Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

– Баллада про первых, надеюсь, на сегодня написана.

Илья состроил из своего носа с очками и рта рожу для малыша.

– Отчего же. У меня новые рифмы.

Поля хихикала, как колокольчик, без передышки.

– Без изъяна? – Спросила Калерия.

Она приподняла халат.

– Не кривоногие, надеюсь?

Илья заслонился растопыренными пальцами.

– Ты бы, Калерия, оделась, что ли. Я твой брат, но и меня в испарину бросает.

Калерия фыркнула и принялась вдевать ручонки малыша в рукава унылой серой кофточки.

– Ой, зачем, он такой нарядный, – запричитала Поля. – А натоплено изрядно.

Каля откинула крышку дальнего сундука и выдернула крохотный тулупчик.

– Горшок доставать неохота.

Натянув на приплакивающего сына одежонку, она подхватила его и понесла во внутренний дворик.

– Новые девушки на стройке. – Вслед интриговал Илья. – И с одной из них я тебя познакомлю.

Каля задержалась с малышом наперевес.

– Не люблю военных баллад.

– Смуглых и круглолицых, с веснушками… с косою цвета… ах, даже не знаю, какого цвета?

Поля удивилась.

– Ничего такого завлекательного.

– Значит, я не умею сочинять баллады. – Извинился Илья.

Поскольку хозяйка предоставила гостям право самим накрыть на стол, то они и занялись этим. Анастасия бережно выкладывала из сумки собственноручные прелестные пирожки, Поля нашла скатерть с вышивкой, к которой приложили руку ещё до появления на свет телевизионного поколения. Илья, иногда ночевавший в семейном гнезде, удалился в коттедж с привидениями.

– Опять Чёрная Стрела. – Сокрушённо заметила Анастасия. – Ну, открой ты эту бутылку.

Илья с порога в февральском воздухе ответил:

– Если открыть её раньше предназначенного мной времени, это может повлиять на мою участь.

– Ах, ах. – Молвила Анастасия.

Поля украдкой вытащила коробку папирос и, как всегда со вздохом, прочитала надпись:

«Если Вы волевой человек – бросьте курить!»

Каля сходила с сыном в руках к торжественному деревянному домику, выяснила, что поход не нужен. Потом вынесла ребёнка к живой изгороди и пустила на пробившуюся недавно ярко-зелёную траву. Потуже стягивая халат в этом весеннем холоде, заставляющем дрожать от предвкушения каждую веточку, она села на скамейку и заорала:

– Полька, выдай!

Поля вышла, также подрагивая всем цветочным телом и приговаривая: как же ты не застудишься. Она протянула Калерии вынутую изо рта папиросу, тлевшую на кончике.

Удаляясь, она уже поспешно переспрашивала, что сказал Илья.

Ветерок плутал в изгороди, посвистывая и забираясь в спящий куст роз, торчавший, как моток проволоки.

Малыш внезапно заковылял к матери с распахнутыми руками, довольно внятно растолковывая, что необходимо сделать немедленно.

– Не добежим? – Спросила она и, получив яростное подтверждение, вздохнула.

Калерия погасила папиросу, ткнув её в землю и подхватив ребёнка, ушла с ним под куст. Помогая ему, она задумалась, глядя перед собой. По улице кто-то шёл. Ребёнок заворковал. Внезапно Калерия прислушалась и, глядя на ребенка, поднесла палец к губам. Мальчик замолчал.

Кто-то говорил на улице. Последовало молчание. Мальчик вопросительно глядел на неё. Калерия убрала палец и кивнула. Тулупчик с золотой макушкой удалялся по тропинке к вековому дереву. Выглядело это умильно и жутковато – будто кто из Маленького Народца заявился.

Калитка открылась. По дорожке шла Оля.

– Вы не волевой человек, – сказала Оля сразу и поддела кончиком туфли папиросу.

– Ты кого-нибудь видела на улице?

Оля улыбнулась мальчику и пригляделась к его матери.

– В смысле, кого-нибудь из фольклора?

Каля изловила отбивающегося ребёнка, и подруги вошли в дом.

– Вы, – начала Оля, уставив палец в Поленьку…

Та завизжала, отмахиваясь папиросой.

– В самом деле, немилосердно это, – радостно заныл Илья. – Чтобы доказать вам нелепость и жестокость этой надписи, представьте себе её на челе, скажем…

Он оглядел девушек, и Поленька закрылась руками.

– Словом, на челе прекрасном и скрывающем уйму светлых мыслей.

Дурная шутка понравилась Поленьке, и сквозь пальцы засветился хитрый поленькин глаз. Заметив это, Илья принялся уверять:

– Господин, побывавший в аду, придумал это, а не я.