Жалган

Ничуть не обидившись или разозлившись, Жуас ответил:

– Крови не хотим. Какие бы не были у войны цели, пусть даже самые благородные, они не стоят жизней.

– Но ведь есть гордость, месть… – Она посмотрела на свои руки, будто померещилась пролитая ей кровь.

– Ради гордости глупо рисковать жизнью. А от мести легче никогда не станет.

Жулдыз повернулась на него, думая, то ли не знает он, что в мире творится, то ли беда его все обходила.

– Не прав ты. Свои земли отстаивать надо. И себя тоже…

– Если враг сильнее – зачем? Все равно покоришься, а дети твои при этом падут под копыта боевых коней.

Она поняла, что никуда их этот спор не приведет.

– Много у тебя самого-то детей?

– Совсем нет, – он весело покачал головой. – А знаешь, почему? Мы набеги не совершаем.

– И живете, конечно, богато.

– Зачем богатство, когда близкие рядом.

Жулдыз подумала о Толкын, о Саткыне, и заныло сердце. Если бы не покусилась на ханские караваны, все было совсем бы иначе. Сестренку бы не похитили, Саткын бы не лежал сейчас в соседнем седле с раной в боку.

Жуас как-то понял, уловил ее мысль. Аккуратно спросил:

– Что толку жалеть о содеянном?

Жулдыз встретилась с ним взглядами. Хороший парень, улыбчивый, открытый, без злобы на душе. Что-то невысказанное, невыплаканное в ней потянулось к нему.

– Есть толк, если содеянное многое отняло.

В этот миг они подъехали к их жилищу. Тогайцы жили небогато. Лесной аул ничем не отличался от горного или ее родного. Разве что если таулыки располагались в каменных ущельях, далабориты – в степном просторе, то меж юртами тогайцев пробивались высокие деревья. И люди везде такие же – простые, подуставшие, но дружелюбные. Хотя все равно чувствовалось что-то не свое, чужое, Жулдыз рада была людям, которые не стремились набросить на нее аркан. Да и к тоске по родине она привыкла.

Саткына положили в юрте Жуаса, Жулдыз привели туда же.

– Я оставлю тебе лекарей, они залечат твои кости.

– Как ты?..

– Ты чуть-чуть поморщилась, когда садилась.

Жулдыз вновь поразилась проницательности этого человека. Кто знает, что еще он так узнал про нее. Умей она так же, Саткын не провел бы ее…

Ей дали новую одежду, наложили повязку. Над Саткыном тоже поработали. Сказали – будет жить. Жулдыз наконец разлеглась не на земле или полу зиндана, а на мягком войлоке, рядом с андой, как раньше. Но ей не лежалось, и она пошла искать Жуаса.

Он распределял добычу с охоты, когда она нашла его. Раз к ним прибежал чумазый мальчуган и сказал, что раненый горец просыпается. Жулдыз пошла в юрту, не заметив, как Жуас остался позади.

Анда беспокойно ворочался в постели. Вокруг него столпились лекари. Жулдыз села неподалеку, почему-то надеясь, что он отложит пробуждение на потом.

– Анда… – бессознательно позвал Саткын.

Она молча села рядом. Люди как-то сами по себе рассеялись.

– Я умру?

– Нет.

– Ты… говоришь так, только чтобы успокоить меня.

Жулдыз так и подмывало съязвить, но она понимала, что пока он не полностью в сознании, его лучше не нагружать.

– Смотри мне в глаза. – Она дождалась, пока он поднимет на нее уставший взгляд. – Ты будешь жить. Я вру?

– А я видел… как люди умирали от такой раны.

Она видела, как ему хочется пожить еще, и как он боялся умереть.

– Они умирали не от раны, а от того, что им туда заползали жуки и… съедали их печень, – сходу придумала Жулдыз.

Он хрипло усмехнулся и заметно успокоился. И сейчас это было именно то, что ему необходимо. Она ждала, что он снова уснет, но он внезапно выдавил:

– Нехорошо смеяться над умершими.

– Особенно когда сам чуть к ним не присоединился.

Анда вдруг нахмурился.

– Почему ты спасла меня?

– Увидела – стрела торчит, подумала, не пропадать же добру. Подъезжаю, хватаю, а там на другом конце ты прицепился. Ну, времени не было, пришлось взять тебя с собой.

Саткын уставился на нее пустым бессмысленным взглядом, пытаясь уловить сказанное. Но все плыло у него перед глазами, и он забылся хорошим, здоровым сном. Жулдыз облегченно выдохнула. Серьезный разговор откладывается на следующий раз.

Продираясь сквозь кусты, она наконец выбралась из леса. Сильный ветер тут же подул ей в спину, поднял вихрь снега, пронесся над необъятной ширью степи. Все уцелели, и хан убит, но что-то все равно рвало душу. Последние годы прошли как кочевка по пустыне – привычно, своим чередом. А сейчас она будто стояла у реки, когда на другом берегу темнеет пустота. Это было ей знакомо. С тем же она столкнулась много лет назад, когда взяла малышку синли и сбежала. Та же река легла перед ней и когда Саткын пошел на службу к манапу. Но все ранее было мельче, проще. Что же теперь? Анда, кажется, давно понял, научился перескакивать через все более широкие реки. Оглядываясь далеко назад, она не увидела того, что было всегда близко. И оно ушло, осталось на том берегу. И назад уже не вернешься. Видимо, это и есть жизнь – степь с реками-жилами, лежащими поперек пути.

Жулдыз порывисто вытащила алдаспан, посмотрела на саблю у себя в руке. Кривые дедовские сабли ее племени. Лезвие словно все еще багровело от крови, пролитой во вражеском стане. Жулдыз не входила в число людей, не прощающих себе ошибок. Но в тот миг так противна сама себе стала, что она отвернулась от своего отражения на клинке. Преклонила колено, коснулась лезвия губами.

– Никогда тобой кровь не пролить – клянусь.

Мысленно она приняла еще одно решение – это будет последняя клятва в моей жизни.

Когда поднялась, услышала шаги. Это был Жуас.

– Не устал бегать за мной?

– А ты не устала убегать? – спросил он, смеясь в ответ.