Поздняя весна. Повести и рассказы

– О, наш человек! – Радовался продюсер, хохоча своим низким, утробным смехом.

Наконец, ему удалось оторвать Вику от интереснейшего разговора со стареньким водителем Милана, и он увёз нашу юную звезду навстречу новой жизни. Одеть её, правда, пришлось, всё в те же обноски Милана, потому что вчерашнее концертное платье Виктории было несвежим, вдобавок, порванным в нескольких местах, видимо, как раз в тот момент, когда её саму чуть не разорвали бешеные борзописцы.

Я хотела дать Виктории одно из своих новых «клубных» платьев, но тётка Джульетта не позволила мне этого сделать. Она бесцеремонно выхватила их из рук Виктории и вернула мне.

– Нечего своё женское счастье разбазаривать! – Изрекла при этом мамка Ивана.

– Так, у меня его…

– …вагон и маленькая тележка! Знаю! – Закончила тётка Джульетта. – Только оно тоже может иссякнуть.

Я думаю, что Джульетте, которая уже считала меня кем-то вроде своей младшей дальней родственницы, просто стало жаль моего «имущества», вот она и сочинила на ходу побасёнку про женское счастье.

Туфли Виктории тоже никуда не годились после забав Марека, и Иван презентовал ей свои почти новые кроссовки, благо размер его ноги был не намного больше Викиного. Цыганская мать не возражала против такого подарка. Видимо, счастья у Ивана было так много, что не грех и поделиться, либо его в помине не было от слова «совсем», ну, или с поношенными кроссовками не так жаль было расстаться, как с новенькими, из магазина, платьями.

Напутствуемая самыми добрыми пожеланиями и радужными предсказаниями тётки Джульетты, Виктория уселась в бронированный автомобиль продюсера рядом со своим новым патроном и отбыла навстречу славе и, как вскоре выяснилось, большой любви.

Вскоре тётка Джульетта, сердечно попрощавшись со всеми, отправилась по своим цыганским делам. У неё было несколько точек на рынке, которые торговали недорогой одеждой. Как только Джульетта вышла из калитки, к ней подбежали репортёры, но, кроме ругательств и тумаков, щедро раздаваемых потрёпанной сумкой и чёрным, костистым кулачком, они ничего не смогли от неё добиться.

Забегая вперёд, скажу, что вся эта, горячо ненавидимая Джульеттой пишущая рать, в итоге сделала её непревзойдённой знаменитостью. Сами о том не подозревая, газетки, смакующие подробности дружбы Милана Котника с цыганами, сделали ей такую рекламу, что отбоя от клиентов у Джульетты не стало вообще, хотя и раньше его почти не было.

Теперь её приглашают почти на все передачи для тех, кто верит во всякую потустороннюю петрушку и в жюри модных нынче конкурсов на лучшего в мире предсказателя непонятно чего. Тётка Джульетта научилась красиво говорить на камеру и заработала целое состояние. Она теперь настоящая цыганская баронесса. Недавно я побывала в её новом особняке, так, вот: там всё отделано золотом, как она любит, но это я сильно забежала вперёд.

Глава 17

Сразу после ухода цыганской матери я в сопровождении Бориса и Ивана срочно кинулась в магазин за деловым костюмом, а Милан поехал проведать Яромира. Вскоре мне пришло голосовое сообщение от Ярека, в котором он трогательно благодарил меня за волшебно вкусный бисквит, который я ему, оказывается, передала. Голос милого обманщика звучал намного бодрее, чем позавчера, когда мы отвезли его в клинику, но у меня всё равно навернулись слёзы. Правда, плакать мне было абсолютно некогда. Плакать некогда, хоть плачь! Такой, вот, парадокс.

Милан, ну, кто тебя… Впрочем, его можно простить. Очень уж он волнуется за здоровье и благополучие своего друга и хочет его порадовать хоть чем-нибудь.

Неужели Милан не знает о том, что у Яромира есть домашняя девушка? Неужели Яромир до сих пор не в курсе, что я знаю о её существовании?

