Преступление отца Амаро

Священник поспешил успокоить ее. Строго говоря, Жоан Эдуардо не был отлучен от церкви; Натарио с каноником неправильно истолковали церковные каноны. Кроме того, можно было снять с него отлучение.

– Ты понимаешь, это зависит всецело от нас. Он отлучен? Отлично. Так снимем с него отлучение. Он будет чист, как прежде. Пожалуйста, не волнуйся только из-за таких пустяков.

– Но на что-же мы будем жить? Он, ведь, потерял службу.

Ты не дала мне договорить. Он получает место в губернском управлении. Отец-наставник устраивает ему это. Все уже обдумано и подготовлено, моя милая.

Амелия ничего не ответила, но две слезинки медленно покатились по её щекам.

– Скажи, пожалуйста, твоя мать ничего не замечает?..

– Нет, пока ничего, – ответила она, вздыхая.

Они замолчали. Амелия утирала слезы, готовясь уходить, священник сидел с опущенною головою, вспоминая прежния свидания, когда они только смеялись и целовались. Все изменилось с тех пор. Даже погода была пасмурная, и можно было ожидать дождя.

– Скажи: видно, что я плакала? – спросила она, поправляя волосы перед зеркалом.

– Нет. Ты уже уходишь?

– Да. Мама ждет дома.

Они печально поцеловались, и Амелия ушла.

* * *

Дионизия бегала тем временем по всему городу, разыскивая Жоана Эдуардо. Её рвение особенно возросло с тех пор, как она узнала, что в успехе её поисков заинтересован богатый каноник Диас. Каждый вечер она являлась через черный ход к Амаро и сообщала, что было нового. Но в результате ей удалось только узнать, что Жоан Эдуардо уехал в Лиссабон. Амаро написал тогда своей тетке, прося ее отыскать в столище во что бы то ни стало «некоего Жоана Эдуардо Барбоза». Тетка ответила каракулями на трех страницах, что спрашивала всех соседей, но никто не знал указанного лица… Тогда каноник (которому отец Амаро подробно объяснил, как он и сеньора Жоаннера пострадают, если не удастся избежать скандала) написал одному приятелю в Лиссабон, прося его обратиться для розысков в полицию и делать необходимые затраты за его счет. Ответ пришел нескоро. Ловкому полицейскому Мендесу удалось найти Жоана Эдуардо, но оказалось, что это не тот, которого ищут, а другой из Санто-Тирсо… Расходы составляли три золотых.

– Чорт возьми! Три золотых! – закричал каноник, обрушиваясь на Амаро в бешенстве. – Вы наслаждались, а я порчу себе кровь и несу подобные расходы.

Амаро чувствовал свою зависимость от отца-наставника и покорно склонил голову под его гневом. Но, слава Богу, не все еще было потеряно. Дионизия бегала по всему городу, стараясь напасть на след Жоана Эдуардо.

Амелия выслушивала все эти новости с искренним отчаянием. После первых слез она покорилась необходимости и согласилась выйти замуж. Иного исхода у неё не было. Через два-три месяца её беременность должна была стать очевидною для всех. Что-же делать тогда? Бежать или пасть в грязь? Нет, уж лучше выйти замуж… Через семь месяцев у неё родился бы ребенок (это часто случалось!), которого признал-бы и закон, и Господь Бог; у него был бы папаша, он получил бы хорошее воспитание, и все уладилось бы прекрасно.

С тех пор, как Амаро поклялся ей, что Жоан Эдуардо в сущности не отлучен от церкви, и можно исправить все краткою молитвою, колебания Амелии исчезли окончательно. Действительно, все неправильные и нехорошие поступки Жоана Эдуардо были вызваны ревностью и горячею любовью к ней. Конечно, она не могла простить ему грубого нападения на священника, но понимала, что он понес за это крайне тяжелое наказание: лишился места и невесты и исчез в клоаках Лиссабона так, что даже полиция не могла отыскать его. Бедный! И притом он был недурен собою и слушал обедню всегда очень внимательно, несмотря на то, что его считали безбожником. Место в губернском управлении позволило бы им обзавестись хозяйством и держать прислугу… Они могли быть очень счастливы вместе. Он был домосед и скромный человек, можно было всегда подчинить его своим желаниям.

Амелия раздумывала над этим вопросом целыми часами за шитьем или по дороге в дом звонаря. Она заходила на минутку к Тото, которая лежала теперь почти неподвижно, изнуренная болезнью, и уходила затем наверх, спрашивая у Амаро прежде всего:

– Ну, что нового?

