Поздняя весна. Повести и рассказы

– Тётка Джульетта я, – представилась не прошеная гостья.

– Я вернулся! – Послышался из прихожей звонкий голос Ванечки. – Марек поссал и… Ой, простите, Яничка. Знакомьтесь, это…

– Мы уже познакомились, – обрубила его тётка Джульетта. – Сядь в уголке и не мешай, ирод цыганский!

Я думала, что Джульетта, сейчас достанет карты, либо попросит мою руку, но она велела дать ей какую-нибудь мою вещь и..

– Заткнитесь всё! – Жахнула она, хотя мы и так молчали. – Мне нужно время, чтобы сосредоточиться.

Зажав в руке мою длинную, висячую моно-серьгу, Джульетта залезла с ногами на диван, забилась в самый дальний его угол и закрыла глаза. Милан давно уже сидел за столом, безучастно наблюдая происходящее. «Ирод цыганский» Иван присел на краешек кресла, постоянно отбрасывая с лица свои светлые, прямые волосы и неподвижно глядя перед собой бледно-зелёными глазами. Марек, как всегда, примостился возле его ног.

– В общем, так, красавица, – начала тётка Джульетта. – Я не совсем понимаю, зачем этот болван, – небрежный жест в сторону Ивана, – привёл меня сюда. Я гадаю только тем, кто переживает тяжёлые времена, у кого, как говорят ваши новомодные психологи, кризис в жизни, а у тебя всё хорошо! – Резюмировала она.

Да, у меня всё восхитительно! Лучше и не придумаешь. Надо сунуть ей пятёрку, этой гадалке недоделанной, и пусть катится в свой табор, варит ужин своему цыганскому барону или приворотное зелье на продажу, или что-нибудь ещё. Надо после её ухода проветрить, как следует, гостиную.

– Как, всё хорошо? – Вклинился Иван. – Яничка два дня назад в монастырь собиралась! Ещё она всё утро… – Тут Ванька осёкся, потому что для Милана с утра у меня была мигрень.

– Всё у неё хорошо! – Произнесла тётка Джульетта тоном, не терпящим возражений. – Янина уже встретила свою любовь. Высокий, золотоглазый шатен. У них полная взаимность, и в будущем они останутся вместе.

Иван рухнул в кресло, прикрыв ладонью глаза.

– Да, тут хоть обделайся кровавым поносом! – Выдала цыганская мать, видимо, в ответ на жест своего словенского сына.

– Но, у него… – робко начала я, пытаясь сказать, что у Яромира уже есть девушка, причём не какая-нибудь дикая вроде меня, а ручная, домашняя.

– У него вся душа по тебе изболелась, голубка ты моя сахарная! – Запричитала тётка. – Он жизни своей без тебя не мыслит, так ты его зацепила. Бросишь – с ума сойдёт! – Резюмировала она. – Ещё успех тебя ждёт, красавица, деньги, слава… Нет, этот Иван меня точно с ума сведёт! «Яничке плохо, погадай Яничке…» Тьфу!

Тут тётка Джульетта поднялась с дивана, подошла ко мне поближе и попросила Ивана включить верхний свет, потому как всё это время в гостиной горел только лишь торшер да пара неярких светильников, вделанных в стены. Цыганка внимательно вгляделась в моё лицо и без всяких церемоний, достаточно грубо спросила:

– А, чего ревела-то, дура? – Я настолько остолбенела от этого вопроса, что ничего не смогла ответить, а Милан вскочил со своего места и двинулся к нам, уничтожающе глядя на тётку. – О его здоровье переживаешь? – Продолжала та невозмутимо. – Зря! Он молодой, сильный, скоро поправится. Ну, поболеет немного, потом ещё похандрит чутка, а после будет, как новенький! Вот, ведь! Нашла, из-за чего слёзы лить!

Похоже, тётка Джульетта умела гадать только на личную жизнь и успех. Моих горьких слёз, пролитых из-за ссоры с матерью, она, кажется, не увидела в упор. Ну, и шут бы с ними. На меня неожиданно нахлынула такая усталость, что ноги начали подкашиваться. Я достала из сумочки двадцатку и молча протянула её гадалке. Та с охотой взяла деньги. Я думала, что она сейчас уйдёт, но нет. Джульетта принялась болтать о том, какие мы с Миланом, оказывается, хорошие люди.

– … и друг замечательный! – Нахваливала она Милана. – Когда в прессе началась вся эта шумиха вокруг вас с Яничкой…

– Какая тебе пресса? – Встрял Иван. – Ты читать-то не умеешь!

