Преступление отца Амаро

– Каждый раз, как представится возможность?

– Каждый раз.

– О, Амелия, дорогая, я не променял бы тебя на королеву.

Этот «договор», как называл его отец Амаро, сделался в их глазах таким неоспоримым, что они спокойно обсуждали все подробности его. Брак с Жоаном Эдуардо был лишь печальною необходимостью, навязанною им нелепыми требованиями общества. Но пред лицом Господа Бога настоящим мужем Амелии был только Амаро, который имел право на полное повиновение её и на лучшие поцелуи. Жоан Эдуардо должен был получить только холодный труп. Иногда они обдумывали даже, как организовать тайную переписку и свидания.

Амелия снова пылала горячею любовью к священнику. Уверенность в том, что в скором времени «все будет чисто, как снег», дала ей полное успокоение даже в отношении небесной кары. Кроме того, пощечина Амаро подействовала на нее, как удар хлыста на ленивую лошадь, и любовь разгорелась в ней снова с небывалою силою.

Амаро был тоже доволен. Правда, мысль о Жоане Эдуардо доставляла ему иногда неприятные минуты, но не мешала ему понимать, что всякая опасность исчезла за этим путем сразу, точно по мановению волшебного жезла. Он освобождался от всякой ответственности и сохранял прелестную женщину.

По его настоянию, Дионизия удвоила старания, чтобы найти Жоана Эдуардо. Но ей никак не удавалось разыскать наборщика – по крайней мере, она говорила так, чтобы набить себе дену за труды.

– Чорт возьми, это неладно! – говорил каноник. – Вот уже два месяца, как ищут этого негодяя. Ведь, свет не сошелся клином на нем. Надо подыскать другого жениха.

Но однажды вечером, когда Диас зашел ненадолго к отцу Амаро, Дионизия явилась, вся запыхавшись, и крикнула с порога столовой, где священники пили кофе вдвоем.

– Ох, наконец-то!

– Ну, что-же, Дионизия?

Но она не отвечала, стараясь отдышаться, и даже села, с разрешения господ, потому что совсем выбилась из сил… Сеньор каноник не мот представить себе, как много ей пришлось бегать по городу… Проклятый типограф пропал, точно сквозь землю провалился… Но ей удалось, наконец, найти его…

– Ну, говорите-же скорее, что вы узнали, – сердито закричал каноник.

– Что узнала? В сущности, ничего.

Священники переглянулись в недоумении.

– Как ничего?

– Да так. Он уехал в Бразилию.

Густаво получил от Жоана Эдуардо два письма. В первом он давал свой адрес и сообщал о намерении уехать в Бразилию, во втором писал, что переменил квартиру (но не давал нового адреса) и что уезжает с ближайшим пароходом к Рио-де-Жанейро, не упоминая о том, зачем едет и на какие деньги. Все это было как-то странно и загадочно. С тех пор – вот уже месяц, он не писал больше наборщику, и тот объясняет это тем, что он был уже на море – на пути в Бразилию.

Каноник медленно помешивал свой кофе в молчаливом раздумьи.

– Вот так штука, отец-наставник! – воскликнул Амаро, совсем бледный.

– Да, недурно.

– Чорт-бы побрал всех женщин! Только в аду им и место! – глухо сказал Амаро.

– Аминь! – серьезно подтвердил каноник.

XXI

Сколько слез пролила Амелия, узнав, что её честь, спокойствие и ловко обдуманное счастье погибли и исчезли в морском тумане на пути в Бразилию! Для неё наступило худшее время в жизни, и она в отчаянии спрашивала священника, что им делать теперь. Амаро был так подавлен, что не мог ничего придумать, и шел за советом к отцу-наставнику.

– Мы сделали все, что могли, – отвечал каноник. – Теперь надо покориться и ждать терпеливо. Вы сами виноваты, что заварили такую кашу.

Амаро возвращался к Амелии с подавленным видом.

– Подожди, все устроится. Надо уповать на Бога.

Хорошо было надеяться на Бога, когда Он гневался и посылал им такое тяжелое испытание! Нерешительность Амаро приводила Амелию в отчаяние, так как она возлагала все надежды только на его ловкость и жизненный опыт. Её любовь к нему таяла, как снег под весенними лучами солнца, уступая место чувству, в котором проглядывала уже ненависть.

Амаро обвинял ее в том, что она смотрит на положение дела слишком мрачно. Другая женщина на её месте не убивалась-бы так сильно. Но чего-же можно было ожидать от истеричной, трусливой, возбужденной ханжи? О, нечего говорить, он поступил, как осел!

