В объятиях греха

– Да, именно это я и имею в виду, – хихикнула Изабелла, правильно истолковав мое замешательство. – Возьми его в рот, Мариель. Поверь, это доставит вам обоим ни с чем не сравнимое удовольствие.

От одной мысли о подобном интимном действе мои щеки вспыхнули, а низ живота скрутило сладкой судорогой. Часть меня вздрагивала от стыда и неправильности происходящего. Но другая, более сильная и тайная часть желала попробовать эту запретную ласку.

Медленно, словно завороженная, я склонилась над пахом Тристана. Жар его плоти опалил лицо, мускусный запах вскружил голову. Я затаила дыхание и кончиком языка осторожно прикоснулась к бархатистой головке члена.

Тристан всхлипнул сквозь сон и дернул бедрами, словно умоляя о большем. Окрыленная его реакцией, я обвела языком головку по кругу, прежде чем вобрать ее в рот. Солоноватый вкус смазки, гладкость разгоряченной плоти, пульсация вен – все эти ощущения были настолько новыми и острыми, что у меня закружилась голова.

Инстинктивно я начала посасывать набухшую головку, прижимая ее языком к нёбу. В то же время моя рука скользнула вниз и стала поглаживать поджавшиеся яички Тристана, перекатывая их в ладони. Другой рукой я обхватила основание члена и принялась двигать ею в такт движениям губ и языка.

Я старалась брать глубже, расслабляя горло и подавляя рвотные позывы. Хотелось доставить Тристану как можно больше удовольствия, подарить незабываемые ощущения. Даже если он никогда не узнает о том, что произошло этой ночью.

Тристан начал беспорядочно двигать бедрами, толкаясь мне в рот. Его дыхание стало частым и прерывистым, тело напряглось, как тетива лука.

–Ты молодец, Мариель. Запоминай эти ощущения, прими их всем сердцем. Ведь скоро тебя ждет брак с человеком, который годится тебе в деды. Разве он сможет подарить тебе такую страсть, такой восторг? Лучше узнай, каково это – быть с желанным мужчиной, изведай вкус настоящего наслаждения.

Ее слова, полные яда и горькой правды, лишь распаляли мое желание. Да, сейчас, в объятиях Тристана, я чувствовала себя истинной женщиной, познающей радости плоти. И пусть это мимолетное удовольствие, украденное под покровом ночи – оно стоило всех грядущих лет лжи и притворства.

Изабелла, следившая за реакциями Тристана, в какой-то момент отстранила меня от его пульсирующего органа.

– Подожди, милая, – прошептала она с лукавой улыбкой. – Не дай ему излиться слишком быстро. Оставь его на грани, изнывающим от неудовлетворенного желания. Так будет только слаще.

Повинуясь ее указанию, я выпустила набухший член из плена губ. Он покачивался передо мной, влажно поблескивая от моей слюны. Каждая венка, казалось, умоляла о прикосновении.

– А теперь оседлай его, – продолжала искушать Изабелла. – Почувствуй эту восхитительную твердость своим лоном. Пусть жар его плоти проникнет в тебя. Дразни, но не дай себе соблазниться до конца.

Завороженная ее словами, я приподняла подол рясы и перекинула ногу через бедра Тристана. Мои трепещущие складки, разделенные лишь тонкой преградой белья, прижались к его подрагивающему органу. Даже такой невинный контакт заставил меня вздрогнуть от пронзившего тело удовольствия.

Инстинктивно я начала двигать бедрами, скользя вверх-вниз по упругому стволу. Прикосновение горячей бархатистой плоти к моему чувствительному бутону сводило с ума, рождало томление внизу живота. Я представляла, каково было бы ощутить его внутри себя – без остатка, кожа к коже.

Тристан глухо застонал и беспокойно задвигался подо мной. Его руки, даже во сне, потянулись к моим бедрам, комкая ткань рясы. Я терлась о него все откровеннее, все нетерпеливее, словно в лихорадке. Сладкий жар скручивал низ живота, заставляя забыть обо всем на свете.

