Фарватер

– Умоляю вас, Тим, не пугайте меня. Иначе я решу, что у вас горячка с бредом.

– Нет, нет, я абсолютно здоров, – пожалуй, действительно слишком горячо заявил он. Оборачиваясь, чтобы уйти, я увидел, что он схватил ее за руку.

– Не уходите, останьтесь.

– Но врач сказал, что…

– Я сам с ним поговорю в случае чего. Останьтесь! Мне так хорошо с вами…

Тут я уже наконец допил и ушел.

Спустя несколько дней, ради, как видно, разнообразия, мы попали в болото, полный штиль. Так что когда непривычно печальная девушка подошла к фальшборту, я был на голубятне с секстантом, смотря, правильно ли я рассчитал, куда нас должно было унести.

– Не переживайте, нам пары дней хватит, чтобы наверстать упущенное, – попытался приободрить ее я, выходя из рубки.

– Вы думаете, я переживаю из-за погоды? – спросила она, становясь вполоборота ко мне. – Нет, нет, я могу подождать, но… Вы думаете, что это из-за меня? – вдруг с досадой поинтересовалась она.

– Что? – удивленно переспросил я.

– Что мы были вынуждены остановиться. Как бы… женщина на борту, и так далее…

Я фыркнул.

– Конечно, нет. Я не верю в это. К тому же, “Ла Либре” не ревнивая, – заметил я, ласково погладив планширь. – А с чего вы взяли? Вас кто-то в этом упрекнул?

– Нет, но… мне так кажется. То есть, сначала бедная “Царица”, потом шторм, а теперь это…

– Чушь это все. Я потоп… я хочу сказать, что знаю много утонувших кораблей и отнюдь не на каждом из них была представительница прекрасного пола. Более того, капитан одного известного мне судна и старпом другого – женщины. Так что… А поочередно в шторм и штиль мы попали, потому что это характерно для этих широт, вот и все.

– Значит, вы не суеверны, как все моряки? – оживленным тоном уточнила девушка.

– Я суеверен ровно настолько, насколько того требует моя профессия. Например… Смотрите, мадемуазель. – Я показал рукой на садящееся солнце. – Если бы закат был багряным, я бы имел возможность порадовать вас – завтра поднимется ветер. Но этого, увы, нет, поэтому мы простоим в “болоте”, еще пару дней. Раз так, я могу поскрести мачту и разрешить своим ребятам окатить паруса и рангоут водой, посвистеть, но не более. Я активно пользуюсь этими средствами, но в том, что высеченный юнга в одиночку сумеет поднять ветер… мягко говоря, не уверен.

Розет сдавленно охнула и закрыла глаза. Я усмехнулся.

– Я верю, что души моряков становятся морскими птицами, но вот в то, что женщина на борту – к беде, нет. Наверное, я вас, женщин, слишком люблю. Но, Розет, если кто-нибудь вас в этом обвинит, пришлите его ко мне, пожалуйста.

– Зачем? – она нахмурила тонкие брови.

– Поговорить надо будет.

– И все же, вы слишком строги с ними, – с упреком в голосе заявила она.

– Не смешите народ, о прекрасная девушка. Мало какая мать так возится со своими детьми, как я с ними.

– Правда?

– Я бы не стал вам врать.

– Так уж и быть, поверю вам, – с белоснежной улыбкой поддалась она и снова повернулась к фальшборту. Только я собирался с чувством выполненного долга удалиться, как она неожиданно произнесла:

– Бескрайние просторы воды, искрящиеся на солнце и несущие свои волны навстречу чему-то неизведанному, навстречу приключениям и морской романтике. Вот, что такое Море. Не правда ли? – она откинула черные волосы со лба и вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами и пустил клуб дыма.

– Скажите, если бы вам дали возможность изменить свою судьбу, если бы у вас был шанс жить во дворце, вы бы им воспользовались? – вдруг спросила она.

Заманчиво, конечно, подумал я. Еще ребенком я слышал от других мальчишек про золотые переборки и серебряные палубы во дворцах. Помню, как я, юнга на промысловом судне, сглатывал при мысли о сокровищах, спрятанных в богатых залах. Но тем не менее я не задумывался по этому поводу ни секунды:

– Нет.

В ее глазах мелькнуло довольное выражение, словно это было именно то, что она хотела услышать.

– Неужели вам бы не хотелось быть принцем голубых кровей? Никогда ни в чем не нуждаться?

– Я бы ни за что не променял свою, может, и трудную жизнь в Море, на жизнь в достатке, но во дворце, мадемуазель.

– Но почему? – вопрошала она, вздернув брови вверх.

– Вся земля кому-нибудь принадлежит. Всегда найдется какая-нибудь дворцовая крыса, которая объявит свои права на… – я тут же прикусил язык. Только обидевшейся женщины мне на борту и не хватало. – Я не это имел в виду!

Но было уже поздно. В ее зеленых глазах вместо прежнего интереса появился холод. Она выпятила подбородок и сказала:

– К вашему сведению, не моя вина, что я родилась… дворцовой крысой, как вы выразились.

Она круто повернулась и драматично убежала, продолжая царапать каблуками мою палубу.

– Тьфу, твою-то мать, – тихо ругнулся я ей вслед. – Обиделась.

– Капитан?.. – Тим робко подошел ко мне, теребя пальцы тем же жестом, как делала это Розет. Будь у него длинные волосы, он бы принялся за них, честное слово.

– Что?

– А что… что случилось?

– Ничего не случилось. А что, похоже, будто что-то случилось?

– Нет, но… она выглядела расстроенной.

– Так, иди-ка в трюм и принеси ведро, защитник обиженных и ущемленных, а то вон как палубный настил рассохся. Иди, иди. А если что интересно, так иди к ней и спроси у нее сам, или я ее пятиметровой переборкой оградил? И не забудь ей по дороге водорослей, за неимением цветов, нарвать, чтоб ей было кому жаловаться.

Одинокий – это когда сам смеешься своим же собственным шуткам.

– Однажды, – с видом проклинающего мою душу оракула начал Тим, – однажды работа на этом корабле таки кончится, и ты не сможешь уйти от ответа, отправив меня ее выполнять!

– Не отрицаю. А до тех пор – иди, пока доски под тобой не сломались и ты не грохнулся на орлопдек.

Он проворчал что-то и ушел твердой поступью на абсолютно здоровых ногах.

Видит Бог, я не подслушивал. Я, как я уже, кажется, упоминал, сильно давлю на массу, но та ночь была исключением. Горло сильно пересушило, настолько сильно, что я даже, нехотя, поднялся с койки. Тем более, в безветренные дни я не могу похвастать спокойствием – я при любом дуновении ветра готов подорваться. Я быстро пересек верхнюю палубу и спустился в артелок. Оттуда все, что происходило на палубе было хорошо слышно, так что я не удивился, когда до моего слуха донесся голос Тима.