Край

– В понедельник в семь часов утра стоять у подъезда и ждать. Вас заберут и доставят на рабочее место.

– Есть, командир! – Костылев отдал честь и похромал к столу, где его ожидали сгорающие от любопытства товарищи.

27.

Звонок заливался соловьиной трелью. Тоцкий прильнул к глазку и увидел сосредоточенное лицо Барашковой, жующей жвачку, интенсивно двигая челюстями. Она настойчиво жала кнопку и нетерпеливо ждала, уставившись в глазок, словно надеялась разглядеть, есть ли кто внутри.

Тоцкий скользнул к грузному деревянному шкафу, накинул первую попавшуюся рубашку и в одно движение натянул штаны. Обычно он предпочитал ходить по квартире в семейных трусах. Честно говоря, он забыл о назначенном занятии с Барашковой, и ее появление застало врасплох.

– Здрасьте, – Ольга успела избавиться от жвачки и теперь умилительно и трогательно моргала ресницами.

– Проходи. Ноги обязательно вытри, иначе меня хозяйка самым натуральным образом прибьет и над телом надругается.

Барашкова захихикала, послушно вытерла ноги, сняла кеды и поставила на полочку рядом с растоптанными туфлями Тоцкого, которые тот грозился выбросить, но по финансовым соображениям откладывал казнь.

– Проходи в комнату, – он легонько подтолкнул ее в нужном направлении.

Барашкова жадно разглядывала логово учителя. Впрочем, ничего интересного не заметила. Съемная квартира сдавалась с мебелью, поэтому вещи принадлежали кому угодно, но не самому Тоцкому.

– Чай будешь? – спросил он из вежливости. Барашкова воспользовалась гостеприимством и попросила:

– Зеленый. Без сахара.

Он побежал на кухню и поставил чайник. Беглый осмотр шкафчиков выявил дефицит зеленого чая.

– Есть только черный с бергамотом, – сообщил Тоцкий, стоя на пороге с жестяным коробком.

– Сойдет, – смилостивилась Ольга и, пока он тарахтел чашками на кухне, прошлась по комнате, рассматривая обстановку.

У окна расположился огромный стол, но не современный, слепленный из прессованных стружек, а старый, тяжелый, деревянный, с безумно толстой столешницей, покрытой слоями глянцевого лака, так что стена в ней отражалась, как в зеркале. Такой стол должен принадлежать известному писателю или почтенному седобородому профессору.

В беспорядке валялись школьные тетради, а ближе к подоконнику высилась башня из учебников по алгебре и геометрии. Поверх башни лежал ежедневник. Ольга не утерпела и осторожно приоткрыла на первой странице. Она не сумела расшифровать мелкий почерк Тоцкого, скорее напоминающий арабскую вязь, чем родной алфавит. Отчаявшись и опасаясь возвращения Сергея Сергеевича, Барашкова разочарованно закрыла ежедневник.

На правой стене висела небольшая двухъярусная полка, забитая цветастыми корешками книг с воодушевляющими названиями вроде «Ночь любви», «Муки страсти» и «Три дня ярости, две ночи изнеможения». На обложках принцеподобные дяди обнимали принцессоподобных девушек, заглядывая им в неприлично глубокое декольте. Барашкова с таким сортом литературы уже успела ознакомиться и иногда почитывала главу-другую на сон грядущий. В местной «желтой» газетенке в рубрике «Знаете ли вы?» она однажды прочитала, что согласно исследованиям, мужчины думают о сексе двадцать раз в день.

«Наверное, книги хозяйки квартиры», – догадалась Ольга. Вряд ли Тоцкий будет читать про «нефритовые жезлы» в здравом уме и светлой памяти.

На подоконнике в горшках росли нездорового вида цветы. Барашкова отодвинула штору в надежде утолить любопытство касательно ботанических пристрастий Сергея Сергеевича. К ее разочарованию в комнату вошел Тоцкий с двумя парующими чашками:

– Растения хозяйкины, она требует за ними ухаживать, а я на дух не переношу. Если бы они поливались одновременно по единому графику. Но нет же, одни цветы надо поливать каждый день, а другие – раз в месяц, не чаще, иначе они противно гниют.