Воздух в келье был стал спертым и душным, напоенным запахами разгоряченных тел, ладана и мускуса. Пламя одинокой свечи колебалось от наших прерывистых вздохов и стонов, причудливо искажая тени на стенах.

Изабелла склонилась к моему уху, обжигая кожу горячим дыханием. Ее голос, бархатный и искушающий, вплетался в симфонию моих ощущений:

– Неужели ты хочешь, чтобы твой первый раз был с дряхлым стариком? С безобразным развалиной, которая даже не сможет удовлетворить тебя? Ты достойна большего, Мариель. Достойна познать истинное наслаждение в объятиях молодого, страстного мужчины. Не упусти свой шанс…

Ее слова, словно капли расплавленного воска, падали прямо в мое сознание, заставляя последние крохи сомнений таять без следа. В глубине души я понимала, что Изабелла права. Как я могу отдать свою невинность, свою свежесть, свой пыл человеку, которого не люблю? Который годится мне в деды и внушает лишь отвращение?

Нет, сегодня я возьму то, что принадлежит мне по праву. Украду миг запретного счастья, чтобы было о чем вспоминать долгими одинокими ночами в супружеской постели.

С тихим стоном я приподнялась на коленях и направила его пульсирующую плоть в свое истекающее соками лоно. Головка уперлась в трепещущий вход, раздвигая нежные складки. Я замерла на мгновение, словно на краю пропасти – а потом одним движением бедер села.

Боль пронзила мое естество, когда тонкая преграда девственности разорвалась под натиском вторжения. Но эта боль странным образом смешалась с удовольствием, рождая внутри меня ни с чем не сравнимый трепет. Я чувствовала, как Тристан заполняет меня – дюйм за дюймом, распирая мягкие стенки, вторгаясь в самые потаенные глубины.

В тот самый миг, когда он вошел в меня полностью – кожа к коже, плоть к плоти – Тристан широко распахнул глаза. Наши взгляды встретились – изумленный и затуманенный сонным зельем и страстью его, полный смятения и желания мой. Время словно остановилось.

– Мариель? – выдохнул он потрясенно, все еще не веря в реальность происходящего. – Что ты… Как?..

Но я не дала ему закончить. Повинуясь неведомому инстинкту, я начала двигаться на нем – медленно, плавно, упиваясь каждым мгновением нашего единения. Тристан застонал и подался мне навстречу, его руки легли на мои бедра, задавая ритм. Мы двигались в унисон, словно два инструмента, сливающиеся в едином звучании. С каждым толчком, с каждым покачиванием бедер удовольствие внутри меня нарастало, скручиваясь тугой пружиной в низу живота. Дыхание Тристана стало прерывистым, по его телу пробегала дрожь.

Я больше не принадлежала себе. Весь мой мир сосредоточился на ощущениях внизу живота – на распирающем чувстве заполненности, на сладких спазмах, что подступали все ближе с каждым толчком. Еще немного… Еще чуть-чуть…

– Мариель, я сейчас… – простонал он, судорожно комкая ткань моего подола.

Внезапно Тристан запрокинул голову и закричал, не в силах сдерживаться. Его тело забилось подо мной, пульсируя и изливаясь. Волна его оргазма подхватила и меня, швырнула в самую бездну наслаждения.

Я застонала протяжно и скорбно, почти плача от переизбытка чувств.

В этот миг сплетения судеб и страстей реальность ворвалась в наше убежище. Дверь содрогнулась от мощного удара и резко распахнулась, впуская преподобную мать и отца Бенуа.

Их расширившиеся от шока глаза уставились на нас, сплетенных в греховном экстазе на узкой монашеской койке.

Но даже их появление не могло развеять сладкий морок, окутавший мое существо.

Последние судороги удовольствия еще сотрясали мое тело, заставляя конвульсивно сжиматься на обмякающем органе Тристана. Семя, смешанное с кровью моего порушенного девичества, стекало по моим бедрам, безмолвно свидетельствуя о свершившемся.

