Дурной глаз

***

октябрь

– У неё это началось с середины лета, – сказал Игнат Артуру Демееву. Давние партнёры по теннису расслаблялись после игры в сауне. Или, если точнее, расслаблялся один Артур. Подавленное состояние Игната не могли изменить ни его победа в матче, ни жар парилки. – Ещё до того, как ей стало известно про беременность. С начала осени всё только ухудшалось.

– Ухудшалось? – переспросил Артур. Он был старше Игната ровно на двадцать лет. Порой Игнат ловил себя на мысли, что воспринимает Артура не как друга, а как мудрого заботливого отца, которого он в действительности толком и не знал – настоящий папаша Игната умер от белой горячки, когда Игнату едва исполнилось четыре. Провалился в бутылку, как говорила мать.

Так что Артур был одним из немногих, кому Игнат мог доверить свои секреты. Однако сейчас он с трудом подбирал слова.

– Ей постоянно кажется, что за ней кто-то наблюдает. Сперва она делилась со мной, но с какого-то момента перестала. Я её спрашиваю, а она такая: «Нет, нет, ничего, всё нормально», но я вижу, как это её гнетёт. У неё такое выражение глаз… знаешь, загнанное.

Артур сдержанно кивнул.

– Всё время как будто прислушивается. Порой я замечаю, как она дрожит. Днём боится оставаться дома одна, а ночью часто просыпается. Недавно высказала мне, а что я сделаю? Работу брошу? – Игнат понурил голову. – У меня у самого сон уже ни к чёрту. Давит это, знаешь ли.

– Когда мы ждали Маратку, нам с Томой тоже приходилось несладко, – заговорил Артур, когда Игнат взял паузу. – Между нами, её тянуло поскандалить. Ох и тянуло! – Взор Артура на миг затуманился, от уголков глаз лучиками разбежались морщины, которые его одновременно и состарили, и омолодили. – Я не сердился. Всё прекрасно понимал. Следует и тебе. Забота и терпение, вот, что нам помогло в то время, забота и терпение. Запомни эти два слова, друг мой.

– В пятницу мы идём к психологу, – произнёс Игнат нехотя, будто стыдясь того, что им предстоит. – Может, каких таблеток посоветует.

– Я думаю, психолог скажет тебе то же, что и я. Женщиной рулят эмоции. Ну а когда она вынашивает ребёнка, то становится настоящей бомбой из гормонов. – Артур развёл руками, как бы говоря: «Ты и сам должен знать эти очевидные вещи».

Игнат мялся.

– Что-то ещё?

– Её рисунки, – нехотя произнёс Игнат. Артур вопросительно поднял бровь. – Раньше она рисовала всякую абстракцию. Экспрессионизм, если не ошибаюсь. Можешь считать меня отсталым, как Никита Хрущёв, но я в эту мазню никогда не врубался. Ну ладно, рисует и рисует, пускай, раз кому-то нравится. Вреда от этого никакого, да?

Артур неопределённо хмыкнул.

– Её картины были яркие, таких… весёленьких цветов. Отдельных людей они, полагаю, могли вывести на позитив. – Снаружи мимо застеклённой двери сауны прошли, громко беседуя, два качка с полотенцами вокруг бёдер. Игнат умолк и возобновил рассказ, когда их голоса стихли в отдалении. – У неё было два мольберта – уже перебор, как по мне. Чем один не устраивает? И ты представляешь, в сентябре она покупает ещё три. Я к ней в студию обычно не суюсь, но на днях вздумал заглянуть. Она расставила все пять мольбертов в круг, и на каждом была одинаковая картина. Эти работы отличались от её прежних. Свои старые картины Лия свалила у окна и накрыла простынёй. Сама Лия сидела в центре круга на пуфике, просто сидела и больше ничего. Рядом с ней на полу стояла чашка с недопитым чаем. Я поднял чашку, и чай был холодным, а на её стенках остался налёт. Так бывает, когда чай долго не пьют. Очень долго.

Игнат снова запнулся.

– А что на картинах? – направил его мысль Артур.

– Глаз, – ответил Игнат с отвращением, точно слово было плевком. – Вроде глаз как глаз, но впечатление производит самое жуткое. То ли пропорции нарушены, расположение зрачка относительно радужки, или ещё что… Как тебе объяснить?.. Первое, что мне пришло в голову: как будто на тебя смотрит кто-то, кто притворяется человеком, но на самом деле не человек. – Он нервно хихикнул. – Дичь, правда?

– Она выражает своё состояние через картины.

– Ну конечно, она выражает, – с досадой сказал Игнат. – Целых пять здоровенных глаз, и все на тебя пялятся. И она там целый день сидит. Так и свихнуться можно.

Игнат потёр лоб.

– Когда Лия ушла в ванную, – закончил он, – я сфоткал эту мерзость на телефон. Вернёмся в раздевалку – покажу.

Когда он исполнил своё обещание, Артур заметил на снимках то, о чём Игнат умолчал, намеренно или по забывчивости. Первый снимок запечатлел одну из картин Лии крупным планом. Глаз был заключён в геометрическую фигуру, состоящую из нескольких равнобедренных треугольников. Вершину каждого треугольника венчала комбинация из согласных латинских букв, иногда с добавлением римских цифр. Артур не мог не признать, что сама фонетика написанного – Ghr, Bzr, Zg, Hrzg и тому подобное – вызвала у него ощущение, которое он про себя определил как «предвестие беды». Второе фото демонстрировало студию Лии целиком. Перечёркнутые геометрическими фигурами глаза высматривали любопытствующего с пяти расставленных по комнате картин. Стереоскопический эффект, который они производили, вызывал у Артура краткий, пронзительный приступ головокружения.