Тоцкий поставил на стол чашки с блюдцами.

– Чтобы мебель не испортить, – пояснил он заговорщицки, – антиквариат, мать его.

Единственный в комнате стул достался Ольге. Тоцкий сбегал на кухню и принес белый табурет с шатающейся ножкой для себя.

– Чай попьем, и в бой.

– Хорошо, – кивнула она, смиренно втягивая носом ядреный запах ненавистного бергамота.

Они пили чай. Тоцкий делал вид, что всецело увлечен чаепитием, а Ольга не знала дозволенные для общения темы и долго не решалась заговорить.

– Вы книги любите? – спросила она, глядя на полку с любовной литературой.

– Люблю, но времени едва хватает на проверки школьных работ и подготовку к занятиям.

Какого рода литературу предпочитает Сергей Сергеевич, решила не уточнять.

Чай быстро закончился, Тоцкий отставил чашки и вырыл из стопки учебников древний задачник с рыжими рассыпающимися страницами и грубой коричневой обложкой, словно сделанной из слоновьей кожи. Таким, при желании, можно и убить, заехав по затылку.

– Достался в наследство от преподавателя в институте, – прихвастнул Тоцкий. – Шикарная вещь, сейчас таких не печатают.

Он открыл задачник на девяностой странице. Ольга пробежалась взглядом по задачкам. Несмотря на почтенный возраст, содержание книги почти не отличалась от современных учебников. Для Барашковой интегралы походили на таинственный шифр, посредством которого общаются между собой физики и математики, владеющие древними знаниями жрецов, не доступными простым смертным вроде нее.

– Давай начнем с упражнения пять точка семь, – предложил Тоцкий. – Ты в этом вопросе путаешься.

Ольга пожала плечами. Ее познания в математике позволяли путаться в любой теме. Если не умеешь плавать, наплевать, на какую дистанцию делать заплыв – сто метров или километр, все одинаково недосягаемо.

Тоцкий принялся объяснять расчет производных, их геометрический смысл и их отображение в виде величины угла касательной в точке на графике.

Ольга рассеянно слушала, кивала, но он подспудно осознавал отсутствие мыслительного движения. Они оставались в исходной точке – он давал однотипные упражнения, но она не справлялась и с ними.

Она сидела расстроенная и рассеянная, и Тоцкий прямо спросил:

– Ты не можешь сосредоточиться? Перенесем занятие на другой день?

– Нет, все хорошо, – заверила Барашкова. – Постараюсь быть повнимательнее.

Он объяснял снова и снова. Он ценил старания, но хотелось результата. Он словно бежал по болоту и вяз на каждом шагу, не имея возможности достигнуть безопасной суши.

– Нельзя же настолько не понимать! – не выдержал он. – Это же элементарно!

Ольга поникла, уткнувшись в тетрадь. Он с опозданием сообразил, что у нее глаза на мокром месте. «Этого еще не хватало», подумал, растерявшись.

– Барашкова, – он говорил спокойно, не желая ухудшать ситуацию, но получалось сухо и официально. – Не нужно плакать, легче не будет.

Поток слез стал вдвое обильнее. «Плохой из меня утешитель», подумал Тоцкий и пожалел о решении связаться с репетиторством.

Наконец, Ольга поглядела на него мокрыми глазами.

– Еще чаю сделать? – предложил он, спасаясь от натиска тяжелого взгляда.

Она отрицательно мотнула головой. Молниеобразными полосками потекла тушь, и лицо Барашковой превратилось в зрелище не для слабонервных.

– Тебе надо умыться, – он повел ее в ванную.

Ольга покорно шла следом, почти перестав хлюпать носом. Воды в кране не оказалось, и Тоцкому пришлось поливать ей из ковшика. Ольга ополоснулась и повернулась к нему, спросив: