Свадьбы и карты

Поехали мы под чужими именами и с фальшивыми документами. Остановились в частном отеле. Заведение небольшое, двухэтажное, но довольно уютное. Снаружи здание обложено белым ракушечником, внутри нафаршировано итальянской сантехникой, финским паркетом и турецкими коврами. Владел гостиницей сорокалетний грек Наум Алексеевич Такиходов – лысый, с черной запутанной бородищей и ястребиным взглядом. Он сразу определил нас как людей состоятельных и выделил первоклассный номер. Именно на такое впечатление мы и рассчитывали, – как же иначе привлечь внимание местной шантрапы, привыкшей обирать отдыхающих.

Для подтверждения платежеспособности мы с Филюком на публике всякий раз появлялись с небольшим чемоданчиком-дипломатом, чернота которого бросалась в глаза на фоне пестрых футболок и пляжных тапочек. Филюк не расставался с дипломатом даже у моря. Если ему в голову ударяла блажь искупаться, то за чемоданом присматривал я. Но не подумайте, что в дипломате и в самом деле хранилось что-либо ценное. Мы до отказа набили его фальшивыми долларами, которые наштамповали на цветном принтере.

И все у нас поначалу складывалось хорошо. Мы пощипывали местных шулеров, но случилась то, чего я опасался более всего. Все пошло кувырком из-за женщин, вернее, из-за одной из них.

Дело в том, что всем хлопотливым гостиничным хозяйством заведовала двадцатилетняя дочка Такиходова – Ангелина. Имя это ей подходило как никому другому. Стройная, гибкая тростиночка с яркими губками и огромными распахнутыми глазами. Так что не удивительно, что неустойчивый в этом отношении Филюк воспылал к ней горячими чувствами более чем к карточной игре. А это пагубно сказывалось на нашем бизнесе.

Что мне оставалось?

Я отправился в ближайший бар и решил оживить интерес к нашим особам, изобразив изрядно загулявшего золотодобытчика.

К тому времени я уже много лет не злоупотреблял – во всяком случае, знал свою меру. Но в далеком прошлом имел некоторый опыт, так что подвыпившего человека изобразил достоверно. Не уверен, что с подобным амплуа справился бы во МХАТе, но в любом областном театре в грязь бы лицом не ударил.

– Гарсон, шампанского! – орал я на весь зал. – Да не то пойло, что ты притаранил вчера!

В питейном заведении меня быстро оценили по достоинству. Вскоре за моим столом сидели два собутыльника, жизнь которых, несомненно, завершится на каторге. Они гоготали над каждой моей глупой шуткой и наполняли мой бокал, стоило мне отвернуться. Они с интересом внимали моим «откровениям» о громадных деньгах, доставшихся моему товарищу от дядюшки, который благополучно загнулся в Бельгии. Но мой дружок, – объяснял я, – всю жизнь стрелявший червонцы до получки, до того контужен богатством, что боится его потерять. Он даже на ночь кладет чемодан с деньгами под подушку.

– Представьте идиота! – возмущался я. – У него денег – куры не клюют, а он не покупает ничего лишнего, чтобы не выдать себя. Но я его раскручу! Ох, и раскручу – устрою в отеле серьезный бордельерчик! Девочек я уже присмотрел.

– Это правильно, – согласился один из моих собутыльников, имевший особо злодейскую внешность. – Да только ничего не получится – не в том месте вы пришвартовались.

Вскоре меня просветили, что хозяин гостиницы Наум Такиходов – известный в городе человек. Известен он в положительном смысле, так как состоит в местном братстве последователей Христа, а его родной брат – Родион, в этой секте главный пресвитер.

– Так что Такиходов не позволит вам разгуляться в своем доме, – заверили мои новые знакомые.

Полученные сведенья я намотал на ус. В подтверждение наших неограниченных возможностей угостил новых знакомых коньяком и на их глазах отвалил таксисту тысчонку, хотя до отеля было всего метров двести.

Узнав о праведности Такиходова, Филюк заметно приуныл, но интереса к девушке не утратил, даже напротив. Только теперь он догадался, почему она ходит в темном платье и белом чепчике, словно монашка. К слову, этот скромный наряд был ей очень к лицу, и не только мы любовались ее стройной фигуркой. Все мужчины отеля провожали ее плотоядными взглядами. А Филюк еще и вздыхал при этом. После одной из совместных с Ангелиной прогулок он совсем потерял голову.

Как-то вечером, когда все хлопоты по дому были завершены, Ангелина отправилась к морю, а Филюк увязался за ней. Они долго бродили по берегу, болтали о всяких пустяках, а когда стемнело, надумали искупаться.

– Ванюша, представляешь, – рассказывал мне Филюк, – она сбросила платье, а под ним… ничего! Клянусь, в чем мать родила! А она хоть бы хны. Преспокойненько побежала к воде, окунулась, поплескалась и вышла на берег. Лунный свет поблескивал на волнах, серебрился на ее плечах и всем остальном. У меня было такое впечатление, что мы оказались в раю. А она, словно угадав мои мысли, говорит: «В наших телах нет ничего постыдного. Это не грех – показаться в том виде, в котором нас создал Всевышний».

Я представил картину, нарисованную Филюком, и понял, что теряю товарища окончательно.

