Оценить:
 Рейтинг: 0

Вихрь

Год написания книги
1906
<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 28 >>
На страницу:
12 из 28
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– А вы хотели бы море упихать в тарелку. Хо-хо-хо!

– Леший, прости Господи! – с испугом прошептал купец Силуянов.

– Короче! – вскочил, на этот раз Плотников. – Короче! Вы предлагаете бойкот Государственной Думе?

– Нет!

Петру Петровичу вспомнился Шаляпин в «Мефистофеле»:

– Я отвечаю: не-е-ет!

– Выработку чего-нибудь нового?

– Нет!

– Так что же, значит, наконец, делать? – в отчаянии закричал Зеленцов, обеспокоенный тем, чтобы слова «нелепого колосса» не произвели впечатления на присутствующих в публике сознательных рабочих.

– Не живите на даровщину! Не старайтесь устроиться на чужой счёт! – снова загремел Чернов. – Не хватайте с Запада с чужого плеча ими для себя сшитого платья. Оно и там-то уже стало узко и тесно, и заносилось, и лезет по всем швам. Внесите в мировой прогресс своё новое, русское слово. Соберите всё, что есть в уме, в сердце, в душе народа-мессии о земле, о собственности. И сделайте из этого евангелие для завтрашнего мира. Формулируйте это в стройную систему. Создайте из этого науку. И принесите миру это новое слово.

– Но сейчас-то! Сейчас, значит, что делать? – в отчаянии вопил Зеленцов.

– Сейчас же это и начинайте. А всё остальное бросьте. Потому что всё остальное ни к чему. Вы на народе, как в сказке о коньке-горбунке мужики на рыбе-ките. На спине у него деревней жили, за усами сено косили. Какое киту было дело, какие они там избы строили: одноэтажные или двухэтажные, курные, по-чёрному, или совсем дома, как во всех городах. Нырнул кит – и всё, и избы, и мужики, и сено, всплыло. Бойкот – не бойкот! Народ не заметит даже, не обратит внимания, что вы там строите, что выстроили. Народ, как планета, движется по своей орбите, которая ему кажется правдой. И нырнёт он, как ему полагается, глубоко, – и будь у вас тогда хоть бюрократический произвол, хоть разлиберальная конституция, хоть республика, – всплывёте вы все наверх.

Гордей Чернов медленно и грузно опустился на место.

Ни одна душа не зааплодировала.

Всем стало тяжело и душно.

«Словно, действительно, во время самума!» подумал Пётр Петрович.

X

– Пользуйся случаем! Пользуйся случаем! – шептал, задыхаясь, Семён Семёнович, подбежав к Кудрявцеву. – Пользуйся случаем, что Гордей Чернов… Пред лицом общего врага… Протяни руку Зеленцову…

– Оставь меня! – отвечал Кудрявцев, едва владея собой. – Неужели ты думаешь, что уж выше «репутации», «популярности» так-таки и ничего нет!

Он поднялся:

– Господа!

– Слушайте! Слушайте! – комически воскликнул Плотников.

Председатель взялся за колокольчик и укоризненно покачал головой Плотникову.

– Господа! От наших разговоров запахло кровью. Неужели вы не слышите в воздухе её отвратительного запаха? Что же это? Вооружённое восстание, о котором мечтаете вы?

– Кто это «вы»? Нельзя ли яснее? В своём, значит, азарте г. Кудрявцев не отличает социал-демократов от социал, значит, революционеров! – крикнул Зеленцов.

– Вы вели ваши споры даже на борту «Потёмкина»! – огрызнулся Кудрявцев. – Нельзя же вести партийных, отвлечённых, теоретических споров на спине живых людей. Не место для академических диспутов! Решите ваши споры предварительно. Как вам угодно. Хоть битвой между собой. И тогда те, кто победит, кто уцелеет, – приходите с единой программой вести людей…

– Нельзя же смешивать с такой бесцеремонностью теорий. Это, значит, слишком бесцеремонно!

– Но нельзя действовать так, как действуете вы! Вооружённое восстание? Но пугачёвщина – не революция! И человек, вооружённый вилами, косой, топором, – ещё не носитель, по этому самому, светлого будущего! «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

– В публике раздался свист.

