Первый

Я бросилась к ней на грудь сбивчиво зашептала, чувствуя новые кипячённые слёзы на щеках:

– Он считал меня своей самкой, Сафи, понимаешь?! Он таскал меня на пиры, садил к себе на руки, пил кровь из кубка, а потом тащил меня в спальню… он говорил, что хочет откусить от меня кусочек и выбирал, чего ему больше хочется и чего не так жалко!.. Я думала, я поседею!..

Она обняла меня вокруг шеи и тихонько заплакала.

– Ты уже дома, – всхлипнула она. – Его здесь нет…

Она не стала вспоминать, что он может прийти, но я это прекрасно помнила сама.

– Не бойся…

Судя по голосу, ей самой было страшно.

Мне снова стало себя жалко, слёзы потекли обильней. У Сафи уже были насквозь мокрые джинсы, теперь я мочила ей толстовку. Мне слёзы лились на голову, но Сафи ещё не разошлась, поэтому капли падали не очень часто. Игорь нашёл нас одним комом. Прекрасно понял, что без него что-то успело произойти, но когда увидел, что мы уже плачем вдвоём, иммунитет ему отказал, и он мрачно сел на пол, поставив рядом чашки и не пытаясь вмешиваться.

– Вот я тебе!

Раздаётся шлепок, с грохотом падает эмалированная крышка с большой кастрюли, так что в ушах звенит. Иду по тёмному коридору по направлению к кухне. Он узенький и почему-то всегда тёмный, хотя для поваров это должно быть неудобно.

За угрозой раздаётся демонический смех, картина открывается перед глазами в проёме двери – Прохор давится рогаликами только из духовки, Маша замахивается в его сторону полотенцем, чтобы ударить повторно. Прохор только смеётся. Маша очень посредственный адепт Огня, не за это её ценят, она и не пытается применить против вредителя силу Стихий.

Удар полотенца не достигает цели. Прохор подлетает с одного стула и шумно бухается на соседний, у него полные руки горячих рогаликов. Кто-то другой уже бы обжёгся и поронял выпечку.

Моё появление смущает только Машу.

– Ой, – она прижимает полотенце к животу и виновато замирает, как будто сама набезобразничала.

Пока покрасневшая Маша смотрит на меня, Прохор успевает прожевать ещё два рогалика.

– Можно чая? – прошу Машу. – Хватит давиться в сухомятку!

Сажусь на освобождённый стул, отбираю у Прохора рогалик. Маша уже спешит с круглой красной чашкой для меня и большим бокалом со сколотой ручкой для Прохора.

Прохор, не морщась, заглатывает кипяток. Пока он пьёт, выхватываю из его горсти ещё два рогалика с вишнёвым джемом.

Маша пододвигает ко мне тарелку с теми, что удалось спасти от Прохора.

– Где Маг?

– Уехал к себе.

– Мне казалось… – Прохор покосился на Машу, – что он захочет отдохнуть.

– Ему некогда.

– Мдааа, – протянул дубль, – новогодние праздники – жаркая пора…

Интересное изречение. Я хотела спросить, что «жаркое» происходит с приходом нового года, но спросила другое:

– А почему ты сидишь здесь и объедаешься рогаликами?

– Почему нет? – Прохор глядел на дно бокала, прозрачно намекая Маше, что неплохо бы долить добавки.

Маша игнорировала старшину дружины и, вздёрнув кончик носа, протирала керамическую миску полотенцем.

– Я дала указание Стахию, чтобы он уволил Жриц…

Я не закончила своё сообщение. Прохор высыпал рогалики, стукнул бокалом по столешнице, перепрыгнул мешок с картошкой и унёсся, на ходу стряхивая крошки.

Надо было промолчать.

– А что, – Машины щёки зарделись, – больше не будет Жриц?

– Будут.

Самодовольство Маши умерилось.

– Я нашла тех, кто должен ими быть… и рассчитывала, что Прохор поможет их привезти… Ты не знаешь, где Игорь?

– Либо за огородами, либо в медблоке, – фыркнула Маша. – Третьего не дано.

Третьего не дано. Я сама Третья. Раз Прохор не может, и Игорь не может, доставлю Жриц в Храм сама.

Я встретила Стахия в седьмом часу вечера. Солнечный круг ушёл за лес, но отсветы продолжали падать на площадь у Храма и сквозь высокие окна галереи.

Держусь пальцами за виски – не знаю, что делать со своими ощущениями, обычные реакции братьев проносятся мимолётно, не касаясь разума, если не задуматься и не прислушаться к себе, можно упустить их, но яркие эмоции…

Венька переживал что-то необычное, какое-то событие стимулировало если не сердечное чувство, то химическую реакцию… Его сердце билось ускоренно. Он прибывал в опустошённом состоянии, вряд ли мог что-то делать.

Эта связь, она была для дела. По общей пуповине должен был разливаться чёрный страх, говоря, что нужна помощь, красный гнев, требующий присоединиться, синее сочувствие, обещавшее поддержку. Пуповина была белая. Венька ничего не просил, ни в чём не нуждался, но продолжал выливать своё состояние на общую биологически-эзотерическую линию связи.

Пришлось извиниться и отойти, мне нужно было побыть одной… Тут явился Стахий. С отъездом Мага он стал спокоен. Я потёрла переносицу и волевым усилием отвлеклась от раздутой белой пуповины.

– Жрицы отбыли с вещами, – отчитался Стахий. – Против твоего решения пока не выступали, но советую как можно раньше ознакомиться с завтрашними газетами.

Я остановилась у окна, сжала ладонь в кулак, втирая ногти в кожу.

– Новость об отъезде Жриц устарела.

Стахий удивлённо смотрит на меня.

– По газете можно будет понять, кто хочет обвинить меня в нарушении традиций… Ты ведь получаешь газеты магов? Расскажешь потом…

– Я чего-то не знаю? – Стахий придержал меня за плечо.

– Новые Жрицы уже в Храме, – я обошла старика и двинулась дальше по галерее.

– Когда ты успела их найти? – поразился Стахий.