Он отрицательно качал головою и ворчал:

– Дионизия хлопочет по-прежнему… А почему ты спрашиваешь? Тебе, видно, не терпится?

– Конечно, не терпится, – отвечала она серьезно: – весь позор понесла бы я, а никто иной.

Амаро молчал, и в его поцелуях было столько же ненависти, сколько любви к этой женщине, согласившейся так легко отдаться другому человеку.

Чувство ревности вспыхнуло в его душе с того времени, как Амелия покорилась ужасной необходимости выйти замуж. Теперь, когда она перестала плакать и возмущаться, её спокойствие вызывало в нем глубокое негодование, и мысль, что она предпочитает восстановление своей чести с другим позору с ним, приводила его втайне в отчаянье. Ему хотелось даже из чувства мести, чтобы Жоана Эдуардо не нашли, и часто, когда Дионизия являлась сообщать о результатах своих стараний, он отвечал со злобною усмешкою:

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Его, видно, не найти. Оставьте это. Не стоит расстраивать себе здоровье без толку.

Но у Дионизии было железное здоровье, и однажды вечером она прибежала с торжествующим видом и доложила, что напала на след Жоана Эдуардо, а именно: видела наборщика Густаво, входящего в трактир дяди Озорио. На другой день она собиралась поговорить с ним и узнать все, что нужно.

Это было тяжелым ударом для Амаро. Брак, которого он жаждал вначале, как спасения, представлялся ему теперь ужасною катастрофою. Он терял Амелию навсегда, а человек, выгнанный и опозоренный им, делался её законным мужем. И избежать этого брака не было возможности; все жаждали его – сама Амелия, каноник и даже Дионизия в своем позорном рвении.

На следующее утро он встретился с Амелией в доме звонаря и крикнул прежде всего, захлопнув дверь с сердцем:

– Негодяй нашелся… или вернее не он сам, а его приятель наборщик… он знает, где находится это животное.

– Очень рада, по крайней мере, будет конец моим мучениям, – возразила Амелия, чувствовавшая себя в этот день очень подавленною и несчастною.

Амаро злобно усмехнулся.

– Собственно, чего ты боишься? Твоя мать – дура и потакает тебе во всем. Значит, тебе просто хочется выйти замуж… Наши свидания утром наспех не устраивают тебя. Приятнее делать это дома со всеми удобствами. Ты не лучше других и просто желаешь перемены.

Амелия топнула ногою в отчаянии.

– Ты же сам устраиваешь этот брак, Амаро!

– Конечно, не губить же мне себя из-за твоей глупости Ясное дело, что я сам хочу. – И он добавил, глядя на нее свысока с искренним презрением честного человека: – Но тебе-то должно быть стыдно выказывать так откровенно радость и желание переменить мужчину. Девка бесстыжая!

Амелия, бледная, как полотно, молча взяла накидку, чтобы уйти. Амаро в отчаянии схватил ее за руку.

– Куда ты идешь? Погляди на меня. Признайся, ты жаждешь принадлежать другому?..

– Хорошо, пусть! Да, жажду! – возразила она.

Амаро ударил ее по щеке вне себя от бешенства.

– Не убивай меня! – крикнула она. – Ребенок, ведь, твой.

Амаро остановился перед нею, сразу отрезвившись от гнева. Мысль о ребенке вызвала в его душе вспышку отчаянной любви к Амелии, и он бросился на нее, так сильно сжимая в своих объятиях, точно он хотел поглотить ее всю и высосать страстными поцелуями её душу.

– Прости, дорогая, прости, – шептал, он. – Прости, я с ума сошел.

Она надрывалась от рыданий, и безумная вакханалия любви продолжалась в доме звонаря все утро; мысль о ребенке обязывала их, как священная клятва, и возбуждала глубокую нежность, заставлявшую с жадностью бросаться друг другу в объятия.

Когда Амелия собралась уходить и стала поправлять волосы перед крошечным стенным зеркалом, священник печально поглядел на нее и глубоко вздохнул.

– Кончилось для нас счастливое время, Амелия… Я надеюсь, что ты вспомнишь не раз наши счастливые свидания.

– Не говори, пожалуйста, таких вещей! – возразила Амелия, и глаза её наполнились слезами. Она кинулась внезапно ему на шею в порыве страстной любви, как в прежния времена, и прошептала: – Я всегда останусь для тебя такою-же, как теперь… даже когда выйду замуж.

Амаро жадно схватил ее за руки.

– Поклянись, что, это будет так.

– Клянусь.