Надо будет поговорить при случае об этом с Миланом. Надо будет задать хорошую трёпку Збогару за его ложь и лицемерие, когда он выздоровеет. Надо будет… Надо будет столько всего сказать и сделать, что буквально разрывается голова!

По дороге в торговый центр позвонила мать. Она рыдала и просила у меня прощения:

– Прости меня, Яночка, дочка! Это, ведь, всё из-за меня!

– Что из-за тебя, мама? – Не поняла я.

– Из-за меня ты лесбиянкой-то стала! Я тут прочитала в Интернете, что лесбийские комплексы возникают в девушках из-за сложных отношений с матерью! Потому у тебя и молодого человека толком не было до Женечки! Потому ты и Милана так легко этой Светке уступила!

Вот, как мы заговорили! «Женечка»… Раньше Евген был исключительно «этот твой упырь», «мукой обсыпанный» – это потому что он очень светлый блондин – «сивый кобель»… Теперь, значит, Женечка. Да, и имя Милана до сего дня никогда не употреблялось без слов «этот твой», произносимых с таким презрением, будто Милан не великий музыкант, а какой-то мерзкий алкаш, подобранный мной из жалости возле мусорного бака.

– Мам, перестань! – Попросила я. – Во-первых, это неправда. Я очень мало общаюсь сейчас с девушками. Мы живём у Милана ещё с двумя парнями. Во-вторых…

Что я там хотела добавить после этого несчастного «во-вторых», у меня тут же вылетело из головы, потому что зря я сказала, что живу в одном доме с тремя мужчинами одновременно. Хорошо, хоть про Марека у меня хватило ума умолчать!

– …бордель! Развели там паскудство! Одна она живёт с тремя мужиками! Это надо мне было дожить до такого позора?!

Отличный подход. Меня всегда умиляло, когда люди, едва заслышав о каких бы то ни было взаимоотношениях человеческих существ разного пола, тут же их спаривают в своём сознании! Ну, или счетверяют, как сейчас это с лёгкостью проделала моя мать. Почему мы для неё всего лишь половые органы на ножках? Откуда такое примитивное представление о людях? Ладно, если бы она сама никогда не дружила с мужчиной, но, ведь, было же!

– … не хотела тебя рожать! – Надсаждалась мать в трубку. – Да, замуж было пора, вот, я и залетела, чтобы папашу твоего, козла проклятого, заставить взять на себя ответственность! Только он всё равно потом убежал, а я осталась, дура дурой, с тобой на руках! Попили вы из меня кровушки, кикиморы болотные!

Вот, оно что! Мать никогда раньше об этом не говорила. Теперь всё стало на свои места.

– Выпей воды и успокойся, – сказала я ровным голосом. – До связи.

Кажется, Борис немного понимает по-русски, судя по тому, с каким интересом он принялся разглядывать хорошо знакомый с детства пейзаж за окном. Он сидел рядом со мной, а Иван на переднем пассажирском сидении морочил голову водителю, не дядюшке Йозефу, тот повёз Милана в клинику к Яромиру, а другому, Матицу, толстому, зловредному дядьке лет пятидесяти, с усами и в дурацкой кепке. Кто придумал, что все толстяки добрые? Такой же глупый стереотип, как и тот, что все мамочки любят своих деток. Дурацкий, как кепка Матица!

– Борис, – обратилась я к своему спутнику, – вы не могли бы завтра поехать со мной на съёмки? Там документы какие-то надо будет подписывать, я не очень во всём этом разбираюсь. Вас не затруднит?

Борис уставился на меня с чувством радостного удивления на лице.

– Яничка! – Выдохнул он через какое-то время. – Я сам хотел спросить вас, не желаете ли вы, чтобы я сопровождал вас в этой поездке! Не предложил этого, потому как думал, что успел смертельно вам надоесть за последние три дня!

