Сказка про Ливень

– Ты бредишь! Это ведь она, моя…

– Акстись! Ты бредишь, это Ольга, и она НЕ твоя Ливень.

– Откуда? С чего ты взяла?!

– Ты бредишь! – Л. зашагала по комнате, размахивая руками. – Ливень, она ведь … чистая идея, понимаешь? Совершенство. Она ангел, танцующий на кончике кисти, неуловимая, непостижимая, чистая, легкая, эфемерное создание.

Ее взгляд стал стеклянным, обращенным в какую-то совершенно другую реальность, находящуюся за пределом этой комнаты. Она смотрела сквозь пространство и видела там Ту самую – создание из капель дождя и ветра. И я ужасно хотел тоже ее увидеть. Но я был зол:

– А Ольга?

– Реальная женщина. К тому же, большая хищная кошка.

– Это все?

– Да. Разговор окончен.

В субботу. В пол девятого. Пожертвовав здоровым сном, я стоял у «Карамели».

***

Она стояла у окна, вглядываясь в морозную злую ночь. И плакала. Ей очень хотелось плакать, невыносимо, и слезы текли по лицу. Не от боли, больно не было. Как не было ни причины этим слезам, ни повода. Просто хотелось плакать. От жалости, жалости к самой себе. Очень по-детски. Да. Глупо, недостойно, эгоистично. Да.

Она плакала, кутаясь в одеяло. Слезы текли все быстрее, она всхлипывала, начиная рыдать в голос, задыхаться, прижимая к груди ладони, сжатые до боли в кулаки, и вскидывала голову к небу за оконным стеклом, туда, где должна была быть луна, и где ее не было.

Вдруг стало тихо. Она вытерла щеки – слезы закончились, но легче не стало. Хотелось плакать и плакать, рыдать, биться в истерике дальше, пока внутри ничего не останется, кроме тишины, пустоты, покоя, забвения. Хотелось вымыть, вылить из себя все, все без остатка, до последней капли. Радость, грусть, отчаяние, беспомощность, силу, слабость, веру, верность, но не могла выдавить больше ни слезинки. А в груди все еще дрожало что-то маленькое, испуганное до полусмерти.

Захотелось облокотиться на Чье-Нибудь плечо, сильное, твердое, надежное. Мужское. Но за спиной у нее никого не было. У нее не было никого.

Она отвернулась от окна и прислонилась к стене, холодной и жесткой. Она стояла, закрыв глаза, и искала внутри себя силы или слезы. Ничего. Она медленно, очень медленно стекала по стене, пока не оказалась на полу. Там бы она и осталась кутаться в одеяло, но подумала, что снова будет простуда, воспаленное горло, горящие щеки, таблетки, чай с лимоном. И отвращение к этой слабости, этой вязкой беспомощности заставило ее подняться, сделать три шаркающих шага и рухнуть на кровать в груду подушек, где она зарылась с головой в пух и одеяла.

Ей снилась весна, пропитанная солнцем и сладким ароматом цветущего персика, густым и бархатным. И свет пробивался сквозь опущенные веки, и было тепло, хорошо и не одиноко. И была надежда. Да, наверное, это была надежда.

***

В субботу. В пол девятого. Пожертвовав здоровым сном, я стоял у «Карамели».

Она не пришла.

Официант уже давно щелкнул замком и перевернул табличку на двери, а я все мерз. Снег падал, и падал, и падал, я стоял под козырьком, дышал теплым запахом свежих круасанов и ждал. И с каждой минутой Она казалась все менее реальной и все более сказочной, и я не верил, что она придет. Впрочем, она и не шла.

Злой до чертиков на себя за глупое ребячество, я решил отвести душу и позвонил Л.

Было почти десять, она не встает раньше одиннадцати, но я был зол. А теперь и она тоже.

– Я стою на морозе уже долбанный час, – процедил я вместо «Привет, прости, что разбудил», – Ее нет.

– Ты дебил, – ответила Л. вместо «Ничего страшного, мне все равно уже пора вставать». – Что мне ее нарисовать тебе, что ли? Забавно, не отвечай. Суббота!

– Я в курсе.

– Ты кретин. Она спит.

– Думаешь?

– Знаю! Но еще часика три и ты ее дождешься.

Она бросила трубку, может быть даже в стену. М-да. Неудобно вышло.

Я вошел и сел за столик у окна. Официант принес чай. Чего я ждал, о чем я думал?

После чая был кофе, круассаны на завтрак. Я хотел уйти много раз, но каждый раз мне вдруг казалось, что сейчас, еще мгновение – и я ее увижу. Я вздрагивал от звонка дверного колокольчика. Ее не было. Это была опять не она.

Были парочки влюбленных, припорошенные снегом. Были парни, были девушки – по одной и компашками, были мужчины с цветами и без цветов, были семьи с детьми и просто дети. Только ее не было.

Чего я ждал, о чем я думал? Я боялся разминуться с ней на пару минут. Шел четвертый час.

***

А мне нравится снег, – ее голос звучал легко и задорно, как в детстве.

– А как же дождь?

– А дождь я тоже люблю.

– О, боже мой! Ты любишь снег, дождь и солнце, и что еще?

– И пушистые белые облака!

– Да, конечно, прости, и еще ветер, и когда нет ветра, и грозу с громом и молнией в любое время года и суток. Оля, скажи лучше, чего ты не любишь?

Она задумалась и за мгновение стала взрослой.

– Не люблю чувствовать себя одинокой.

– Ну, так не чувствуй.

– Стараюсь! – крикнула она и рассмеялась, но в смехе ее было что-то неуловимо фальшивое.

А потом она кружилась, кружилась, кружилась, и ловила снежинки щеками, и мир вращался вокруг нее, как чокнутая карусель, но глаза ее были закрыты, и стояла весна…

***

Снег падал, и падал, и падал. Я уже и не ждал Ее, я просто не мог уйти. Как завороженный, я смотрел на людей, проходящих мимо, одни заходили внутрь и тогда звенел дверной колокольчик, но я уже не оборачивался, я знал – это не она, а потом они уходили, снова тревожа дверной колокольчик, но не меня. Время от времени били часы: один раз каждый час, я уже не считал, сколько я здесь сижу – я старался уйти. И не мог.

Снег шел, и шел, и шел. И когда мир за окном стал слишком белым, я закрыл глаза. И была весна. Девушка в парке кружилась, едва касаясь асфальта носочками туфель, глаза ее были закрыты, и я никак не мог поймать черты ее лица – так быстро она вращалась, ускользая от меня. А потом она смеялась, и смех ее разлился волнами и накрыл меня с головой, я утонул в ее смехе. Ливень. «Ливень!» – крикнул я, она замерла, повернувшись еще пару раз по инерции, волосы разметались по ее лицу –

– Вы заняли мой столик.