Сказка про Ливень

***

Ну, и как это было?

– Странно, это было странно.

Они валялись на полу, глядя в снежно-белый потолок и болтали о всяком, о ерунде. Где-то за окном шел снег, шли редкие заснеженные прохожие, город спал.

– Неужели он извращенец? – Вера смеялась, она очень старалась этого не делать, но улыбка срывалась с ее губ и звенела громче всех ее слов. – Оленька, ты должна меня срочно с ним познакомить!

– Издева-а-а-аешься.

– Нееет.

– Даааа. Ты издева-а-а-аешься. Но мне все равно. Это действительно было странно. Мы гуляли, мы говорили, он смотрел на меня своим безумным взглядом. Я просто знаю, что из этого ничего не выйдет.

Удар подушкой по голове. Подло. Внезапно. Действенно.

***

Мы кружились в вальсе. Правда, музыки не было, а Л. не танцует вальс, но мы кружились, кружились и смеялись, налетая на стены, задевая косяки и сбивая ноги об стулья. Мы кружились и смеялись, а потом я сказал:

– Я ее дождался.

Л. замерла, как в копанная, и заглянула в мои глаза так глубоко и так пронзительно, что я отпустил ее и перестал улыбаться.

Она забралась на широкий подоконник и села по-турецки.

– Жалуйся.

– Не понял.

– Жалуйся. Рассказывай, как это было?

Ее интонация совершенно отбила желание делиться сокровенным, но отступать было некуда.

– Я, я сидел в «Карамели», за «её» столиком и, и она пришла.

– И?

– И слово за слово…

– И все?

– Что еще?

– Ольга. Она такая, какой ты ее ждал? Твоя Ливень?

Я молчал. А то потом выпалил, то ли искренне, то ли назло:

– Да, – вот так просто, без объяснений, без комментариев.

– Что за бред? – она нервно заерзала на своем подоконнике, мне почему-то казалось, что больше всего ей хочется заехать сейчас мне в челюсть, но я отдал должное ее терпению – она только сверлила меня взглядом, но лучше б заехала, честное слово.

– Послушай, Л.

– Нет, это Ты меня послушай, да послушай же ты! Осёл ты упрямый! Ты подменяешь эфемерное реальным: ты не нашел свою Ливень, ты просто увидел симпатичную мордашку и решил: «Вот она», но ты не нашел ее, ты ее заменил, ты ей изменил, ты ее предал.

– Хватит!

Она замолчала. Я был зол, я был груб, но мне казалось, что я был прав. Мы молча смотрели друг на друга, и между нами была стена, высокая, прочная, каменная, нет, это был мраморный монолит, кусок гранита, и мы не видели, не слышали друг друга. Мы вращались в разных мирах, в разных Вселенных, и говорили, конечно, на разных языках.

– А где портрет? – мне очень хотелось разрядить обстановку, но я понимал, что я всего лишь довольно трусливо меняю тему.

– Чей? Ольги? – она усмехнулась. – На него растворитель попал, случайно, почти целая банка.

– А Ливень?

– Ливень? Ливень я еще не нарисовала.

***

Знаешь, мне иногда кажется, что я живу не «здесь и сейчас», а где-то там – далеко, и моя реальная жизнь от меня ускользает по чуть-чуть, потихоньку, медленно крадется к финалу, а я здесь, порхаю, словно бабочка, и мне все равно. И мне так хорошо. Не хочу ничего, никого. Понимаешь, Дим? Никого не хочу в своей жизни. Хочу быть бабочкой.

Он смотрел на нее своими большими грустными глазами и не знал, есть ли в ее словах правда.

Он смотрел на нее, молчал и чувствовал, как с каждым словом Она отдаляется от него. Он все испортил. Он слышал в ее словах прощание. Она еще не знала, что Это – их последняя встреча – ночные посиделки до утра.

Бутылка вина лишь немного отпита, да и то больше раскатано по бокалу.

– Знаешь, ты замечательный.

– Друг?

– Нет, ты просто замечательный.

– Не надо, Оля. Не надо.

Он всегда был ее персональным волшебником и поэтому знал, конечно, намного больше.

Проблема в том, что Она ему нужна, а Он ей – как друг. Просто ей кажется: это преодолимо, и все будет, как прежде, но он-то знает. Он уже слышит неловкое молчание и глупые оправдания, когда Она поймет, что нужна ему. И он не хочет. Он уже видит в ее глазах боль, потому что она не может быть чем-то бОльшим, а что-то меньшее уже не работает. Он узрел будущее, он был там, он окунулся в него и захлебнулся.

Олечка, Оленька, Оля.

Он взял ее за руку и заглянул в ее глаза. Он искал в них ответ, надежду как спасательный круг, но он тонул, тонул в ее омуте. И она была далека, как никогда.

***

– Знаешь, он меня поцеловал – Она водила кончиком пальцев по сухим потрескавшимся губам.