– Ну, что вы, Борис! Как может надоесть такой незаменимый человек, как вы? Это я вечно ненужная и лишняя. Даже на работе в отпуск на сорок пять дней отправили, хотя я всего две недели просила! Приехала помочь Милану справиться со стрессом, а в результате втянула его, чёрт знает, во что. И Яромир… И мать моя… женщина… – Я в сердцах махнула рукой и молча уставилась в окно.

– Что вы такое говорите, Яна? – Не понял Борис.

– Никому я не нужна, – выдала я, как на духу. – Никому и нигде. Одни неприятности от меня.

«Меня даже мамка, оказывается, рожать не хотела,» – добавила я мысленно.

– Позвольте, Яничка… – возразил Борис. – Вы очень интересный, тонко чувствующий, талантливый человек… Красивая девушка, вдобавок… А, сколько всего делаете для своих близких! Я не представляю, как Милан и Иван без вас обходились бы! Марженка от вас без ума! Вы у неё с языка не сходите…

– Милану я в последнее время приношу больше вреда, чем пользы, а Марженка получает с меня какую-никакую прибыль, – резонно заметила я. – В современном мире один человек может быть интересен другому только с точки зрения того, что с него можно получить, – я с ужасом заметила, что повторяю слова Евгена. – Те, кто считает иначе, кому люди интересны сами по себе – отжившие динозавры. Скоро они рухнут под собственной тяжестью, да, и вымрут ко всем чертям!

На последнее моё замечание Борис весело рассмеялся.

– Как же вы ещё молоды, девочка моя! Как вы думаете, почему я вижусь с вами в последнее время каждый день?

– Вам скучно дома одному, вот, вы и приходите к нам! – Выдала единственно верный ответ.

А, что? Борис сам так вчера говорил!

– Почему же я прихожу именно к вам? – Продолжил он свой тонкий, интеллигентный допрос. – Думаете, мне не к кому больше пойти? Любляна – мой родной город. У меня здесь масса друзей детства, институтских однокашников, есть родня, дальняя и не очень. В конце концов, я не бедный человек, мне доступны самые разнообразные развлечения, а я караулю вас с утра у калитки, днём работаю в саду вашего брата, а вечером иду с вами на ваши два мероприятия! С чего бы?

– Вам с нами интересно, должно быть, – пожала я плечами.

– Вот, именно, мне интересно с вами, Яничка! Я не желаю ничего получить от вас, у меня всё есть – любимое дело, приличный доход, состояние. В прошлом году нам с Марженкой досталось неплохое наследство от покойного дядюшки. Мне интересны вы, Янина, вы сами по себе – яркая, необычная, боевая, всегда готовая прийти на помощь! Что я могу с вас получить? Разве только вас саму, если мне очень сильно повезёт, и это будет самая большая ценность!

Борис бережно взял мою руку и принялся покрывать её нежнейшими поцелуями. При этом он не поднёс мою кисть к своему носу, как это делает большинство мужчин, а склонился над ней и целовал, целовал…

Я не удержалась и погладила другой рукой его короткие каштановые волосы, на которых уже кое-где начала появляться седина, и тут до меня дошло, что с Иваном творится что-то неладное.

Где его всегдашние встревания в разговор? Где искромётные шутки на самые неуместные темы, не говоря уже о ставших практически родными провокациях? Куда девался его резкий, звонкий, раздражающе весёлый смех? Ничего этого не было в помине. На переднем пассажирском сидении царила гнетущая тишина. Иван даже Матица не доставал уже минут десять. Может, ему нехорошо? Сердце сжалось в дурном предчувствии.

К счастью, мы уже подъезжали к торговому центру. Я распахнула дверцу и выскочила, как ошпаренная, едва Матиц припарковал автомобиль. Резко дёрнув дверь переднего пассажирского сидения, я увидела бледного, как полотно, Ивана. Глаза его были закрыты, голова откинута на подголовник. Я выхватила из сумочки нюхательную соль и сунула флакон прямо под нос парню. Он вздрогнул, открыл глаза и уставился на меня довольно мутным взглядом.