Преступление отца Амаро

– Но кто же сделал это тогда? – спросил Жоан Эдуардо.

Тот пожал плечами.

– Я знаю только, что священники рыскали по всему городу, вынюхивая имя автора. Натарио заходил сюда как-то утром подать публикацию для вдовы, обратившейся к общественной помощи, но об этой статье он даже не заговаривал. Адвокат Годиньо знает, что ты написал ее. Ступай, поговори с ним. Но что же они сделали тебе?

– Они убили меня, – ответил Жоан Эдуардо зловещим голосом.

Он постоял минутку, разбитый и подавленный, и пошел бродить по улицам. В висках у него стучало, грудь ныла от боли. Несмотря на сильный ветер, ему казалось, что кругом царить полнейшая тишина. Он вернулся к собору, когда било одиннадцать часов, и, сам того не сознавая, очутился на улице Милосердия, тлядя на освещенное окно столовой. В спальне Амелии тоже появился свет; она ложилась, очевидно… В нем вспыхнуло бешеное желание обладать красивою девушкою, прильнуть к её устам… Он побежал домой, бросился на постель, разрыдался и, наплакавшись вдоволь, заснул крепким сном.

* * *

На другой день рано утром Амелия шла из дому на площадь, как вдруг из-за угла улицы вышел Жоан Эдуардо.

– Мне надо поговорить с вами, Амелия.

Она отступила в испуге и ответила дрожащим голосом:

– Нам не о чем разговаривать.

Но он остановился перед ней в решительной позе, и глаза его засверкали диким огнем.

– Я желаю сказать вам… Статью в газете написал я, это верно. Но вы истерзали меня ревностью… А дурным человеком я не был никогда, это клевета…

– Отец Амаро знает вас достаточно. Будьте добры пропустить меня…

Услышав имя священника, Жоан Эдуардо побледнел от злости.

– Ах, значить это он! Негодяй! Хорошо, посмотрим. Не послушайте…

– Будьте добры пропустить меня, – сказала она в раздражением в голосе и так громко, что какой-то прохожий остановился и удивленно поглядел на них.

Жоан Эдуардо отступил на шаг и приподнял шляпу, а Амелия быстро вошла в ближайшую лавку.

* * *

Отчаяние заставило его вспомнить об адвокате Годиньо. Он служил у него прежде секретарем, поступил по его рекомендации в контору нотариуса Нуниша и ждал теперь от него же места в губернском управлении. Адвокат играл в его жизни роль доброго провидения. Кроме того, после появления злополучной, статьи в Областном Голосе, Жоан Эдуардо считал себя членом редакции и сторонником оппозиции. Теперь, когда духовенство начало против него кампанию, он естественно решил искать покровительства у главы оппозиции, адвоката Годиньо.

Когда он явился, тот сидел в своем роскошном кабинете, развалившись в покойном кресле и с наслаждением покуривая сигару.

– Что скажете, мой друг? – спросил он величественно.

– Я пришел по семейным делам, сеньор.

И он подробно рассказал всю историю, начиная с появления статьи в газете и кончая последнею встречею с Амелией. Подлый священник разбил его жизнь, и он пришел к адвокату за советом. Правда, он не получил университетского образования, но все-таки был твердо уверен в том, что существуют законы, карающие священника, который втирается в доверие порядочной семьи, соблазняет невинную девушку и заставляет ее, путем разных интриг, порвать с женихом.

Адвокат нахмурился.

– Какие тут могут быть законы? – спросил он, покачивая ногою. – Вы хотите подать на священника жалобу? Но на каком основании? Разве он побил вас, или украл у вас часы, или выбранил вас в печати? Нет. Так чего же вы хотите?

– Но он оклеветал меня перед невестою самым гнусным образом, сеньор! Я никогда не делал ничего дурного.

– У вас есть свидетели?

– Нет.

– Так что же вы можете предпринять?

Сеньор Годиньо оперся локтями о стол и заявил, что не может ничего сделать для него, как адвокат. Суд не разбирает подобных вопросов, т. е. нравственных драм, разыгрывающихся в семьях… А как частный человек, он тоже ничего не может сделать, так как не знает ни отца Амаро, ни Амелию с матерью. Конечно, ему очень жаль молодого человека, но не надо было влюбляться в глупую ханжу…

Жоан Эдуардо перебил его.

