В объятиях греха

Голос Анри, тихий и чуть насмешливый, заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Медленно, словно во сне, я обернулась.

Хозяин пекарни стоял на нижней ступеньке лестницы, держа в руке лампу. Он был в ночной сорочке, седые волосы растрепались, но взгляд зеленых глаз оставался цепким и пронзительным.

– Я… Я не могу здесь больше оставаться, – пролепетала я, чувствуя, как к щекам приливает кровь. – Не стоит вам со мной возиться. Я… Я лучше пойду.

Анри вздохнул и покачал головой. Он поставил лампу на стол и шагнул ко мне.

– Послушайте, дитя. Вы едва на ногах стоите. Куда вы пойдете в таком состоянии? Вам нужен уход, отдых и хорошее питание. А у нас, слава Богу, всего этого в достатке.

Он осторожно взял меня за плечи и развернул к себе. Поймал мой затравленный взгляд, вгляделся в лицо.

– Вы чего-то боитесь, – не спросил, а утвердительно произнес он. – От кого бежите? Или от чего?

Я судорожно сглотнула, борясь с желанием расплакаться. События последних месяцев, скитания, прыжок в Сону, жар – все это обрушилось на меня с новой силой. В глазах защипало от подступающих слез.

– Я… Я не могу сказать, – прошептала я. – Но вы должны мне поверить. Так будет лучше для всех.

Анри долго молчал, разглядывая меня. А потом вздохнул и ласково погладил по спутанным волосам.

– Оставайтесь, дитя. По крайней мере, пока не окрепнете. А там видно будет. Жизнь длинная, места и времени на всех хватит. Чего бы вы ни страшились – здесь вас точно никто не обидит.

Он наклонился и заглянул мне в глаза.

– Обещайте, что не станете бежать вот так, среди ночи. Дайте себе время подумать, прийти в себя. А мы с Эммой вам поможем. Идет?

Я смотрела на этого большого, грубоватого с виду, но такого доброго и понимающего человека и чувствовала, как тает лед в моей душе. В его глазах не было ни осуждения, ни подозрения – лишь бесконечное терпение и участие.

И я сдалась. Кивнула, шмыгая носом, и позволила отвести себя обратно в комнату.

– Завтра будет новый день, – сказал Анри на прощание. – Отдыхайте. А там поглядим.

Он задул лампу и тихо прикрыл за собой дверь, оставив меня в темноте и смятении.

"Возможно, он прав, – подумала я, забираясь под одеяло. – Возможно, стоит переждать бурю, спрятаться на время. Набраться сил для новых сражений. А там – как Бог рассудит".

Веки отяжелели, и я провалилась в глубокий, спокойный сон без сновидений. Первый такой сон за много лет.

Следующим утром я проснулась от звона колоколов ближайшей церкви и поняла, что твердо решила остаться. По крайней мере – на время. Моя интуиция подсказывала, что рядом с этими добрыми людьми я в безопасности. А значит – у меня есть время, чтобы решить, как быть дальше.

Следующие дни пролетели словно в тумане. Я много спала, а в краткие часы бодрствования рассматривала убранство своей комнатки и прислушивалась к звукам, доносившимся снизу. Запахи свежей выпечки и специй щекотали ноздри, а оживленные голоса покупателей, звон посуды и скрип несмазанных петель складывались в уютную домашнюю симфонию.

На пятый день я впервые встала с постели и подошла к окну. Распахнув створку, жадно вдохнула свежий воздух, пахнущий рекой и дымом далеких костров. Узкая улочка внизу кипела жизнью. Разносчики выкладывали товар, прохожие спешили по своим делам. Из распахнутых настежь лавок неслись азартные зазывания торговцев. Все это бурлящее, звенящее, полное красок многообразие городской жизни одновременно пугало и притягивало меня.

За спиной скрипнула дверь, и на пороге показался Анри – высокий худощавый с копной седых волос и цепким, чуть насмешливым взглядом зеленых глаз. Вытерев натруженные руки о фартук, он внимательно оглядел меня с ног до головы и хмыкнул.

– Что ж, мадемуазель, гляжу, вам лучше. Эмма моя совсем от вас без ума. Говорит, руки у вас ловкие, к работе привычные. Оставайтесь у нас, сколько нужно. Присмотритесь к делу, а там – как судьба рассудит.

Он подмигнул и, насвистывая, спустился вниз по скрипучей лестнице.

Слова Анри еще долго звучали в моей голове, рождая удивительную смесь смущения, благодарности и робкой надежды. Неужели судьба и впрямь дает мне еще один шанс? Шанс начать новую жизнь, стать частью этого шумного, грубоватого, но по-своему притягательного мира?

Закусив губу, я впервые за долгое время подошла к маленькому мутному зеркалу на стене и вгляделась в собственное отражение. На меня смотрела юная женщина с огромными серыми глазами на бледном осунувшемся лице. Спутанные русые волосы обрамляли высокий лоб и впалые щеки. Но в глубине расширенных зрачков уже загорались искорки любопытства и жажды жизни.

Я глубоко вздохнула и провела рукой по лицу, будто стирая остатки слез и горестных воспоминаний. Что бы ни готовила мне судьба, какие бы испытания ни ждали впереди, я должна найти в себе силы жить дальше. Должна хотя бы попытаться. Ради себя самой. Ради обретенного смысла.

Прошел месяц с тех пор, как я начала новую жизнь в доме Эммы и Анри. За это время многое изменилось. Теплота и забота моих новых друзей, простые радости труда в пекарне день за днем исцеляли мою измученную душу. Впервые за долгие годы я чувствовала себя не беглянкой, не изгоем, а частью чего-то хорошего и настоящего.