– Вы свищете Пушкину!

– Вы прячетесь за «иконы»!

– Нет-с, я зову всех говорить начистоту. Да, начистоту. Речь идёт о десятках, быть может, сотнях тысяч человеческих жизней. Нет. ничего ужаснее, гибельнее неумело и не вовремя начатых революций. Подтверждение этому вы найдёте во всей истории. Сто лет каждый год история с каждой страницы кричит это! Да, меня берёт ужас при мысли об этих толпах, вооружённых косами, вилами, топорами. И ужас не за собственную шкуру. Даже не за моих близких. Клянусь, что нет! Не то, что меня повесят на воротах. За что? Может быть, за то, что я «барин, – значит, хочу восстановить крепостное право»! Может быть, кто-нибудь крикнет разъярённой, осатанелой толпе: «Вот он, рыболов-то». Я сроду рыбы не ловил! И меня вздёрнут: «Половили рыбки, довольно!» Я прихожу в ужас за них самих. Я прихожу в ужас при мысли об этой толпе, – поймите же; толпе! – идущей против войска, – поймите разницу: войска! – против скорострельных ружей, против кавалерии, против артиллерии, пулемётов. Когда начинается революция, начинаются уже военные действия.

«Заскакал! – спортсменски подумал Семён Семёнович. – Несёт! Сейчас в яр и себе шею сломит, экипаж вдребезги».

– Нет выше преступления, как преступление генерала, который ведёт в бой войско без надежды на победу. А вы умеете руководить военными действиями?

– Прошу вас иметь в виду одно, – шептал Семён Семёнович, стоя за стулом Зеленцова: – г. Кудрявцев говорит от своего имени. Только от своего. Он не лидер. Прошу в ответах нас с ним не смешивать.

– Вы правы, если скажете, что я говорю так потому, что во мне нет темперамента вождя. Я боюсь крови, за исключением своей собственной. Я могу умереть. Но я не могу посылать на смерть других. Ни посылать ни вести. Я не могу взяться за дело, которого я не знаю, когда от этого зависят тысячи и тысячи человеческих жизней. Как не мог бы подписывать смертных приговоров. Я не понимаю, я не представляю даже себе, как можно это делать. Меня берёт ужас при мысли о тысячах беззащитных, – грабли, что ли, оружие? – беззащитных людей, которых выведут под атаки казаков, под залпы пехоты, под огонь пулемётов, «поливающих» толпу струями пуль. Зачем? Чтоб побеждённую, смятую, окровавленную, обезумевшую от ужаса отдать её под нагайки, под плети, под розги массовых экзекуций? Перестаньте прятаться от ответственности! Вы обвиняете с 9-го января в Петербурге правительство, режим. Но режим – ваш враг. Будьте же логичны, господа. Ведь это всё равно, что за мукденское поражение винить японцев. «Зачем они были так сильны!» Виноваты те, кто проигрывает, а не те, кто выигрывает сражение. Кровь на тех, кто без всяких шансов на победу повёл людей на бойню…

– Это из «Московских Ведомостей»!

– Пётр Петрович Грингмут!

– Пошлите это в «День».

– Вы – Шарапов!

В рёве никаких звонков не было слышно.

– Треск-с! Как-кой кумир валится! – услышал Пётр Петрович около себя чьё-то даже со вкусом произнесённое восклицание.

Толпа всякая зла и жестока, когда развенчивает своих кумиров. Она срывает венки не иначе, как с кусками мяса.

– Вы даже в злобе не можете сказать ничего своего, от сердца. Вы далеки от жизни, как луна от земли! – кричал Кудрявцев, не помня себя. – Вы теоретики, вы читатели! Вы говорите из книг и даже ругаетесь из газет!

В эту минуту поднялся купец Силуянов.

– Совершенно верно всё-с! – сказал он. – В «Гражданине» князь Владимир Петрович Мещерский то же самое пишут…

– Ха-ха-ха!

Раздался гомерический хохот.

Подвески у люстры звенели от хохота.

«В грязи тону!» в ужасе, отчаянии, омерзении думал Пётр Петрович, опускаясь в кресло.

<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 28 >>
На страницу:
12 из 28