Проклятье из Тридесятого царства

– Что «мой друг»? – раздраженно спросил Фил.

– Видишь ли… Я говорил, что с мостом шутки плохи. Переход в иной мир подчинен строгим магическим законам, один из которых гласит: покинуть Тридесятое царство можно лишь однажды.

– Я не понимаю, при чем здесь Хан?

– Все ты понимаешь. Не прикидывайся дурачком, Филипп Катков.

– Ты намекаешь на то, что Хан уже там был? Был в Тридесятом царстве, а значит, уже однажды его покидал?

– Я не намекаю, а прямо тебе об этом говорю. Да, он там был.

– Невероятно… Как? Я не понимаю… – Фил снова почувствовал дрожь в коленях. – Ты знал?

– Не знал, но догадывался.

– А он? Он Сам знал, что не вернется?

– Думаю, знал. Тем более, что я его лично предупредил.

– Почему он пошел за мной? Почему не рассказал мне? Зачем скрыл от меня правду?

– Понятия не имею. Спросишь его сам. У каждого есть свой секрет.

Повисла пауза. Фил потирал рукой переносицу, ему казалось, это поможет унять головную боль. Он думал о Хане и его поступке. Его не в чем обвинить, кроме преданности другу. И ясно, почему Хан скрывал свою тайну: Фил бы принялся решать проблему своего друга вместо того, чтобы сконцентрироваться на главной задаче – спасти Машу. Хан, наверняка, знал все изначально. Он ушел в Тридесятое царство, чтобы помочь своему лучшему другу и никогда не вернуться обратно.

– Давай-ка, дружочек, ближе к делу. Верни мне то, что обещал принести.

– Как ты нашел меня? Как узнал, что я буду здесь именно в это время? – спросил Фил, игнорируя вопрос Стравинского.

– Догадался.

– Ладно, можешь не отвечать, я и так знаю. Зеркало, да? – спросил Фил, устало посмотрев на собеседника.

– Раз знаешь, то зачем спрашиваешь? – неправдоподобно возмутился Стравинский. – Вернемся к нашим баранам: где обещанные вещи?

И тут парня будто осенило. Фил вдруг понял, что в войне между Моревной и царевичем пока побеждает Стравинский. Он первым нашел «курьера», принудил действовать в своих интересах и сейчас получит заветные предметы, уже имея на руках шкатулку, которая, по слухам, может разнести в щепки целую армию.

– А какой у тебя интерес в этой войне? – неожиданно для них обоих спросил Фил.

Стравинский на долю секунды растерялся, за тем, собравшись, ответил:

– Война? О чем ты вообще? Меня там давненько не было. А что случилось? Неужели кто-то поссорился?

– Угу, Моревна и Иван царевич. Знаешь таких? Я по твоей милости попал в передрягу и теперь, скорее всего, долго не проживу, – вспомнив о проклятии ответил Фил.

– Да что ты! Ай-ай-ай, – досадно покачал головой Стравинский.

– Ага, и поэтому, обещанные вещи тебе не отдам. Вернее, отдам, но не бесплатно.

– И чего ж ты хочешь от меня?

– Шкатулку. Ту, в которой куклы соломенные. Помнишь такую?

– Конечно помню. Но зачем она тебе?

– Меня проклял Седой Ворон. Не знаю, что за заклятье, но в случае, если я не принесу им шкатулку или вступлю с кем-то в сговор, то мне капут, – Фил театрально закатил глаза, обхватив двумя руками свою шею.

– А-а-а-а, ясно, – задумчиво протянул Стравинский, – я слыхал о таком, да. Не завидую тебе, конечно.

– Спасибо, утешил.

– Ну, раз тебе так надо, то ладно. Шкатулку я тебе отдам. Но сначала верни мне три предмета.

– Нет, сначала шкатулка.

Стравинский глубоко вздохнул, затем правой рукой потянулся куда-то в сторону. Фил обратил внимание, что у ближайшей сосны находится знакомая замшевая сумка. Стравинский вынул из нее ту самую шкатулку. Без сомнения: это была она.

Фил снял с плеча тканевую сумку, выудив из нее три заветных предмета для бани: гребень, полотенце и мочала.

– Для начала давай вернемся домой? Я без шкатулки не смогу вернуть нас в город.

