обед, ужин, занятия по самообороне с Проторгуевым, в среду и пятницу – вечерние посиделки с сигарами и выпивкой у Судьбоносного. Вот, собственно, и все. Что касается полета – двигатели работали ровно, компьютер управлял процессами исправно. Биолог Заброшенный и социолог Конюхов, помещенные доктором Дудиным на карантин, на другой же день ожили и чувствовали себя прекрасно. Может, и прав был Проторгуев, что недуг их был связан с чрезмерным употреблением накануне алкогольных напитков. Как бы там ни было, все порадовались, что это оказалась не инфекция и что долетят они к цели если и с приключениями, то никак не связанными с какой-нибудь гадкой болезнью. В общем, все было хорошо. И кроме того, хорошо было, что Капитан Назаров не показывался целую неделю.

Он снова как будто исчез. И с одной стороны, это радовало Судьбоносного и других членов команды, но с другой – тот день, когда он выскочил как черт из табакерки, получился благодаря этому чрезвычайно разнообразным и потому запомнившимся всем, кто имел возможность тогда познакомиться с Капитаном Назаровым. А кроме того, многим не давала покоя мысль о его жене. Прошло уже две недели полета – две недели изоляции в исключительно мужском обществе, – и сама мысль о женщине начинала будоражить мужские умы и организмы, а сознание того, что эта женщина должна находиться здесь, рядом (а не на какой-нибудь планете за миллионы километров), только усугубляло желание прикоснуться к прекрасному: увидеть, поговорить, а может, и большее, если звезды сложатся.

За завтраком сидели Судьбоносный, Блок, Фридман и Проторгуев.

– И все же, господа, в этой столовой чего-то не хватает, – сказал инженер, показывая рукой широту помещения.

– Чего же? – спросил Судьбоносный.

– Женщины! – ответил Фридман, придав голосу торжественности.

– О-о-о, – протянул Проторгуев. – Пару недель прошло, а ты уже заскучал? В армию тебе надо, сынок!

Он рассмеялся.

– Ой, ладно, вояка! Что хорошего в вынужденном воздержании? – с усмешкой спросил Фридман, провоцируя оппонента на дальнейший спор.

Он знал, что Проторгуев – человек принципиальный, и служба была одним из этих принципов: островок святости, которого никто не имел права касаться. А тем более это было непозволительно совсем не причастным вроде Фридмана.

– Слышь! – ответил он раздраженно (но скорее больше изображая раздражение). – Вот еще я с барышнями вроде тебя не обсуждал серьезные темы!

– А знаешь почему? – спросил Фридман.

– Я же тебе сказал почему!

– Нет, – не унимался Фридман. Он проглотил ложку каши, запил кофе и сказал: – Ты не привел никаких аргументов. А ты поясни нормально, без этих твоих шуточек армейских. Чтобы мы все поняли. Что хорошего в том, что человек не имеет контакта с женщинами? А?

Судьбоносный и Блок улыбались, наблюдая за спором и ожидая развязки. Проторгуев нахмурился: сейчас ему действительно сложно было привести весомые доводы.

– Ничего хорошего, – признал он, не найдя другого варианта, кроме как хотя бы частично согласиться с Фридманом. – Но я ж не про это говорил.

– А про что же?! – спросил инженер, изобразив такое удивление, которое было призвано поставить точку в споре и обозначить его, Фридмана, доминантное положение.

– А про то, что нечего ныть, когда только две недели прошло, – объяснил Проторгуев. – Чего сопли распустил, а? Говорю же, в армию тебе надо. Там бы объяснили, что да как.

– Ага, был бы как ты, – ответил Фридман.