Полуночный гость

– Алчность! Она у нас одна на двоих. Я, например, вечно из-за неё попадаю в переплёт. Обижаю друзей, подставляю союзников.

– Холодно, – произнесла Элейн, стуча зубами.

– У меня есть действенное средство, – улыбнулся Хартен. – Показать?

– Пошляк!

– Вообще-то, – он остановился и начал рыться в рюкзаке, – я говорил о водке.

– Ты ещё и её с собой взял?

– Наложи всего понемножку и глядишь ко всему готов.

– Давай сюда!

– Только много не пей. Не хочу тебя тащить.

– Не учи учёного. Спирт и я – старые друзья! – она сделала затяжной глоток и вернула бутылку.

– Детство, видать, не подарок, – Хартен тоже отпил.

– Получше, чем у многих. По крайней мере, у меня были друзья. Ты сам можешь похвастаться подобным?

– Меня воспитывал отец на отшибе. Сверстников вокруг не было от слова совсем. Жалко, но тут ничего не поделаешь, – солдат закинул рюкзак за спину и пошёл дальше.

– Осталась в памяти какая-нибудь греющая душу история?

– Из детства?

– Ага!

– Какую же выбрать, чтобы сильно не позориться, – Хартен задумался. – Как-то пошли с отцом в горы. Он был охотником и ему как раз заказали чучело снежного барса. И вот идём мы по следу, зверь уже близко, и я проваливаюсь в яму. Сглупил, не пошёл по отцовскому следу.

Дыра узкая и глубокая, а верёвки нет. Отец меня подбадривал, а я чувствовал, что по мне ползают гады, начал паниковать. Ещё, как назло, на тропе барс появился. Пришлось развести костёр, чтобы отпугнуть.

В тот день мы разговаривали без остановки. Он наверху, я внизу. После смерти матери мы отстранились, и тут такой странный подарок.

Хартен замолчал.

– А как выбрался? – спросила Элейн.

– Отец согнул растущую рядом берёзу и сунул в яму, – пояснил солдат. – Крепок был. Твоя очередь.

– У меня есть брат.

– Тоже полукровка?

– Названный. И мы как-то залезли в церковь, было страшно любопытно, чем они там занимаются. Слухи ходили самые разные.

– Наслышан, – кивнул Хартен. – Помню, кто-то рассказывал, что между женским аббатством и мужским прорыли туннель сами служащие.

– Зов плоти трудно подавить.

– И чём всё кончилось?

– Нас поймали, а точнее его. Мне удалось спрятаться и убежать. А его стегали розгами, но меня он не сдал, – Элейн улыбнулась. – Потом сидеть не мог. Столько шуток тогда я придумывала, меня было не остановить.

– Слышала? – Хартен вдруг резко остановился и замер.

– Не порти момент… – не успела договорить Элейн, как сзади неё что-то хрустнуло. Они обернулись и замолчали. Хартен направил фонарь в кусты.

– Наверно ветка упала, – предположил солдат.

– Или зверь какой, – добавила эльфийка, – Туда посвети.

Они толпились на маленьком пятачке и следили за лучом фонаря, плавно плывущим по деревьям.

– Боишься? – спросил солдат.

– Не люблю ночь, – прошептала Элейн. – Дети бывают жестоки.

– В смысле?

– Сначала без зла играются с ушами, а потом в них что-то переключается. И вот ты уже привязана к дереву и ждёшь, пока они одумаются. Но они не возвращаются. Так проходит фол, другой, а потом начинает заходить солнце.

И тут ты вдруг всё сразу понимаешь, начинаешь рваться, кричать сильнее, плакать, но только до определённого момента. Ночь заставляет тебя умолкнуть и слушать лишь её. Скрежеты, взмах крыльев, завывание ветра и шелест травы.

– Это просто ветка, – настоял Хартен и протянул ей фонарь.

Эльфийка приняла его не сразу. Сначала пробежалась взглядом по неэмоциональным ожогам и серьёзным глазам.

– Могу вытащить свой меч, – добавил Хартен, – если это тебя порадует.

– Опять эти твои двусмысленные фразы, – она вырвала фонарь и пошла вперёд.

– Всё хотел спросить, а ты видишь в темноте?

– Нет. Полукровки не видят в темноте. А что?

– Так, просто любопытно стало.

Элейн повеселела и расслабилась. Фонарь действительно подействовал на ура. Он был, точно световой луч, распугивающий страхи. Но тут она вдруг замерла так резко, что Хартен в неё врезался.

Фонарь выскочил из трясущихся рук, упал и разбился.

– Ты что? – в темноте спросил Хартен.

– Там кто-то есть, – прошептала Элейн. – Пробежал прямо поперёк тропинки.