Факультет любви

И тут Лизонька на беду Рубена показывает все прелести мелкоскопа. Что испытал Рубен, глядя в окуляр, трудно представить и еще труднее передать. Потому как его покойный прадедушка давно рисовал деньги, и всё они у него не получались как надо, выходило хорошо, да не хорошо. Слишком явно была для него видна фальшивка, Рубен тоже пробовал, у него получалось гораздо лучше, зрение было острее, прадедушка даже хвалил, но все равно было не то – не хватало изящества и мелких деталей. Они применяли и мощную линзу и две мощных линзы – но, фальшивки были на слабую троечку, хотя и сбывались с рук. Вскоре прадед забросил это ремесло – не хотел позорится из-за плохих подделок. И вот, глядя в окуляр, Рубен видел, как в капельки воды плавала живность и дрыгала ножками, и показалась, они дружно помахали ему передними лапками. Глазами, полными, слёз, он посмотрел на каплю воды, нет, ничего не видно, посмотрел через мелкоскоп – черт! да! они там есть! живые! и ему машут! и кричат ему – Рубен! Рубен!

– А можно я посмотрю еще что-нибудь…,– по его щекам текли слезы.

– Конечно…– Лизонька положила монетку – первое, что оказалось под рукой и навела резкость.

– Вот

Рубен посмотрел и…

Вы, наверное, подумали, что Рубен увидел четкие линии чеканки и крупные буквы? А может он увидел мелкие песчинки и зазубринки? Нет! Он увидел перспективу! Рыдая, Рубен достал ассигнацию и положил под объектив микроскопа. Он увидел в мельчайших деталях волоски и полоски, буковки и рисуночки, знаки и завитушки. Лизонька, конечно, ждала эффекта, но, прямо скажем не такого. Бледная, как гипсовая статуя богини здоровья Гигии, она стояла молча и боялась прервать эмоции Рубена.

– Я могу это взять? – спросил наконец Рубен, не вытирая слёз.

– Нет, конечно! Это же казённое! – ужаснулась Лизонька.

– А купить?

– Даже не знаю…Надо у директрисы спросить…, – и боясь стать свидетелем какой-то махинации она быстренько заторопилась домой.

Через три дня два мелкоскопа бесследно исчезли из медицинского училища.