– Заткнись, ирод цыганский! – Задвинула его строгая таборная мать. – Старших уважать надо, а в тебе ни капли почтения не имеется. Отсюда все твои беды!

– А, твои откуда? – Спросил Иван саркастически.

– От верблюда! – Обрубила его в очередной раз тётка Джульетта. – Жизнь – она как лес хвойный. Каждый иголками исколется, и каждый свой урожай шишек соберёт. Верно я говорю, господин Котник? – Обратилась она к Милану. – Вот, ты, например, касатик, купился в своё время на красивую обёртку, да, и упустил настоящий брульянт! – Чёрный, кривоватый палец направился прямо в мою плоскую, спортивную грудь, дабы ни у кого из присутствующих не осталось сомнений по поводу того, кто здесь есть «настоящий брульянт», а то вдруг Ванька или Марек.

От её слов Милан густо покраснел.

– Тебе ещё адски свезло, что Яничка сестрой тебе быть согласилась! А то лежал бы сейчас с судном под задницей, и кормили бы тебя с ложки. Так, вот, – продолжала милая тётечка, как ни в чём не бывало, – весь наш табор после тех позорных статей про вас на дыбки вскинулся. Все галдят, как так, мол, культурные люди, сплошь знаменитости, книжки умные пишут, на виолах шпарят, по чемпионатам ездиют, а сами… Я им тогда сразу сказала: «Заткнитесь, ироды цыганские! Не смыслите ни черта в жизни, так хоть рты свои не разевайте! Яничка Рупник – ангел с крыльями, брат её кровный Котник, – тут Милан посмотрел на Ивана настолько выразительно, что тот весь сжался в своём кресле, – вообще божий человек! Да, и друг его, Збогар, – не кто попало! Господин Котник, с кем попало, не водится! Разве что, с нашим Иванком, да, и то по родственной необходимости. Всё врут эти ваши газеты, и не годятся ни на что, кроме как… на самокрутки!

Она ещё долго могла бы так разоряться, но Милан достал из бумажника, кажется, тоже двадцатку и позолотил Джульетте её чёрную, цепкую ручонку, после чего та, наконец, свернула своё выступление, откланялась и отбыла в ночь в сопровождении смущённого, окончательно сжавшегося в комок Ивана.

Я открыла все окна в гостиной, которые были затянуты сетками от комаров, и в комнату хлынул свежими струями упоительный ночной воздух, вытесняя на своём пути цыганские благовония и прочие застоявшиеся ароматы. Милан застыл посреди гостиной. Он был до крайности смущён и прятал от меня взгляд. Я подошла, обняла его за плечи и заставила посмотреть мне в глаза.

– Всё в порядке, Милан, братец мой дорогой, – тихо произнесла я. – Всё сложилось, как сложилось. Обратно уже ничего не вернёшь, – Милан порывисто кивнул. – Всё будет хорошо, – продолжала я. – Всё, что наше – останется при нас. Всё, что не наше – уйдёт.

– Да, сестрёнка, – произнёс Милан, овладев собой. – Наше никуда от нас не денется, а чужое не удержишь, как ни старайся.

Я сказала, что буду у него через двадцать минут. Сама направилась в свою комнату, не спеша разделась, приняла душ, облачилась в домашний костюм. После собрала грязные вещи, пошла с ними в прачечную и запустила стирку. Пока я буду заниматься Миланом, стирка как раз закончится. Я успею всё повесить и лягу спать… на пару часов, чтобы потом навестить Милана, шатаясь и тараща от недосыпа глаза. То, что я настирала прошлыми ночами, покоилось теперь в корзине для глажения и тоже требовало внимания и ласки. Что ж, всему своё время. Сейчас надо, как можно скорее, уложить Милана, а то скоро уже забрезжит рассвет, а мы ещё и не думали ложиться.

Я делала Милану массаж под аромат ванили и музыку для релаксации, сочинённую когда-то в древности невозмутимыми сынами гор. Мы вели неспешную, приятную беседу. К счастью, Милан не заговаривал ни о Яреке, ни о нашем прошлом, а то я не знаю, что со мной было бы.

В этот раз он лёг в кровать сразу же после душа и не возражал, когда я погасила весь свет в спальне.

– Спокойной ночи, Яничка, – произнёс Милан мягко.

– Спокойной ночи, Мильчик, – отозвалась я.

Я очень редко называла его этой уменьшительной формой имени, разве что когда Милан болел, либо умирал кто-то из его близких, но сегодня особенный день, и мы никому об этом не скажем.

Я решила на сон грядущий прослушать последнее сообщение Ярека, ведь до него так пока и не дошла очередь.