– Она не виновата, сеньор. Виноват тут негодяй-священник и все прочия канальи – соборный причт.

Сеньор Годиньо строго поднял руку и посоветовал молодому человеку не употреблять подобных выражений. Гадкая роль священника не была доказана. Возможно, что он влиял на девушку только, как опытный духовник. И вообще не следовало говорить вещей, подрывающих престиж духовенства, без которого невозможно обойтись в благоустроенном обществе. Это может привести только к анархии.

Жоан Эдуардо стоял неподвижно у стола, и лицо его приняло глубоко разочарованное выражение. Это рассердило адвоката, и он сказал сухо, подвигая к себе какую-то толстую книгу:

– Итак, чего-же вы хотите еще от меня? Вы видите, что я не могу помочь вам.

– Я думал, что вы дадите мне хороший советь, – возразил Жоан Эдуардо в отчаянии. – Все это произошло от того, что я напасал статью. Ведь, мы условились о том, чтобы хранить мою подпись в тайне. Агостиньо никому ничего не сказал, а кроме него только вы, сеньор, были посвящены в эту тайну.

Адвокат даже привскочил от негодования на своем важном кресле.

– Вы, кажется, желаете сказать, что я разболтал ваш секреть? Я никому ничего не говорил… т. е. только сказал своей жене, потому что в дружной семье не должно быть секретов между супругами. Она спросила, я и сказал. Но предположим даже, что я сам разболтал это. В таком случае либо ваша статья полна гнусной клеветы, и тогда я должен привлечь вас к ответственности за осквернение честной газеты, либо это истина, и тогда вы поступаете позорно, стыдясь открыто признавать то, что написали потихоньку.

На глазах несчастного навернулись слезы. Годиньо смягчился.

– Хорошо, не будем ссориться из-за этого. Мне искренно жаль вас, на вы не должны падать духом. В Лерии немало хорошеньких девушек со здравыми взглядами, не подчиненных, влиянию попов. Утешьтесь и учитесь сдерживать себя. Несдержанность может очень повредить вам в общественной деятельности.

Жоан Эдуардо вышел из комнаты в негодовании, мысленно называя адвоката «предателем».

– Подобные вещи случаются только со мною, потому что я беден, не имею права голоса на выборах, не бываю на вечерах у Новаиша, не жертвую на клуб…. О, как скверно устроен свет! Боже, если-бы у меня были деньги!

У него явилось бешеное желание отомстить священникам, богатым людям и религии, оправдывающей их поступки. Он вернулся решительными шагами назад и спросил, приоткрывая дверь:

– Не разрешите-ли мне, по крайней мере, сеньор, описать все это в газете? Я продернул-бы хорошенько эту шайку мошенников…

Эта дерзость возмутила адвоката. Он строго выпрямился в. кресле и внушительно скрестил руки на груди.

– Вы совсем забываетесь, сеньор Жоан Эдуардо! Если я верно понимаю, то вы желаете обратить идейную газету в бульварный пасквильный листок. Пожалуйста, бросьте эти надежды. Я не стану подрывать принципов религии, или повторять глупостей Ренана, или нападать на основные государственные законы, или оскорблять короля… Вы, верно, пьяны!

– О, что вы говорите, сеньор!

– Вы пьяны. Но берегитесь, вы стали на скользкий путь. Еще шаг, и вы потеряете уважение ко всякому авторитету, к закону и ко всему святому. Отсюда недалеко и до преступления… Пожалуйста, не закатывайте глаз… До преступления, говорю я. У меня двадцатилетняя судебная практика. Возьмите себя в руки, одумайтесь! Сколько вам лет?

– Двадцать шесть.

– В вашем возрасте непростительно держаться подобного образа мыслей. И, пожалуйста, не вздумайте писать пасквиль в какой-нибудь другой газете. Я вижу по лазам, что вы собираетесь сделать это… Но вам-же хуже будет. Лучше не делайте этого.