Амелия соглашалась с ним, в том, что они сделали колоссальную глупость. Жизнь её была очень печальна теперь. Днем ей приходилось сдерживаться в присутствии матери, заниматься шитьем, разговаривать спокойно. Зато ночью воображение терзало ее, суля пытки и наказания на этом и том свете, нищету, презрение со стороны честных людей и пламя чистилища…

Одно неожиданное обстоятельство внесло приятное разнообразие в её тяжелую жизнь. Однажды вечером прислуга каноника прибежала, запыхавшись, и сообщила, что дона Жозефа заболела и находится при смерти.

Накануне старуха почувствовала боль в боку, но не пожелала пропустить вечерней службы в церкви. Когда она вернулась домой, боль усилилась, и открылся жар; доктор Гувеа определил сильное воспаление легких.

Сеньора Жоаннера немедленно обратилась в сиделку у больной. Все было перевернуто вверх днем в спокойном доме каноника; приятельницы либо бегали по церквам, ставя свечки и молясь своим любимым святым, либо наполняли дом каноника, входя в комнату больной с мрачным видом привидений, затепляя лампадки с образами и приставая к доктору Гувеа с глупейшими вопросами. Диас печально сидел в углу, подавленный неожиданным появлением в доме болезни с её обычною неприятною обстановкою. Кроме того, он искренно огорчался за сестру; они жили вместе уже пятьдесят лет, и привычка заставила его полюбить сестру.

Но Амелии эта болезнь принесла облегчение; её печальное лицо и слезы не удивляли теперь никого. Кроме того, заботы о больной занимали почти все её время. Она была моложе и сильнее остальных и проводила ночи у постели доны Жозефы, стараясь изо всех сил умилостивить Божию Матерь и Господа Бога своею преданностью больной и заслужить такое-же отношение к себе, когда настанет для неё тяжелый час страданий. У неё являлось теперь часто, под впечатлением мрачной обстановки, предчувствие, что она умрет в родах. Она опускалась тогда на колени перед изображением Христа, умоляя его принять ее в рай… Но старуха стонала, ворочаясь на кровати; Амелия подходила к ней, поправляла подушки и одеяло, успокаивала ее, подавала лекарство.

Наконец, в одно прекрасное утро, доктор Гувеа объявил, что дона Жозефа находится вне опасности. Каждая из старых приятельниц приписала, конечно, её выздоровление своему любимому святому. Через две недели дона Жозефа могла уже сделать два шага по комнате, опираясь на своих подруг. Но, Боже мой, во что она обратилась! Резкий голос, постоянно повторявший злые сплетни и колкости, так ослабел, что звучал еле слышно, когда она просила чашку для сплевывания мокроты или лекарство. Злобные, острые глаза ввалились глубоко, боясь и света, и темноты, и всего вообще. А сухая, прямая фигура лежала в кресле, как безжизненная тряпка.

Тем не менее доктор Гувеа сказал канонику, в присутствии старухи, что, хотя и нескоро, дона Жозефа вполне поправится в конце концов, благодаря лекарствам, хорошему уходу и молитвам подруг и даже сможет выйти замуж…

– О, доктор, за нашими молитвами дело не станет, – воскликнула дона Мария.

– И за лекарствами от меня тоже, – оказал доктор. – Значит, можно только поздравить друг друга.

Веселый тон доктора служил для всех ручательством полного выздоровления доны Жозефы.

Через несколько дней каноник заговорил, в виду приближения конца августа, о том, чтобы нанять дачу в Виере на берегу моря, как он делал почти каждый год. В предыдущем году он не ездил туда и хотел поэтому непременно поехать теперь.

Но доктор Гувеа восстал против этого плана. Морской воздух мог вредно отозваться на здоровье доны Жозефы; ей было гораздо полезнее провести конец лета и осень в имении каноника, в Рикосе, где климат был много мягче.

Бедный каноник очень огорчился, услышав о неприятной перспективе провести лучшее время года в Рикосе. Он не купался в море прошлое лето и должен был снова обойтись без купанья. Не ужасно-ли это?

– Подумайте, что только мне пришлось выстрадать, – сказал он отцу Амаро, сидя с ним у себя в кабинете. Во время болезни сестры в доме царил полный беспорядок; чай подавался не во время, обед был всегда испорчен. А теперь, как я собрался на море, чтобы отдохнуть и подкрепиться на купаньях, мне подносят сюрприз: поезжай в Рикосу, оставь мысль о купанье… И вдобавок не я сам был болен, а сестра… Страдать-же заставляют меня. Легко-ли сказать? Не купаться в море два года подряд?

Амаро воскликнул вдруг, ударив кулаком по столу:

– Послушайте, мне пришла в голову великолепная мысль!

Каноник посмотрел на него с сомнением.

– Какая-же?

– А вот. Вы поедете в Виеру, и сеньора Жоаннера, конечно, тоже. Жить вы будете рядом, на соседних дачах, как два года тому назад.

– Ну, дальше.