И Рубен пропал. Нет. Не то что бы он исчез, но пропал для приличного общества. Два месяца он не выходил из своей комнаты, он оброс, перестал ходить в институт, он похудел, он не только перестал пускать на порог Лизоньку, но и всех, понимаете? Всех! А потом говорят, что его видели на вокзале с большим чемоданом, и всё, понимаете? Рубен исчез совсем, как снег в апреле, утёк. Прошло два года, даже забыли про него. Лизка замуж собралась. И вы думаете за кого? Правильно! За лучшего тромбона «Гранд Бристоля»! То есть за меня! И тут появляется этот поц в белом шарфе и черном котелке, пахнет – как Елисейские поля с утра, ни нос ни глаз не оторвать: костюмы заграничные, галстуки модные, перчатки белые, перстни рубиновые, и даже – страшно сказать! – слуга арап! Ходит за ним черной тенью и улыбается, а зубов у него, наверно, штук семьдесят и все блестят, аж смотреть больно! Я вам скажу как родному: Миша Япончик такое дело без налёту не оставит – столько добра в Одессу приехало и всё в одном лице! Да вот не угадал маленько Миша, и в результате гешефтмахерства так в ухо получил от арапа, что увезли его еле тепленького в больничку, где мозг ставили на место почти неделю. А вот не надо чужого брать без разрешения! Сильно его шлемазлы за своего Мишу переживали, грозились на ножи поставить арапа, да только тот им ятаган свой показал – те и побросали свои железки. Но этом их дружба только началась, в знак так сказать, выпрямления морального состояния Япончика Рубен, принес лично в больничку Мише английский клетчатый костюм и шикарный перстень. Хотя некоторые знающие говорили, что именно в этом костюме Япончика и хоронили, но это всё враньё, он живет со своей Софочкой в Турции, хотя это тоже враньё, шлёпнули их по тихому румыны, которые были чекисты, тёмная история… Так вот, о чем они там беседовали – не понятно, но только беседовали они весь день, и всю ночь. Главврач лично проследил, чтобы у них было хорошо покушать и сладко выпить до утра. Так в Одессе за три месяца до Революции появилась огромная куча фальшивых денег. Их было так много, что они стали национальной валютой Одессы. С ними перестали бороться, потому как на выявленных десять купюр, завтра появлялся чемодан фальшивок. И приняли решение их пустить в оборот до особого распоряжения тайной полиции, которая упорно искала возможность повесить Мишу перед рассветом на фонаре на Приморском Бульваре. Но как-то всё не складывалось. И вот начинает всё сыпаться: Лизка уже хочет отложить свадьбу, Миша с Рубеном регулярно пьют в «Гранд Бристоле» и заказывают наш оркестр с Лёнькой Вайсбейном, в городе фальшивок стало больше, чем настоящих денег. И я начинаю тихонько ненавидеть этот мелкоскоп, с которого всё началось, ну и Лизку заодно. Нормальная связь, да? Но тут приехала Вера Холодная снимать киноленту, попить в Бристоле чаю и привезла новость: в Питере – Революция, вся власть у комиссаров. И вот представьте, через какое-то время я играю на трубе товарищу Ворошилову и его конармии подъем по утрам, а Лизка бинтует раненные бошки деникинским ребятам, Миша и Гриша шмонают Одессу, Рубен скупает картины. Поженились, называется. В общем, всё из-за Рубена. Ну, Миша через полгода новой власти не нужен совсем, и Рубену чуть лоб зеленкой не намазали. Как он от ЧК выкрутился, я не знаю, и он никогда не рассказывал, единственное – может Мишку Япончика с Гришкой Занозой сдал, такое бы ему даже комиссары зачли…

– Никого я не сдавал! – Рубен вскочил из-за стола и вышел из кухни.

– Ну, нет, так нет… хотя… Много чего с тех произошло. Опять же из-за него с Розочкой познакомился. Но это уже другая история, – и дядя Зяма затянулся новой папиросой.

5

Сара Абрамовна то бегала по коммунальной квартире с газетой в руке и, вытирала слёзы, то целовала Сёму, который бегал тут же под ногами вместе с Мариком, то останавливалась и опять смотрела на фотографию в газете и читала под ней статью, шевеля губами. Роза Самуиловна и Рада – уже с огромным животом, время от времени на неё покрикивали, чтобы она заканчивала суетиться и помогала накрывать на стол. Герой всё-таки возвращается! Хоть и раненный! Сам Маршал Жуков наградил! Лично! Сара Абрамовна бережно положила газету на шкаф и начала помогать готовить.

– Сара, я тебе как женщина скажу, шо ты овца и кошка!

– Ну какая я овца, Роза Самуиловна? И где я кошка? Я, может, счастья хочу, личного!

– Овца ты лохматая на голове, а кошка ты в одном месте.

Сара пригладила свои кудрявые длинные волосы, которые лежали на голове большой растрёпанной копной.

– Одна уже себе обналичила счастье! Торчит – не спрятать! – Роза Самуиловна кивнула в сторону исключительно беременной Рады. – И что теперь? Кого считать законным папой? Отца или мужа? А? Рада?

Рада Бойко только грустно посмотрела на Розу Самуиловну, тяжело вздохнула и села на табурет, продолжая строгать салат.

– Может, его так контузило, что он нас и не узнает никого, а тебя в три раза больше не узнает!

