Сказание об Иле

– Надо выпустить ее и проследить, она должна вернуться назад, к отцу. Ей больше некуда деваться.

– А знаешь ли, почему первый тоуркун здесь я, а не ты, не он и не те, что у дверей стоят? – обратился главный к Ехунту. – Может, это тебе видения от Них приходят? К нему… или к нему… к нему? – поочередно указал он пальцем на тех, что стояли рядом. – Мне Они сигналы посылают! Так слушайте: чужеземка может отправиться к отцу, а может куда-нибудь еще… Может пойти туда или сюда, искать помощи в своих землях, а может здесь остаться и сидеть в надежде, что рыбак вернется. И сколько нам за ней тогда следить? А коль ее упустим? Ответьте мне! Не знаете? Так я скажу вам – годы! Всем надоело ждать! Мне, вам, им! – орал он. Затем, успокоившись, продолжил: – Я знаю, что сделать нужно. Женою пора ей стать! Замуж выдать чужестранку! За меня. Тогда к отцу она вернется вместе с мужем, – подвел черту тот, что был здесь главным.

– Но почему же сразу за тебя? – возразил ему Ехунт. – С тобою мы в равных здесь правах, так пусть из нас и выбирает мужа. Дадим ей выбор.

Первый тоуркун злыми глазами посмотрел на Ехунта, затем на того, что с изуродованным подбородком, и наконец согласился:

– Хорошо, по-вашему пусть будет. Завтра же за ней отправьте.

Всю следующую ночь Сенака думал, как помочь Илеи, как ее спасти. Ждал собак, но те не приходили. А может, это вовсе и не ночь была, того не знал Сенака. Ход времени совсем он потерял.

И вот открылись снова двери, и внизу увидел он только двоих. Того, что называл себя первым тоуркуном, а рядом – того, что был здесь экзекутором и носил на шее толстую удавку.

– Я хочу, чтобы ты его убил, – тихо начал разговор главный. Экзекутор продолжал молчать, слушая своего хозяина. – Ехунта! Он, как зуб гнилой, мешает мне. И только ждет, когда я совершу ошибку. И он захватит все. Я надеюсь, не забыл ты брата своего, того, что выкинул Ехунт когда-то за борт? И верного своего дружка ты потерял по его вине. Так убей его! Отомсти! Завтра это сделай. Прямо здесь, чтобы об этом не узнали его люди. Я сделаю все так, что он тут останется один, ты спрячешься вон там. – И первый тоуркун ткнул пальцем на вход, что тайным был для тех, кого приводили в зал однажды. – Как в прошлые разы, тебя отблагодарю по-царски. ? И он похлопал экзекутора по плечу. ? Да и еще… А тот язык, что у тебя пока во рту, ты береги, не высовывай наружу.

Выслушав своего властителя, экзекутор удалился.

Всполохами на стенах вздрагивал огонь. Илея снова стояла внизу в самом центре зала. Кроткая и нежная, она была захвачена его гнетущей и сквозящей холодом пустотой. Сквозь щель глаза Сенаки на нее глядели с болью. Она же была как далекий огонек, что некогда в зимние шторма пробивался лучиками к его кораблику с надеждой. Илея будто бы вся светилась. Казалось, что огоньки от ее одежды прокрадывались все дальше по унылым стенам, по холодному и неровному потолку и наконец достигали его убежища. И здесь касались с нежностью изнуренного голодом лица, а потом, выполнив свою миссию, возвращались назад. Рыбак моргнул, и на душе стало тепло.

– Здравствуй, Илея! Пройди же, не бойся, мы с нетерпением ждем тебя.

Илея подошла ближе и поклонилась.

– Надеюсь ты уже решилась поведать о тайном, что частью нам известно?

Мы слушаем тебя.

– Верховный тоуркун, что я могу решать, коли нахожусь в вашей власти? Я пленница. А значит, все мои слова как эхо от этих стен холодных отразятся и канут в небытие. Единственное, о чем по-прежнему прошу вас, – отдать мне брата моего.