Смутно, словно сквозь туман, я слышала потрясенный возглас настоятельницы и глухой стон отца Бенуа. Их лица, искаженные ужасом и гневом, казались масками из ночного кошмара. Ядовитый смех Изабеллы, торжествующий и злорадный, резал слух, словно скрип ржавых петель.

Но ничто из этого больше не имело значения. Ни грядущий позор, ни неминуемое наказание. В эти мгновения абсолютной близости, слияния тел и душ, я познала истинный смысл бытия. Познала свою женскую суть, расцветшую в объятиях любимого.

И пусть завтра мой мир рухнет, разлетится на осколки. Пусть я заплачу страданиями за украденное счастье. Оно того стоило. Стоило всех горестей и бед, что падут на мою голову.

Потому что на краткий миг, в безвременье экстаза, я была по-настоящему свободна. Свободна любить. Свободна желать. Свободна быть сама собой…

Глава 7

Лион, Франция, 1490 год

Узкие улочки Лиона, залитые холодным осенним дождем, казались нескончаемым лабиринтом. Я брела по ним, не разбирая дороги, не обращая внимания на промокшую насквозь одежду и любопытные взгляды редких прохожих. Мои волосы, выбившиеся из-под капюшона, липли к лицу, а ноги в промокших туфлях скользили по мокрым камням мостовой.

Мое сердце было опустошено, а душа – иссушена горечью прошлых лет. Прошло пять долгих лет с той роковой ночи в монастыре Святой Урсулы. Ночи, которая навсегда изменила мою жизнь, заклеймив печатью грешницы и отступницы.

После того, как наш с Тристаном грех был раскрыт настоятельницей и духовником, разразился грандиозный скандал. Меня немедленно изгнали из монастыря, предварительно подвергнув унизительной епитимье и публичному осуждению. Тристана же отлучили от церкви, несмотря на все его мольбы о снисхождении, и сослали в дальний монастырь для покаяния. Но самым страшным ударом стало отречение моего отца.

Узнав о случившемся, он в гневе разорвал помолвку с графом де Монтиньи и публично отрекся от меня, недостойной дочери, опозорившей его имя. С тех пор я стала изгоем, парией, о которой шептались за спиной и которую сторонились, как прокаженную.

Первое время я скиталась по окрестностям Руана, ночуя в стогах сена и питаясь объедками. Затем, опасаясь быть узнанной, решилась уйти дальше от родных мест.

Два года я провела в сельской общине бегинок, тайно присоединившись к ним. Жизнь среди этих полумонахинь, не признанных церковью, но преданных вере и служению ближним, на время подарила мне иллюзию покоя. Но суровый аскетизм и постоянный страх разоблачения тяготили меня. Когда же в общину нагрянула инквизиция с проверкой, мне вновь пришлось бежать.

Следующий год растворился в бесконечной череде скитаний по дорогам Франции, ночевок в придорожных тавернах и на постоялых дворах. Случайные заработки, редкие минуты передышки и постоянный страх разоблачения. Воровство, к которому я поначалу прибегала лишь в моменты отчаяния, становилось горькой необходимостью. И чем дальше, тем сильнее я ожесточалась сердцем.

На исходе четвертого года скитаний я добралась до Марселя. Отчаяние и усталость едва не толкнули меня в объятия борделя. Перспектива стать куртизанкой казалась почти соблазнительной – я была готова на что угодно, лишь бы обрести хоть какое-то подобие стабильности. Но в последний момент гордость взбунтовалась. Я поклялась себе, что больше никогда не предам свою истинную природу, не отрекусь от желаний своего сердца и тела. И если суждено мне жить во грехе, то будет то грех добровольный, а не навязанный нуждой.

И вот, спустя пять лет, судьба привела меня в Лион. Измученная долгой дорогой, с несколькими жалкими монетами в кармане, я ступила на его мощеные улицы в надежде обрести здесь если не счастье, то хотя бы временную передышку.

Говорили, что Лион – город ремесленников и поэтов, куртизанок и вольнодумцев. Город, где легче затеряться и начать все сначала.