– Спокойной ночи, Яничка, мой золотоволосый, синеглазый ангел! – Произнёс совершенно осипший, больной голос Ярека, и из глаз моих уже в третий раз за эти бешеные, нескончаемые сутки заструилась надоевшая до колик, солёная, горячая влага.

Глава 15

Кто-нибудь объяснит мне, почему самые заезженные штампы вызывают такую бурю эмоций, когда произносятся любимым голосом и вливаются при этом в любящие уши? Я подозреваю, конечно, что ответ кроется в самом вопросе, но, всё же, есть вещи, которые никогда не перестанут меня удивлять.

Проснувшись через два часа, когда небо на Востоке начало уже оранжеветь, я, шатаясь и позёвывая, отправилась в комнату Милана проверить, всё ли с ним в порядке. Открыв дверь, я обнаружила, что Милан спит сегодня в своей комнате не один: на кушетке возле стены примостился, поджав ноги, Иван, а под кушеткой вытянул свои длинные чёрные лапы Марек.

Ванька сразу же замахал на меня руками, мол, иди, спи, нечего тут шататься по ночам. Взглянув на Милана, я поняла, что спит он на этот раз спокойно и крепко. Я вышла, не забыв жестами поблагодарить Ивана за заботу. Прав был Милан: Ванька добрый парень, но, сколько в нём всего остального при этом! Я подумала с надеждой, что когда-нибудь всё остальное перерастёт в нечто лучшее, и под эти благостные мысли уснула до половины восьмого утра.

Я не спеша поднялась, умылась, почистила зубы, оделась и спустилась в гостиную. Вид у меня, конечно, после вчерашнего слёзопролития был так себе, но я знала: ничто не разгоняет отёчность лица лучше, чем хорошая физическая нагрузка с утра пораньше. Милан ждал меня внизу, полностью готовый к пробежке. Утро обещало быть ясным, спокойным и обычным, но это я зря так подумала.

Выйдя из калитки, мы с Миланом оба застыли в немом изумлении. На противоположной стороне улицы нас ждал… Борис собственной персоной! Оказывается, этот атипичный юрист не только интересный собеседник, но, и слушатель замечательный. Вчера за ужином Милан всего лишь раз вскользь упомянул о том, что мы с ним собираемся в восемь утра на пробежку, а Борис запомнил, и – вот он, тут как тут! Интересно, как он сюда попал? Видимо, приехал на такси. Я знала, что Марженка живёт в городской квартире в самом центре Любляны, а это далековато от дома Милана.

По правде сказать, мы оба – и я, и Милан, – были немного раздосадованы появлением незваного партнёра. У нас за много лет сложился свой темп и ритм тренировок, а тут посторонний человек. Вдруг он будет тащиться как черепаха и всё время просить подождать его? Или, напротив, примется демонстрировать нам свои спортивные достижения, потихоньку вминая нас… сами понимаете, во что.

Однако все наши опасения оказались напрасными. Борис проявил себя как замечательный партнёр по бегу. Он влился в наш с Миланом маленький, дружный коллектив без малейшего напряжения, словно занимался с нами вместе целую вечность.

После пробежки Милан пригласил Бориса в дом:

– Куда вы поедете в таком виде? – Обратился мой брат к нашему новому знакомому. – Пойдёмте, примите душ и переоденетесь в сухое. Кажется, у нас с вами примерно один размер.

– От душа не откажусь, – согласился Борис, – а всё своё ношу с собою! – Выдал он с хитрой улыбкой, извлекая из кустов перед домом Милана свой видавший виды армейский рюкзак. Мы все трое дружно рассмеялись.

Я заметила, что глаза у Бориса почти того же цвета, что и у Яромира, только не такие большие и выразительные. Вчера вечером в приглушённом свете «Рыбного дома» они казались совсем тёмными, а утром выглядели намного светлее, да, так и отливали золотыми искрами! Ещё у Бориса очень весёлый, почти юный смех.

Я начала вспоминать, что говорила цыганская мать Ванечки прошедшей ночью. Высокий, золотоглазый шатен… Борис тоже шатен с золотыми глазами, а для низкорослой тётки Джульетты его средний рост вполне себе мог показаться высоким. Правда, смущают некоторые мелочи вроде моих переживаний о здоровье этого самого шатена… Так, тётка могла и попутать! Мало ли, что?.. Меня охватил приступ самой дурацкой весёлости, и весь наш короткий путь до Миланова крыльца я петросянила так, что мужчины покатывались со смеху.

Войдя в дом, я сказала, что жду всех к завтраку примерно через сорок минут и отправилась в свою комнату.