Каждое утро я просыпалась с улыбкой, предвкушая новый день. Я помогала Эмме готовить тесто, формовать буханки, раскладывать свежую выпечку на прилавке. Покупатели, сначала с опаской поглядывавшие на меня, постепенно привыкли и начали приветливо здороваться. Для них я была просто Мари, скромной помощницей пекаря.

И меня это полностью устраивало. Я радовалась каждому дню, проведенному в труде и простых удовольствиях – дружеской беседе за ужином, теплой улыбке Эммы, шутливым подмигиваниям Анри. Мне казалось, что жизнь наконец-то наладилась.

Но, как оказалось, от прошлого не так-то просто убежать.

Утро дня Святого Иоанна выдалось ясным и солнечным. Едва рассвело, как город уже наполнился праздничным гомоном, музыкой и ароматами. Из распахнутых окон доносился аппетитный запах жарящегося на вертелах мяса и пряных трав. На площадях расставляли столы для пиршеств, а меж домов натягивали гирлянды из цветов и разноцветных лент.

Пекарня Анри и Эммы тоже готовилась к празднику. С самой зари мы трудились не покладая рук – пекли особые караваи с изюмом и орехами, плели из теста затейливые венки и фигурки. К полудню весь дом благоухал, как райский сад, а прилавки ломились от румяной сдобы.

Управившись с работой, Эмма усадила меня перед зеркалом и принялась колдовать над моими волосами и лицом. Легкими движениями она расчесала мои русые локоны, заплела в тяжелую косу и закрепила на затылке гребнем. Взбила мои бледные щеки, чтобы придать им розовый оттенок, и слегка подкрасила губы.

– Вот так-то лучше, – одобрительно хмыкнула она, оглядев меня. – Просто красавица! Сейчас и платье примеришь.

Я взволнованно закусила губу, пока Эмма помогала мне облачиться в чудесный зеленый наряд. Шелковая ткань приятной прохладой скользила по коже, а золотое шитье сверкало в лучах полуденного солнца. Талию туго стянул расшитый пояс, лиф приподнял и округлил грудь. Я чувствовала себя непривычно, словно примеряла чужую жизнь.

– Ну что, красотка, готова покорять сердца лионцев? – шутливо поддела меня Эмма, видя мое смущение.

Бросив последний взгляд в зеркало, я глубоко вздохнула и решительно кивнула. Пора было выходить в свет. Пора было начинать жить.

Уже у дверей, набросив легкую шаль на плечи, я на миг замерла в нерешительности. Страхи прошлого все еще таились в глубине души, нашептывая, что безопаснее остаться дома. Но любопытство и жажда новых впечатлений пересилили. В конце концов, разве не об этом я мечтала все эти годы – снова стать частью общества, жить обычной жизнью молодой женщины?

И я переступила порог. Вдохнула полной грудью теплый летний воздух, наполненный ароматами цветов, выпечки и ладана из ближайшей церкви. Оглядела украшенные флагами и лентами дома, веселые лица прохожих. Шум, суета и многолюдье на миг оглушили, но я упрямо тряхнула головой и зашагала вперед.

Анри и Эмма, приодетые в свои лучшие выходные костюмы, уже ждали меня у крыльца. Анри галантно подставил локоть, и мы влились в пеструю людскую реку, текущую к центральной площади. Заиграла музыка, и сердце невольно забилось ей в такт.

Весь Лион, казалось, высыпал на улицы в этот день. Богатые горожане в шелках и бархате, ремесленники в добротной шерсти, рыбаки и крестьяне в грубых накидках – все смешались в единое пестрое полотно. Я с любопытством вертела головой, разглядывая уличных актеров на ходулях, жонглеров, танцовщиц с тамбуринами.

Внезапно мое внимание привлекла небольшая толпа у прилавка ювелира. Серебряные кубки, золотые цепи и россыпи самоцветов сверкали на солнце, притягивая взгляды.

Приподнявшись на цыпочки, я пыталась разглядеть, что вызвало такой ажиотаж. И тут мой взгляд выхватил знакомый профиль. Высокий лоб, точеный нос с легкой горбинкой, волевой подбородок… Я похолодела. Это был он. Тот самый человек, которого я вытащила из Соны месяц назад.

Он стоял вполоборота ко мне, небрежно облокотившись на прилавок и рассматривая какое-то украшение. На нем был богатый камзол винного оттенка, расшитый серебром, и черные штаны, заправленные в высокие сапоги. Темные волосы, до плеч, были стянуты в низкий хвост. Рядом с ним стояли двое молодых людей, похожих на знатных щеголей. Они о чем-то оживленно переговаривались, то и дело разражаясь смехом.

Меня бросило в жар, а затем в холод. Беспомощно оглянувшись на Анри и Эмму, я дернула их за рукава:

– Прошу, давайте свернем в другую сторону! Мне что-то нехорошо…

Анри удивленно приподнял бровь, но кивнул. Мы свернули в боковой проулок, а я украдкой обернулась через плечо. И в тот самый миг незнакомец поднял голову и посмотрел прямо на меня. Его зрачки расширились, почти полностью затопив радужку. Он словно ждал этого мгновения.

Ещё через удар сердца он уже преодолел разделявшее нас расстояние, раздвигая толпу, как нож масло. Люди шарахались в стороны от стремительной тёмной фигуры, но он не замечал никого и ничего вокруг, кроме меня. Его глаза горели лихорадочным, неестественным огнем, губы подрагивали, на лбу блестели бисеринки пота.