– И только? Это все, что ты готова нам сказать? Ну что же… Не буду спорить я с тобою, чужестранка. Вижу, в своем упрямстве собралась стоять ты до конца. Поэтому тебя предупреждаю: напрасно ты в опасную игру затеяла играть.

Лицо главного побагровело, он встал и сделал несколько шагов по залу.

– Однако права в одном ты – мы все уже решили за тебя. – И, вернувшись, первый тоуркун сел на место. А тот, что стоял позади него, ударил багром по носу кораблика. – Слушай же! Ты, дева, станешь женою одного из нас. Выбирай же здесь, не медли! Сердцем или на ум свой полагайся, но мы ответа ждем сейчас. Из тех, что здесь сидят перед тобою, и выбирай. Еще условие одно: муж твой должен быть из рода знатного в Тоуркуне. – И, довольно посмотрев поочередно на тех, кто стоял от него по обе руки, главный продолжил: – Ты видишь многое насквозь, не знаю я, как делаешь ты это, может, в твоем народе все женщины умеют так? А может, прозорливость для тебя и вовсе не награда, а тяжкая болезнь, того пытать не стану. Но пусть откроется тебе еще… Выбери в мужья того, глазам которого открылись тайные подземные врата. Кому родишь ты сына. И он вершителем войдет в мир подземный, где мы желаем быть. Такая будет воля наша!

– В моем народе выдать замуж насильно ? что крылья птице обрубить, оставить жить, но лишить неба навсегда. Какой смысл в пении ее, когда бросят к коршуну на растерзание? Немыслимо все сказанное тобой. Ведь жених ждет меня на родине моей. И отец мой обещал в жены меня ему отдать. Не чтятся тобою, Тоуркун, законы? И слово, данное отцом моим другому?

– Ну что же, пусть будет по вашему закону. Отведи нас к твоему отцу, и мы благословения почтенно попросим у него.

– Я знаю, для чего вам мой отец… Конечно, не я тому причина, а младенец звездный. Я вижу ваши черные сердца. Но того дитя вам не видать. Коль желаете во мраке жить, оставайтесь же слепыми. И замыслам коварным и мечтам твоим вовек не сбыться.

– Так знай же, не видать тогда и тебе отца и родины своей, что ты Илем называешь, не увидишь больше ты их. Того тумгера-рыбака, что братом ты звала, отдали мы пещерным псам. Вот здесь его плоть и кости ныли от клыков, и звери его еще живого в пещеры тайные уволокли. Хотя точно и не знаю, живым ли оставался твой рыбак, когда увидел пасти псов. До этого мне дела нет, как и ходу нет в их пещеры. Там жизнь иная, там давно открыли новый мир хозяева собак, что некогда в лесах зверя добывали и жили на земле. И стали там они другими, и открылось им то, что на поверхности не знали никогда. А именно где лежит бессмертие! Слышишь! – заорал главный на весь зал. – Брат твой названый за строптивость поплатился, и тебя участь страшная здесь ждет, коль норов свой ты будешь нам выказывать. – Его глаза, налитые кровью, спрятались за нависшими веками. – Что может дать еще нам этот мир? Зачем нужны лишения, терзания и муки, если новый мир у наших ног? Отдай нам звездного младенца ? и будешь жить там вечно! Такова цена. Отдай, пока не отдал его рыбак, не выдал места, где колыбель хранится. И даже если твой рыбак издох, то все равно собаки пойдут по его следу и найдут, откуда вы пришли.

– Пусть спит младенец безмятежным сном, ? ответила Илея. ? Нет в том его вины, что волею судьбы, лишенный родителей своих, он оказался на земле. Пусть колыбель его останется нетронутой и руки жадные, и черные глаза, и голоса ваши льстивые никогда не нарушат его покоя. И этот мир народов, лесов зеленых, и неба синего, и рек, и гаваней прекрасных… пусть все это будет колыбелью для него.

