Странные люди. Сборник рассказов

– Руки! Руки, чтобы я видел! – а вот и охрана. Не то чтобы бежали сломя голову.

Андрей вновь медленно поднял руки, сложив их за голову. И осторожно сгибая ноги, встал на колени. Бухаться с размаху коленями да об камень – это неоправданно больно.

18-45.

У Андрея на секунду мелькнула мысль, что это всё-таки очень жестокий пранк. Что нет никакой бомбы, а он повёлся и устроил то, что устроил: панику, массовый беспорядок с пострадавшими и покушение на подрыв. И никто не будет разбираться в том, что он хотел как лучше. А если и учтут, то только как смягчающее обстоятельство. С пожизненного до двадцати пяти лет строго режима.

Тут по ногам больно ударил пол, и Андрея опрокинуло набок, давая широкий обзор в подробностях.

Как в замедленной съёмке гранитная плита у входа на эскалатор медленно выпирала из пола. Лениво взмыла и упала назад разорванная транспортная лента. А значит и опорному колесу тоже амба. И будь сейчас на эскалаторах столько людей, сколько должно было быть в час пик – ленты точно поехали бы вниз. Вместе с пассажирами. А с такой высоты потенциальная энергия такой массы была бы… сокрушительна.

Странно, но звук был какой-то глухой. Андрей даже кольнула нотка ревности – его бум-бутылка всяко погромче была.

Почему-то стало очень тихо, будто всем раздали кляпы, а сирене отрезали провода. Остался только вечный тихий гул вентиляторов. Впрочем, им было можно – без них дышать в этом торжестве цивилизации никак нельзя.

В относительной тишине прозвучали три отдельных громких хлопка – кто-то манерно аплодировал по громкой связи.

«Дорогой Андрей. Я очень рад, что не ошибся в тебе. Ты доказал, что готов рискнуть временем, комфортом свободой и даже жизнью ради совершенно незнакомых и, в общем-то, далёких тебе людей…»

Голос был торжественен, сух и звучал с ощутимыми помехами. Так, чтобы всем было понятно – это запись.

«… Ты проявил упорство, смекалку и недюжинную смелость. Пока такие люди есть в обществе – у него есть шанс. Я уверен – ответственные лица разберутся в происходящем, отделят кажущееся от действительного и вознаградят тебя по достоинству. А ты сам уже сейчас можешь считать себя героем. Заслужил.

Желаю успехов, долголетия и удачи.

Искренне твой, Гуманный Террорист».

Андрей перекатился на спину и уставился в изукрашенный потолок. Блеск потолочных светильников выбивал из глаз слёзы, но теперь это было совсем неважно.

Конечно. ГТ – Гуманный Террорист. Морально-этический маньяк-извращенец.

Стоило бы догадаться.

Перезапись

– Я не понимаю, зачем это нужно? Работа ещё не закончена, а я предпочитаю, чтобы мои творения воспринимались в законченном виде – художник гордо вздёрнул плохо выбритый подбородок.

– Ирвин, рассматривайте это как экскурсию для непосвящённых, что хотят поближе понять для себя новое направление в искусстве.

– Новое?! Это будущее! Глоток воздуха, что даст человечеству глоток новых впечатлений… – дальше художника понесло про необходимость реформ и диктатуры искусства.

Грамек поморщился – он страшно не любил категоричность.

– …Это не скульптура, а трёхмерная картина, свободная от условностей, навязанных средой обитания. Объект, где впечатления зависят от всего – места, положения светил и даже взаимного расположения вас и объекта – художник всё не иссякал.

Лично Грамек разницы не замечал. Если статую вытащить в космос, то обстоятельства вокруг неё будут меняться куда чаще, чем в помещении. Но статуя от этого лучше не станет. Особенно такая, где глазу не за что зацепиться – сплошные пузыри и перетяжки.

Местами ещё и с дырками.

Мико же сложил руки на животе и медленно обходил композицию, отклоняясь в разные стороны, чтобы не зацепить выступающие части:

– Скажите, Ирвин – а это не опасно? Выдувать пузыри в открытом космосе?

– Это не какие-то пузыри или, как вы хотели сказать – космический мусор. Это материал для выражения. И да – на время работы мы поднимаем над полигоном молекулярную сеть, хоть это и вносит помехи в единение с мировым пространством.

Грамек решил влезть:

– Скажите, Ирвин…

– Для вас – господин Ирвин.

Грамек скрипнул зубами, но сдержался:

– Господин Хнойпек, а чем вы… рисуете свои работы? Космос – не лучшее место для масла и краски.

– Дилетантский вопрос. Мы с Евой потратили немало времени и денег, прежде чем нам удалось достичь желаемого результата – арболитной краски. Её невозможно применить там, на поверхности – она застынет ещё в баллоне. Но здесь же она – единственный возможный инструмент.

Но Грамек не унимался:

– Вы сначала создаёте форму, а потом раскрашиваете?

– Раскрашивают дизайнеры, юноша. Мы работаем сразу на всех уровнях, во всех проекциях. С помощью нейроманипулятора мы управляем всем – густотой, объёмом, цветом, бликом, фактурой. Это сложно, но оно того стоит.

В доказательство художник поиграл пальцами и две секунды выдул что-то подозрительное похожее на собачку из воздушного шарика в цветах бензиновой плёнки. Мико засмотрелся и стукнулся шлемом об особо разлапистые и вспученные ветки-рога. Постоял, восстанавливая равновесие, после чего повернулся к художнику:

– Думаю, здесь мы всё осмотрели. Хотелось бы теперь заглянуть в вашу кладовку.

– Не думаю, что в ней есть хоть что-то интересное.

– А всё-таки?

Судя по невнятным звукам, Хнойпек состроил гримасу. Но всё же открыл люк в регенераторную. Это было небольшое помещение с оборудованием для перезарядки кислородных баллонов, сплошь в объёмных цветных пятнах и подтёках:

– Надеюсь, не взрыв баллона?

– Нет – голос Хнойпека опять начал обрастать колючками – Это пробная палитра. Оборудование требует проверки, а композиция и так достаточно сложна, чтобы очищать её ещё и от посторонних деталей.

Только забравшись внутрь, Грамек заметил, что насадил пятен на скафандр, хотя вроде ничего и не трогал. Мико и Хнойпек и вовсе выглядели так, будто участвовали в индийской порошковой вечеринке, причём в самой гуще.

Мико обвёл помещение взглядом:

– Ну в целом впечатление можно составить. А что происходит дальше, когда вы закончили сеанс? Вряд ли вы просто бросаете оборудование в угол и идёте отмываться.

– Конечно, нет. Минимум необходимо поставить баллоны на зарядку. Краска весьма капризна и её нельзя хранить в готовом виде. Но и смешивать на месте так же нельзя – компонентам нужно время.

Мико внимательно рассматривал оборудование. Зарядная станция для краски носила черты обычной регенераторной станции – видимо, её доводил до ума какой-то местный умелец:

– Странно, что заправочные станции расположены так близко.