Фил молча кивнул. Ему очень хотелось домой. И теперь парень снова наблюдал знакомый ритуал с поджиганием кукол. «Интересно, кто такой этот Стравинский, – мысленно рассуждал Филипп, – что ему нужно и почему он так легко согласился отдать предмет, за которым сейчас охотится все Тридесятое царство? Что-то здесь не так…».

Раздался громкий хлопок.

***

Тело ломило, как после долгого дневного сна. Фил оторвал голову от мягкой подушки. «Сколько же я спал? Блин, где я?». Парень был уверен, что колдовство перенесет его домой к бабушке. Но никак не ожидал оказаться в доме самого Стравинского. Как Фил догадался, кому принадлежит жилище? Да запросто: сразу с двух противоположных стен небольшой светлой спальни на него смотрели по паре глаз Стравинского с гигантских черно-белых фото на холстах. Петр Иванович себя любил, ценил и уважал. На одном из таких фото Стравинский позировал в стиле «ню». Фил брезгливо отвел глаза в другую сторону.

Спальня была обустроена стильно и дорого: панорамное окно с видом на небоскребы, тончайшие занавески, серые тяжелые шторы. На прикроватной тумбе ваза с живыми желтыми розами, белоснежное постельное белье в тон белоснежным стенам. Паркет из натурального светлого дерева укрывал ковер с серо-черным геометрическим узором. Длинную полку над кроватью украшали причудливые долговязые глиняные статуэтки в тон ковру и стенам. «Модник-хороводник», – сделал вывод Фил, оценив обстановку. Свесив ноги с кровати, парень сидя осматривал комнату в поисках сумки. Тут он невольно услышал звуки какой-то мелодии, доносившийся из другой части, по всей видимости, огромной квартиры. Встав ногами на теплый паркет, Фил поплелся в поисках источника музыки, и заодно, хозяина квартиры. За дверью спальни находилась просторная и такая же белоснежная гостиная. «В такой квартире нужно носить солнцезащитные очки и медицинский халат, а вместо тапок – бахилы», – подумал парень. Фил на мгновение прислушался. Источник мелодии точно находился за одной из дверей. Филипп уверенно зашагал к приоткрытой двери, что находилась прямо напротив спальни. «Это скрипка», – понял парень. Фил аккуратно заглянул за дверь. Эта комната была отведена под библиотеку или кабинет. У окна стоял письменный стол с компьютером, рядом стул. По периметру комнаты расположились книжные стеллажи высотой от пола до потолка, которые под завязку были набиты книгами. Центр кабинета-библиотеки заняла кожаная софа цвета темного шоколада, рядом с ней стоял стеклянный журнальный столик, на котором педантичной стопкой покоились виниловые пластинки. На фоне этой книжной романтики разливалась совершенно очаровательная и живая мелодия. Она заставляла вибрировать самое тонкое – струны души. Стравинский играл словно бог. Скрипка сливалась воедино со смычком и музыкантом, порождая истинную гармонию музыки и, казалось, Вселенной. Складывалось впечатление, будто играет не одна скрипка, а сотни. Звук был объемным и мягким. Стравинский грациозно выводил каждую ноту, закрыв глаза, он, будто, старался прочувствовать каждый звук, пропуская его через себя. Филипп замер, наслаждаясь концертом одного скрипача. Выдающегося скрипача. Наблюдение за изящными движениями смычком гипнотизировали его сознание, заставляя погрузится в настроение мелодии, едва заметно покачиваясь телом в такт. Мыслей нет, только звуки музыки. Мелодия плавно раскачивалась, как море, от штиля до бури. В ней было все: надежда и отчаянье, любовь и ненависть, жизнь и смерть.

Смычок скользнул по струнам в последний раз. Мелодия выпорхнула в приоткрытое окно. Стравинский замер, не открывая глаз. Тишину прервали аплодисменты Фила.

– Это было невероятно!

Стравинский открыл глаза и гордо произнес:

– Я знаю.

Музыкант подошел к софе, на которой лежал раскрытый футляр. Стравинский бережно сложил скрипку и смычок, закрыл крышку, звучно щелкнув замками.

– План на сегодня такой: сейчас завтракаем, собираем вещи и отправляемся в Тридесятое царство.

– Так скоро? Мне нужно увидеться с бабушкой!

– Ты соскучился?

– Дело не в этом. Мне нужно ее увидеть, она же, наверняка, уже извела себя, беспокоясь обо мне.