– Ну что же… Я на этих землях закон и власть! Что нам какие-то отцы и матери чужих народов?! Решение принято, но выбор все же оставляю за тобой! А коли ты откажешь нам и в этом, то и последнего тебя лишу, отдам в жены самому уродливому из тех, что надзирают здесь. Может быть, ему? – И первый тоуркун указал пальцем на того, у которого была веревка на шее. ? Ты понимаешь, что ждет тебя тогда?

– Откуда же мне понимать такое? С детства я видела лишь родительскую ласку и любовь. День каждый встречал меня добрыми, приветливыми лицами. В Светлом Иле живут люди чистыми сердцами, и зло его обходит стороной. Вы над добротой моей смеетесь. Знаю, что на заклание волкам пойду, что будете вы мучить и над невинностью моей надругаетесь сполна. – Илея подняла голову, глаза ее налились слезами. – Простите мне, отец и мама, и, Светлый Иль, прости меня. Не увидеть мне больше вас и в дом родной мне не вернуться. И тот, которого люблю, прости меня. Мои глаза тебя забудут, я постараюсь так. Но в моем сердце будешь ты один.

Илея вдруг изменилась в лице, свет, отражавшийся с ее одежд, пропал, и в зале снова как будто все померкло. Присев, она разорвала на голени тесьму и не спеша сняла с нее колокольчик.

– Слез моих и мольбы вам больше не увидеть. Прежде дайте слово перед всеми, что не будет мести мне от вас, коль честным выбор будет мой. Должна я знать, что никто из вас не станет дочери Иля делать зло, коль выберу не его, но другого.

– Ну что же… Даю тебе такое слово. – утвердительно закивал первый тоуркун. – Даю.

– И я даю, – подтвердили двое других.

Встав в полный рост, Илея наконец подошла к тем, кто с нетерпением ждал ее выбора. Остановившись напротив того, что с изуродованным подбородком, молвила:

– Ты не из знатного рода, отец твой и дед, надрываясь, баржи таскали, а мать разделывала рыбу, и ты родился на разделочном столе среди рыбьих потрохов. – Отойдя от него, девушка подошла к Ехунту и встала напротив него:– Ты не из знатного рода. Твой отец оставил тебя маленьким мальчиком на чужом берегу, потому что был слаб ты и часто болел, так ты попал к рыбакам. – Наконец она подошла к тому, что сидел в центре: ?Ты, первый тоуркун, из знатной семьи, но… Ты убил двух младших братьев за то, что их, а не тебя любили родители. Тебе же доставались лишь их упреки. Одного любил отец, а другой ходил в любимчиках у матери. Подозревал отец, что вовсе не его ты сын, поэтому и не любил тебя, а для матери ты был бельмом в глазу и вечным напоминанием об ее ошибках. Родительское богатство тебе так и не досталось. И еще… у тебя никогда не будет сына.

От услышанного зрачки главного пожелтели и пропали за помутневшими белками глаз.

– Замолчи! – завопил он.

– Говорил ты про ворота и двери, скрытые от глаз, ведущие в подземные миры, что вам так желанны. Так вот, вижу я, что из вас никто тех врат не знал. Один лишь есть посвященный, и здесь он рядом. Выбираю я его! – Илея обернулась и показала рукой на тяжелую дверь. – Того, что на цепи в стене томится. Он ближе всех был к тайным тем мирам и охранял врата, держа их за печатью. Он из народа вашего, ведь так? И род его был честен и богат. Для вас он враг непримиримый. Но достойнее его здесь нет. Он добр, вы хитры, он верен, вы коварны, он защитник, вы разбойники, он служитель, а вы мятежники. Его я выбираю в мужья свои! Слышишь! Или отказывается верховный тоуркун от слов своих, что выбор за мною остается?

– Да верно ли поняли тебя мы, что говоришь ты нам сейчас о Хорзе? О том, что на цепи сидит там… – Первый тоуркун, словно не веря словам Илеи, вопросительно ткнул пальцем в воздух, указывая в сторону двери.

