Я думал о ней, о нас, и в моих мыслях, граничащих со сновидениями, я был стражем у ее дверей. Старинный замок туманного горизонта снова стоял перед моим взором: пустой и безмолвный, и лишь в одном-единственном окне горел свет, пробиваясь тонким лучом через щелку в плотно задернутых гардинах.
Что я делал там, перед ее дверью, в полном одиночестве под грозным небом, готовым вот-вот разразиться громом и молнией на мою голову? И я вошел внутрь. Я шел по темным гулким коридорам, лестницам и переходам изломанным и запутанным, как лабиринт Минотавра, и я искал Ее. И не мог найти. Иногда мне казалось, что я уже близко: я слышал чей-то голос – то ли плач, то ли смех, я кричал: «Кто здесь?!» – нет ответа, тишина. И я снова иду, тихо, крадучись – зачем? Тени мелькают по стенам – я иду быстрее, я бегу, и звук моих шагов разливается вокруг, отражаясь от потолков, как раскаты грома, а может, это они и были. Я слепну от яркого света – вот она, сидит перед камином, как много месяцев назад. Как много месяцев я искал ее? Мне, как воздух, нужны ее глаза, и я зову ее: «Ливень!».
– Тссс, все хорошо, – Ольга гладит меня по плечу, – это просто сон, просто ночной кошмар.
– Просто сон, – повторяю я, просто сон.
***
Поздняя весна не радовала. Туманы широкими вязкими реками разлеглись по улицам, глотая прохожих, приглушая звуки. Из окон ее кабинета не было видно дом через дорогу: пару метров – и глухая белая занавесь. Кто-то в кабинете что-то ей говорил, звонил телефон, сначала рабочий, потом мобильный, она молчала. Ей казалось, что туман сквозь окна вливался с улицы в комнату, заполняя собой все пространство вокруг, оставляя ее в полном одиночестве. Ей казалось, что туман вливается прямо в нее, заполняя каждый уголок, каждую щелочку ее сознания. Мысли в ее голове становились медленными и неповоротливыми, мысли в ее голове становились незначительными и далекими.
Кто-то в кабинете сказал ей:
– Оля, пошли домой.
– Я в порядке.
– Я рада, но за сверхурочные нам все равно не доплачивают.
Кто-то смеялся в кабинете, натянутым, неприятным смехом. А домой идти не хотелось. «Зебра» начиналась у тротуара прямо под ее окнами и терялась где-то на середине дороги, «зебра» больше не вела никуда. А вдруг и ее тоже проглотит туман? И что тогда? Что происходит с теми, кто исчезает в тумане?
Она стояла на тротуаре и смотрела, как медленно из тумана выползают машины и через несколько метров исчезают снова, а дом на той стороне улицы все еще не появился – так, лишь невнятные очертания – пугающее зрелище. Ей надо было на ту сторону.
Она шла не спеша, даже медленно – следила, чтобы зебра не исчезла прямо под ее ногами. В туманной тишине она отчетливо слышала, как резко затормозил автомобиль, остановившись в 5 см от нее. Водитель выглянул в открытое окно, собираясь крикнуть ей что-то, очевидно, не слишком приятное, но не крикнул, помолчав пару секунд, он сказал ей только: «Садись, садись, я тебе сказал».
Они ехали молча. Он напряженно вгрызался взглядом в дорогу, которая то и дело пыталась исчезнуть в белом мареве. А она смотрела на него, думая о том, как все-таки хорошо, что теперь волшебники ездят домой на машине.
– А он не забирает тебя с работы?
Оля хотела удивиться такому внезапному вопросу, но не смогла – все ее эмоции стали почему-то бледными и невзрачными.
– Он? Кто «Он»?
– О, я был уверен, что у тебя кто-то есть.
Она молчала. Она хотела спросить: «Откуда ты знаешь?», но это все равно, что признаться, что у нее действительно кто-то есть. Она хотела спросить: «С чего ты взял?», спросить так, чтобы это звучало, как «Что за бред?», но он сказал:
– Ты почти не ночуешь дома.
– Действительно, – никуда не денешься.
– Так значит, кто-то все-таки есть?
Она знала, что он знал, что такое уточнение излишне – они оба знали, что у нее кто-то есть. Но он спросил. Она кивнула. У нее теперь тоже кто-то есть.
Он мельком взглянул на часы:
– Ты сегодня засиделась. Что-то случилось?
– Нет.
– Так он не забирает тебя с работы? Занят?
– Он не знает, где я работаю, и где я живу тоже.
Он не просто выглядел удивленным, он был поражен.
– Что, что случилось?
– Ничего. Просто так легче. Не хочу пускать никого в свою жизнь. Забыл? – она улыбнулась, – Хочу быть бабочкой.
– Ну, тогда зачем он тебе?
Она молчала. Молчала, потому что этот вопрос она задавала себе и так слишком часто. Не хватало еще на него отвечать. Он слушал ее молчание и вдруг рассмеялся:
– Я понял. Ты выбрала!
– Что? – и на этот раз, это прозвучало именно как «Что за бред?».
– Ты отшила меня, чтобы найти ЕГО, твоего Гранта. А вместо этого перестала искать и выбрала. И видимо, не слишком удачно.
– Он замечательный. Он очень хороший.
– Верю. И все-таки ты не хочешь пускать его в свою жизнь.
– Пока.
– Ну, конечно, – он заметно повеселел.
– И я тебя не отшивала. И главное, по-моему, у тебя тоже кто-то есть.
Он колебался.
– Да, ты права. И насчет первого, и второго тоже. Анжела. Ее зовут Анжела. И на этот раз, кажется, все действительно серьезно.
– Я рада за тебя.
Он ехал медленно и осторожно, старательно выбирая самый длинный маршрут. Она это знала. Она это видела. Они уже давно должны были дома у нее, у него – небольшая разница, но они кружили, петляли, и было ясно, что никого из них никто не ждал.
– Какого черта, Оля! Какое серьезно? У меня все как всегда.
Она усмехнулась – она это знала, конечно, но было забавно смотреть, как он пытается ей солгать.
Когда машина остановилась у ее подъезда, они все еще сидели молча. Она хотела уйти от него, убежать, спрятаться за своей дверью, за своими замками, под своим одеялом и долго-долго плакать, но знала, что не сможет. Она, почему-то больше не может плакать. Она сидела, глядя в окно, где сквозь молочный туман виднелось ее окно.
– Оль, не пригласишь на кофе?
«Нет», – подумала она, но молчала, язык прилип к небу, в горле пересохло, и она не знала, почему.