– Провалиться мне на этом месте! – воскликнул я. – Хитрая монашка соблазняет тебя! Я давно заметил – она строит тебе глазки.

Лучше бы я этого не говорил! Если раньше Филюк только вздыхал, то после моих слов окончательно съехал с катушек. О чем бы ни заходила речь, обязательно сворачивал в сторону Ангелины.

И вот начинает он отливать мне такую пулю: мол, хватит нам скитаться по белу свету, где нас только не носило! В Архангельск прошлым летом наведывались, в Саратов два раза летали, в Красноярске трижды гастролировали… Пора бы уж где-то заякориться. И начал он уверять, что приятнее местечка, чем Крым, не отыскать. А если Ангелина и в самом деле неравнодушна к нему, да еще имеет состоятельного папашку, то лучшего и желать грех.

– Как ни крути, – завершил свои соображения Филюк, – этот отель со временем станет моим, ведь Ангелина – единственная дочь!

– По-моему, – возмутился я, – тебя черт попутал! Ты мечтаешь получить отель, даже не пошевелив мозгами, избегаешь честного пути – выиграть его в карты! Где твоя совесть?

Но Филюк окончательно сорвался с поводка и вскоре признался Ангелине в любви. После этого, как пишут в книгах, пал на колени перед папенькой Ангелины и попросил руки девушки.

Для Такиходова такой поворот оказался неожиданным. Он, конечно, в своем отеле насмотрелся всяких прохиндеев, желающих соблазнить его дочку, но чтобы вот так… сразу.

– Папа, я не возражаю, – потупив взор, сказала Ангелина, когда отец повернулся в ее сторону. – Вениамин меня любит.

– А ты его?

– И… и я его тоже.

Разрази меня гром, если она в тот момент не трепетала и не краснела от волнения!

И что в результате получалось?

Недавний охотник за дармовыми сардельками отхватывает себе в жены обворожительную и целомудренную девицу, а я – его наставник – лишаюсь опытного напарника.

Но обхитрить оборотистого грека оказалось не так-то просто.

– Я, как всякий отец, – заявил Такиходов, – желаю своей дочери только добра. Ангелиночка – моя единственная радость, ее матушка скончалась четыре года назад. Теперь я дочери и за отца, и за мать. Поэтому не могу отдать ее человеку, которого совсем не знаю.

– Да я все расскажу, только спросите, – залопотал Филюк.

– Вот это правильно, – согласился Такиходов. – Вам, молодой человек, надо исповедаться. Исповедаться перед нашим первосвященником. Что вы там расскажете о себе, меня не интересует. Главное, что в исповедальне с вами будет присутствовать Всевышний. Если раньше и было что-то греховодное, то оно вам проститься, и вы очиститесь от скверны. Только после этого я позволю вам стать нареченным моей Ангелиночке.

– Я согласен! – воскликнул Филюк и так искренне блеснул бесстыжими глазами, что я в очередной раз восхитился им. Я представил, как он дрожащим голоском и, сбиваясь от волнения, будет вешать лапшу святому отцу, то бишь пресвитеру и родному брату Такиходова.

– Но это не все, – владелец гостиницы выдвинул еще одно условие. – Слияние душ происходит на небесах, в чье таинство проникнуть нам не суждено. А вот свои земные заботы мы не имеем права перекладывать на Всевышнего. Мы сами обязаны думать о хлебе насущном, а в семейном вопросе, где жена прилепится к мужу, тем более. А поскольку семейная пара – это навеки, то и все их имущество должно быть совместным.

– А как же иначе! – поспешно согласился Филюк, готовый взвалить на свои плечи доходный гостиничный бизнес.

– И закрепите вы союз брачным контрактом. Так и вам, и моей Ангелиночке, будет спокойней, – продолжил Такиходов.

– Как скажете, так и сделаем, – ответил Филюк.

– И чтобы обязательно обвенчались! Но не в тех греховных вертепах с колоколами и картинками на стенах, а в нашей единственно верной и правильной церкви братьев последователей Христа.

У Филюка едва не вырвалось «Да где угодно, папашка, хоть на дискотеке!», но он смиренно ответил:

– Для Ангелиночки братство Христово – родная семья. И я готов приобщиться.

К кому именно он готов приобщиться, к Ангелине или церковному братству, Филюк не уточнил.

По возвращении в номер я набросился на товарища:

– Голодранец, ты понимаешь, что с тобой будет, когда откроется твое наглое вранье насчет твоих миллионов?!

– Ничего страшного. Повздорим денек-два. Но если уж повенчались, то заднего хода не будет. Бедность свою объясню тем, что банк, где хранились деньги, лопнул. Так господу было угодно – на все его воля. А с их гостиницей я с голоду не пропаду.

В ответ мне осталось только развести руками и предупредить, что теперь не стоит болтаться по городу с дипломатом – можно получить по голове и вместо венчания угодить на собственное отпевание.

На этот раз Филюк прислушался к моему совету.

Вскоре, как и планировалось, мой товарищ исповедовался в молитвенном доме их пресвитеру – родному брату Такиходова. Филюк, ничуть не краснея рассказал о мелких прегрешениях молодости и о недавнем свалившемся на него наследстве от бельгийского дядюшки.