– Хорз… Теперь я знаю его имя. Да, пусть будет Хорз.

– Так ты говоришь, достоин только он тебя… – Первый тоуркун с презрением взглянул на девушку. – А знаешь, что на цепи сидит уже он год? И потерял тот хранитель и защитник облик человеческий, а может быть, и разум… Видели ли твои глаза его? То зверь, лишенный пищи. От голода он в плоть твою, возможно, вцепится зубами и будет рвать ее не хуже тех собак, что названого брата твоего уволокли. Помощи ему здесь неоткуда ждать. Весь род его давно под корень истребили, на земле осталась лишь одна сухая ветка – Хорз. Но и ее сломаем и в костер без сожаления бросим. – Первый тоуркун еще раз заглянул в лицо Илеи, ища на нем смятение и страх, но не было их. Тогда он вернулся к остальным и произнес:– Ты усомнилась в моем твердом слове? Ну что же… Пусть идет все так, как ты решила. Теперь моей вины перед твоим народом нет, и перед отцом твоим нет тоже. Сама судьбу свою решила. Сама и мужа ты себе нашла. – Он говорил, повернувшись к девушке спиной, а затем резко развернулся и крикнул: – Казним его мы, знай! Вдовой станешь прежде, чем солнце завтра появится над горизонтом. Меня отвергла?! – неистовствовал первый тоуркун. – Да что ты возомнила о себе, чужестранка? Глупая, решила нас перехитрить? – сказал он зловеще. – Живьем поджарим мы его, а после разыграем тебя в кости. И взвоешь ты, и приведешь нас к звездному младенцу. Но только не царицей, а рабой.

На пыльный пол дорожкой, ведущей от кораблика до места заточения Хорза, легли одежды волтнов и тумгеров. Выложив тропу из тряпок, ее облили чем-то черным и принесли тяжелую бочку, набитую камнями. С двух сторон у бочки имелся кривой рычаг.

– Музыку! Свадьбу будем играть! – заорал главный тоуркун.

Бочку едва смогли поднять на руки, а затем два тоуркуна стали медленно вращать рычаг. Раздался жуткий скрежет, и как-то постепенно невыносимые уху звуки преобразовались в ритм. Он глухо забил по стенам. Схватив багры, тоуркуны начали дубасить ими в такт, высекая искры из железных выступов корабля. От вибрирующего шума, распирающего весь зал, Сенаке стало совсем худо. Чтобы хоть как-то избавить себя от этого, ему пришлось сдавить голову руками, закрыв уши, он упал.

А в это время Илею шутовски подвели и поставили на дорожку.

– Ступай же, иди! Твой суженый ждет тебя. – Издевательски кланяясь, тоуркуны указывали ей на брошенные под ноги тряпки.

– Иди… Иди… Иди… – шептали и подталкивали Илею со всех сторон.

Сзади вспыхнул огонь, то тоуркуны подожгли дорожку из одежд, и пламя медленно стало пожирать брошенные под ноги тряпки. Оно угасало, как только первые оранжевые языки пламени подбирались к босым ногам Илеи. Несколько самых усердных тоуркунов, упав на четвереньки, очень старались раздувать его вновь, но тряпки лишь исправно тлели, но и только. Подгоняемая воплями тоуркунов, девушка пошла вперед.

– Дорогу невесте! – заорал кто-то впереди.

Зал наполнился едкой гарью. Люди закашляли. Процессия ушла, оставив после себя черную дорожку.

Косматый, истощенный, но не сломленный, он провел почти год замурованным в этой стене. Хорз сидел тихо, и лишь изредка железная цепь, прикованная к его ноге, издавала характерный металлический стук, и его мучители знали, что сотник жив.

Илея подошла ближе к стене, за которой томился узник, и, не поднимая головы, спросила:

– Берешь ли ты меня в жены, Хорз?

Стук железной цепи медленно приблизился и замолк где-то совсем рядом за стеной. В ожидании ответа воцарилась тишина.