Фырка. 58- ая грань

– Вы кто? – спросил он нечистую силу.

– Мы – твои черти, – ответил Свирид.

– Коловёртыши, – добавил Немец.

– Кутузики, – пояснил Перец.

– Жмарцы, – уточнил Колбаса.

– А почему мои? – упавшим голосом попробовал уточнить Воропылов.

– Положено так, – будто бы и с сочувствием сказал Свирид. – Тому, кто совершил преступление с помощью нечисти, положены черти-пособники, в распоряжение которых преступник поступит после смерти.

– Параграф «Три вершка» Скользкого Уложения, – вставил Немец, во всём почитавший точность.

– Я поступлю?! – Воропылова передёрнуло.

– Ты, соколик! – уверила его Фырка.

– А какая нечисть мне помогла, вы что ли? – всё-таки самообладания Воропылову было не занимать.

– Нет, не мы, – ответил Свирид. – Тебе помог икота. Этот паразит и сейчас здесь. – Фырка шлёпнула кончиком хвоста по туесу из ракитовой коры, что держал подмышкой её опекун.

– Разве он, а не она – икота? – занимательно, но каллиграф любящий ранжир и порядок, остаётся таковым в любой ситуации.

– У таких зараз всегда мужское имя, – ответила за сыскарей и аблаката Фырка.

– Вы же, вроде, одной породы? – продолжил, видимо оттягивая момент истины, любознатничать Воропылов. – Зачем же вы своих-то ловите?

– Свои? – ухмыльнулся Немец. – Свои-наши по воле-вольной ходют, а не взаперти сидят.

– Мы и они ведём происхождение от разных инфузорий! – гордо отрапортовал Перец.

– В нас и в них течёт разная нуклеиновая кислота, – поддержал сослуживцев Колбаса.

– Они шуткуют, но по сути – это правда, – сказал Свирид и почесал бороду с левой стороны. – Суть же в том, что мы – природные. Сиречь, такие происхождением. А такие, как икота – колдовские, искусственные. Потому и продажные.

– Обманки, – добавила Фырка.

– Ну, повысил запас знаний? – спросил коллекционера молчавший всё время красноречия чертей Апричин и не дожидаясь ответа, обратился к Фырке: – Можешь показать товарищу Воропылову, что его ждёт?

– Очень могу, – ответила Фырка, развернула веер и дунула в гребень. На поверхности веера возникли изображения бсов, одни жутковатее других. Воропылову хватило пары клипов.

– И что мне делать? – с тоской спросил он Ястреба.

– Сознаться, – ответил консул. – С вашими деньгами и связями найдёте адвокатов, вхожих в судейские кабинеты, подкупите правосудие и, если и сядете, то ненадолго. Отсидите немного. Там и покаетесь. Предлагаю вам прямо сейчас позвонить в следственный комитет. И мы вас покинем.

– Советую ответить по людским законам, – продолжил Свирид своими аргументами. – У бсов-то тебе лихо придётся. А об икоте не думай, мы её с собой захватим.

– Согласен, – после недолгого раздумья заявил Воропылов и решительно поднял телефонную трубку: – Прокуратура? Я хочу сознаться в убийстве.

– Обманет? – Свирид отвёл Ястреба в сторонку, почти в переулок.

– Без сомнения, попробует, – уверенно ответил Апричин.

– А зачем тогда…

– Он червяк на крючке.

– Большую рыбу думаешь взять? – чёрт прищурился.

– На крючок – рыбу. А на рыбу акулу загарпуним, – и Ястреб хищно выгнул шею.

– Во как! Не ожидал, – Свирид не уточнил, чего он не ожидал, но его физиономия говорила – я надеюсь на колоссальный приз в большой игре.

– Рассчитываю на тебя, – добавил Ястреб.

– Рад! – заверил Свирид. – Я так рад, что «рад бы к чёрту провалиться, когда бы сам я не был чёрт!»

– Неужто Гёте? – предположил Ястреб.

– «Фауст». И ни строчкой меньше, – осклабился околоточный аблакат.

– Красиво, – похвалил Апричин и показал на туес. – Вам, уважаемый Свирид, надо что-то делать с этой пакостью. С икотой.

– Ни мне, ни моим помощникам с этой пакостью делать ничего не придётся. Не положено нам, мы не можем обратиться к истинному попу, а грешный тут не помощник. Только истинный может уничтожить икоту. Однако найти такого попа придётся вам, Ястреб.

– Я попытаюсь, – Апричин взял туес. – А чем вы займётесь?

– Займёмся Грамотеем Недоучкой, – ответил Свирид.

– Можно я останусь с Ястребом? – Фырка одним глазом посмотрела на опекуна, вторым – на консультанта.

– Можно, – вздохнул Свирид.

– Можно, – вздохнул Ястреб.

Отец Гавриил, называемый одними батюшкой, другими – попом, а третьими именуемый официально, священником, еле-еле отвязался от неприятной беседы. Выслушать людей, ответить им, внеся в душу успокоение, хотя бы на одну ночь – ночь без ужасных снов-видений, вливая во взор надежду, хотя бы на один день – день, когда свет сильнее тьмы, собственно этим-то и занимался отец Гавриил в небольшом храме на берегу Ях-Ромы, бывшем приходе слободы камнетёсов. Церковка, сохранившаяся провидением Божьим и беззаветным подвигом одного русского интеллигента, что служил чиновником в заповедно-историческом ведомстве, спасшим не одну церковку и палату, и умершим от хулы и гонений власть поддержащих, изорвавших ему сердце. А церковка была не простая и даже не сложная, но весьма сложно сложенная. Была родом не токмо старообрядческая, но и старой веры, которую рушили кромешники, врываясь на конях в храмы, где верующие радели ночью. У кого вера была истинной, у радеющих или кромешников, а затем – у раскольников или никониан, отец Гавриил – решать не брался. «Заблудшие души – все равны», – повторял поп, если кто-то пытался вызвать в нём злые чувства.

Люди приходили разные. Глупые и умные, больные и здоровые, верящие и изверившиеся. Отец Гавриил, полноватый, с мягкими чертами лица, слушал и говорил, крестно знаменовал и отпускал страждущих с Богом. Но изредка в церковку вползали человеки, душам которых помочь было никак нельзя, да чаще и души-то никакой, даже гаснущей, у них не бывало. Такой-то и покинул только что храм, безуспешно пытаясь оболгать соседа, и всё ради выгоды. И так уж ожидаемая выгода туманила разум человека, что потащился он за отцом Гавриилом и в подсобные помещения, где священнику предстояло заняться делами хозяйственными, коих всегда было немало.

– Зачем же батюшке докучать? – услышал отец Гавриил за спиной и обернулся. В солнечном свете дверного проёма трудно было узнать говорившего, но голос отцу Гавриилу был знаком. Апричин шагнул внутрь, деликатно взял докучающего прихожанина под локоть и произнёс: «На внешний взгляд, приверженцы ереси оставались православными христианами и сохраняли наружное благочестие. Пред людьми они являлись строгими ревнителями Православия, обличали и проклинали лжеучение. В тайне же они совершали свои сквернословия». Иди отсюда, болезный, не сквернословь, – и Апричин, под локоток, вывел злопыхателя из церковных строений.

– Из храма изгонять – не по-христиански, – сказал отец Гавриил.

– Странно слышать, – улыбнулся Ястреб. – Сын Божий изгонял торгующих из Храма…

– Торгующих верой, – заметил священник.