– Роза Самуиловна! Да о чём вы говорите! Какая контузия? Его ножом ударили! Он герой! Бандитов поймал! Вот же написано! – Сара Абрамовна схватила уже замусоленную газету и опять начала читать статью под фотографией.

– Сарочка, дорогая, я это уже слышу целую неделю, шо твой оперуполномоченный герой Одессы и всего Союза. И шо его лично товарищ Жуков поцеловал в лоб и пределал к его израненной хруди красный орден!

Входные двери заскрипели, и в проёме появился потный Гоша Вангог с двумя тяжёлыми сумками. В одной явно звенели бутылки, причем в изрядном количестве, в другой было полно еды – Жорика отправили на рынок. Женщины подхватили сумки и понесли на кухню. От Гоши разило винищем.

– Уже успел нахлобучиться с утра, – беззлобно сказала Роза Самуиловна.

– Сегодня можно… моего друга выписывают из больнички. Героя… Одессы…– пролепетал Гоша заплетающимся языком, и, скатившись спиной по стене, сел на пол. – У меня тоже медаль была… трибунал лишил… – сказал он медленно засыпая.

Кепка с длинным козырьком наехала Жорику на глаза и длинный нос, и он тихо захрапел, сидя в коридоре.

– Рада, вон твой в коридорчике прикорнул, отвела бы на кроватку.

– Русик приедет он и отведёт…

– Ну Русик, так Русик. Уже решили, кого будете рожать – мальчика или девочку?

– Русик хочет мальчика, а Жорик хочет, чтоб его не выгоняли. Ну а по мне лишь бы не двойня родилась. Тада точно Жорик останется. Нянькаться.

– Точно! – вскрикнула Сара Абрамовна и схватилась за косматую голову. – Сейчас Василий Иванович вернётся, – она назвала оперуполномоченного по имени-отчеству. – А я как овца драная! Спасибо, Роза Самуиловна!

Сара Абрамовна чмокнула её в щёку и убежала в свою комнату.

– А товарищ Петров знает, что ты на нём хочешь жениться, Сарочка? – крикнула вдогонку Роза Самуиловна.

– Замуж! Роза Самуиловна! Хочу замуж! – донеслось из-за закрытой двери, где жила Сара с Сёмой. – И нет, не знает!

– Замуж – это такой удар по выздоравливающему молодому милицейскому организму!

– Ой, да Роза Самуиловна, хватит вам, может он ещё и не возьмёт на ней пожениться, может у него дома в Сибири невеста есть, – Рада дорезала кусочек морковки, обмакнула его в острый соус из синеньких личного производства Розы Самуиловны и с удовольствием отправила в рот.

– Вот и я обо што говорю! Является наш херой, с восьмью заштопаными дырками в организме и одной от ордена, а тут ему ета кудрявая тётя говорит о пойти за ней замуж. Тут живой – то заболеет, не то что израненный ножами человек… Сёма, дорогой, скажи мне как родной, ты папу помнишь?

Сёма смотрел на Розу Самуиловну большими чёрными глазами и грыз кочерыжку. Помотав головой он сказал:

– Мама говорила, что он был моряк.

Роза Самуиловна прижала Сёму к себе и погладила его по курчавой голове.

– Твой папка, Сёма, был не моряк, он был героический подводник. Эх, Сёма, Сёма…

Хочешь нового папку?

– А кто будет моим папкой?

– А кого хочешь? Дядю Жорика или дядю Рубика?

– А дядю Васю можно? А то дядя Жорик сильно некрасивый и уха нет, а дядя Рубик сильно старый и волос нет.

– И этот вслед за мамкой про дядю Васю! – и повернувшись к беременной Раде, усмехнувшись проговорила. – Слышь, Рада, что ребетёнок-то говорит – дядя Жорик-то сильно некрасивый, и как тебя угораздило-то?

– Ах, Роза Самуиловна! Отстаньте от меня совсем! Я через вас рожу сквозь свой срок, – и, закрыв лицо руками, зарыдала.