Хотя он не был религиозен, сейчас ему захотелось перекреститься. Он некстати вспомнил, как его бабушка рассказывала внукам истории о ведьмах, о знахарях, о великанах, живущих в горах и бездонных пещерах под ними; великанах, чей ужасный облик лишал рассудка храбрейших из смертных.

– Ты прав, – признал Артур. – От них действительно не по себе.

Игнат фыркнул: А я о чём?

– Смахивает на колдовство, – вырвалось у Артура прежде, чем он сообразил, что предпочтительнее было бы промолчать. Игнат помрачнел.

– Это Илона, – сказал он насупленно. – Сестра Лии. Как я сразу не подумал? Она помешана на всякой оккультной херне. Крайнее время Лия с ней вечно болтает по телефону. Голову даю на отсечение, эта она так на неё влияет! Давно пора положить этому конец. – Он ударил кулаком по дверце шкафчика. – Фригидная стерва!

– Не наделай глупостей. – Артур взял его за запястье и сжал. Рука у него оказалась неожиданно крепкой и сильной для пожилого, щуплого на вид человека. – Ты можешь навредить, если попрёшь напролом. Помни: забота и терпение.

– Что ты предлагаешь? – сдался Игнат.

– Сделай перерыв в работе и побудь с ней. Увези её за город, хотя бы ненадолго. Как насчёт Карелии? Очень рекомендую. Волшебный край, вас он очарует.

– Ничего идея, – согласился Игнат, а сам подумал об очередной намечающейся сделке. Та сулила проценты, по сравнению с которыми выручка от продажи элитной пятикомнатной квартиры казалась карманными расходами.

***

ноябрь

Он всё-таки выбрал десятидневную поездку на Ладогу. Сделка сорвалась, и настал черёд Вовки Зуева праздновать победу. Но оно того стоило. Отдых вдали от дома, безусловно, пошёл Лие на пользу. Игнат давно не видел её такой умиротворённой. Напряжение, которое он испытывал, втайне наблюдая за её поведением, скоро улетучилось, он откликнулся на её приподнятое настроение и впервые за последнее время расслабился сам, что явилось для него полной неожиданностью. В этих местах, которые и впрямь оказались волшебными, Игнат понял, как соскучился по её смеху. Так что он не жалел, что потерял клиента.

Ну, почти.

Вообще, всё как-то стало налаживаться. Результаты УЗИ показали, что беременность протекает нормально. Контакты с сестрой Лия свела к минимуму. Возвращение домой она перенесла спокойно, хотя Игнат отметил, что как только они переступили порог, жена первым делом наведалась в студию. Отвратительные картины были на своих местах, холстяной психоделический Стоунхендж.

А где ещё, собственно, они могли бы находиться?

Игнат воспользовался воцарившимся покоем и в один из вечеров поднял за ужином тему, которую давно хотел обсудить, да всё откладывал.

Он начал издалека, со скидок на детские кроватки, и Лия сразу подхватила обсуждение с воодушевлением, которое Игнат наблюдал у своих клиентов, вот-вот готовых согласиться на сделку. Он называл это: «поймать волну». Однако стоило Игнату подвести разговор к скорой необходимости переоборудовать студию в детскую комнату, как он столкнулся с сопротивлением, которое он не только не мог объяснить, но и ожидать от мягкосердечной Лии. Словно она тоже поймала свою «волну».

– Я не понимаю. – Чтобы не расстроить будущую мать, он взвешивал каждое слово. Это оказалось задачей не из лёгких. – Мы ведь прежде это планировали, да? Сколько ещё откладывать? Стены покрасить надо? Надо. Мебель купить надо, да? Хоть простенькую на первое время. Да. Ну и кроватку. Ты же согласилась, что надо брать, пока хорошие скидки. Согласилась?

– Я не предлагаю откладывать покупку. – Лия говорила так, что её было едва слышно. – Я прошу подождать с ремонтом до рождения малыша. Пока поставим кроватку в спальню. Пусть он первое время будет с нами.

– Первое время? – Игнат угрюмо уставился в тарелку. Паста в ней теперь напоминала ему что-то малоаппетитное – осклизлые потроха или раскисших глубоководных червей. – Это сколько же?

– Я не знаю, котя. – Игнат понял, что её непреклонность крепче его упрямства, услышал это в её голосе, и был неприятно озадачен. – Пока не убедимся, что… всё в порядке.

– Год, два? – Он не желал отступать, из принципа не мог. – Десять лет? Воспитаем не ребёнка, а комнатное растение. Да?

Кривая улыбка обесформила его лицо, превратила в скошенную набок картофелину.

– Отнесись к этому как к моей просьбе, – сказала Лия. – Я тебя прошу, Игнаш.

– Что ты так уцепилась за свою студию? – заводился Игнат всё больше. – Чем она так важна? Ты ведь даже рисовать перестала. Просто торчишь там… и… и всё. Как сыч.

– Дело не в студии. – Она лгала, он это понимал, а она понимала, что он понимает. Вот так отношения и разваливаются, горько подумал Игнат и попытался поскорее избавиться от нежелательной мысли. Если каждую ссору воспринимать как начало конца, тот и наступит, не так ли?