Письма к незнакомцу. Книга 5. Красота

А то – украдут.

Ничего себе! На Капри! Нашёл себе «горький» жребий! Поскромнее надо быть в желаньях. К примеру, как неистовый французский лирик Пьер Ронсар![114 - Пьер де Ронсар (1524-1585), знаменитый французский поэт.] Его лирический герой мечтал превратиться в блоху, чтобы укусить грудь любимой. Вы, Серкидон, найдёте этот образ излишне смелым, фантазию поэта не в меру буйной, а ситуацию напрочь оторванной от действительности. Это всё оттого, что не жили Вы, мой некусаный, в Средние века. Во времена Ронсара насекомое, воспетое русским писателем (Лесков![115 - Лесков Николай Семёнович (1831-1895), русский писатель.]), так докучало красавицам, что им приходилось носить замаскированные в одежде блохоловки: коробочки с прорезями, как правило, из слоновой кости, а внутри – пахучая приманка, которая должна была отвлечь блоху от нежного женского тела. Надо думать, толстокожие кавалеры означенных насекомых просто не замечали.

Вернёмся к Ронсару. Женские груди он сравнивает и с молочными холмами, и с алебастровыми холмами, и с холмами цвета слоновой кости. То есть с возвышенностями поэт определился однозначно – холмы. А вот с цветом определиться никак не мог. А может быть, эти метания от одного цвета к другому поэт использовал как повод лишний раз попросить любимую открыть для него грудь: «Ну никак не разберу, какого же она цвета!..»

Не имею права назвать Ронсара «очарованным странником», не про него это сказано и не мной (Лесков!). Определим французского поэта как неутомимого путника, бредущего к заветным холмам.

А теперь навестим неистовую Испанию! Помню, увлекаясь творчеством философа Ортеги, вычитал я (кажется, в «Этюдах о любви»[116 - У Хосе Ортега-и-Гассет, но не в «Этюдах о любви», а в «Дегуманизация искусства» написано: «Рамон в состоянии написать целую книгу о женской груди (кто-то назвал его "новым Колумбом, плывущим к полушариям")»]) о поэте Хименесе[117 - Рамон Хуан Хименес (1881-1958), испанский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе 1956 год.], который так свежо и по-новому воспел женскую грудь, что был назван новым Колумбом, плывущим к заветным полушариям.

Помню, как прочёл это, отбросил прочь Ортегу и накинулся на Хименеса – много прекрасных стихов, но ничего о полушариях. До сих пор не знаю, кто виноват: Ортега, Колумб, Хименес, переводчики или это я такой невезучий… А может быть, не было никакого плаванья к полушариям? Сам Рамон Хименес мореходом себя не считал, он говорил, что его творчество было походом навстречу Красоте. Кстати сказать, наш попутчик…

От снабжённой рифмами и разбитой на строчки поэзии перейдём к поэзии, искусно замаскированной под прозу. Но, пока не забыл,откроюсь, зачем дважды был мною закрыт скобками Николай Семёнович Лесков. Хотел Вас ознакомить, хотя бы бегло, с Законом парных случаев в следующем его проявлении: ни разу в течение длительной переписки не прозвучало имя писателя-классика Лескова, а вот в этом письме (надо же!) упомянуто два раза.

Ну а теперь читаем поэтическую прозу Ивана Бунина:

«Были эти слабые, сладчайшие в мире губы, были от избытка счастья выступавшие на глаза горячие слезы, тяжкое томление юных тел, от которого мы клонили на плечо друг другу головы, и губы ее уже горели, как в жару, когда я расстегивал ее кофточку, целовал млечную девичью грудь с твердевшим недозрелой земляникой острием…»[118 - Рассказ И.А.Бунина «В одной знакомой улице».]

Иной пример. Василий Фёдоров:[119 - Фёдоров Василий Дмитриевич (1918-1984), русский советский поэт.]

Я не знаю сам,

Что делаю…

Красота твоя, –

Спроси её.

Ослепили груди белые,

До безумия красивые…

Я не знаю сам,

Что делаю…

И, быть может,

Не по праву я

То целую эту, левую.

То целую эту, правую…

А тут всё наоборот. Всё бы стихи, и размер, и рифмы, а читаешь, как прозу. Вдобавок, прозу возмутительную! Ладно, красавчик-женолюб Бунин приник к девичей груди, ему можно, заслужил. Но Василий Фёдоров, ни дать, ни взять – дед Щукарь[120 - Герой романа Шолохова «Поднятая целина»], и что вытворяет! Да ещё игриво сомневается: «И, быть может, не по праву я».

Вот, Серкидон, пока мы с Вами теоретизируем и фантазируем, мир принадлежит тем, кто не по праву и нагло действует. Возмущением горло моё перехвачено, «безголосую песню свою»[121 - Строчка из стихотворения Ю.И.Колкер Юрия Иосифовича,Колкер Юрий Иосифович, р. 1946., русский поэт.] петь более не могу, простимся. И если Вам, темпераментный Серкидон, приснится эротический сон, мы с Иваном Алексеевичем и Василием Дмитриевичем посчитаем свою задачу выполненной.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-19-

Приветствую Вас. Серкидон!

Как руководство к действию принял я одно из суждений премудрого Кола Брюньона, достославного героя Ромена Роллана:

«Я люблю, как наши большие белые волы, пережёвывать вечером дневной корм. Как приятно потрогать, пощупать и помять всё то, что подумал, заметил, собрал, посмаковать губами, испытать на вкус, не торопясь, так, чтобы таяло на языке, медленно, в обсоску, рассказывать самому себе всё то, что не успел спокойно вкусить, пока ловил на лету! Как приятно пройтись по своему маленькому миру, сказать себе: «Он мой. Здесь я хозяин и повелитель…»

И вот нынешним вечером, смакуя свою утреннюю писанину, я вздрогнул, точно меня, как большого белого вола, огрели хлыстом по хребтине. Эх, дурачина я, простофиля! Целое утро всех подряд цитировал, даже Александра Сергеевича Пасынкова упомянул, а поэта номер один – А.С. Пушкина – запамятовал.

Утренний «косяк» спешу исправить тут же, до завтра не откладывая. А поскольку пишу вечером, письмишко может получиться и коротеньким, и местами пасмурным. Вы его строго не судите.

Итак. «Весёлое имя: Пушкин!»[122 - Из статьи А.А. Блока «О назначении поэта».] Ну и что же Пушкин?..

А Вы, знаете, Серкидон, кажется, я начинаю понимать, почему в утреннем письме не прозвучало это «весёлое имя». Как-то не густо у Александра Сергеевича написано по нашей теме. Разве что – «Дианы грудь…»

Всуе помянутый утром Моруа воскликнул бы: «О! Это про грудь Дианы де Пуатье!»[123 - Диана де Пуатье (1499 – 1566), возлюбленная и официальная фаворитка французскогокороля Генриха II.] А вот и нет! Пушкин имел в виду не фаворитку Генриха II[124 - Генрих II (1519 – 1559), король Франции с 1547 года, при рождении получил титулгерцог Орлеанский.], а богиню Диану, которой дал обед верности пасынок Федры – юноша Ипполит. Диану-охотницу восхищённые художники, все как один, рисовали с грудью и упругой, и красиво очерченной. Исходили из того, что была Диана девственна, а значит, не касались её груди ни жадные мужские руки, ни жадные младенческие губы. А потом: жизнь богини протекала в движении, на свежем воздухе, что весьма полезно и для всего организма в целом, и для женской груди в частности.

После слов «Дианы грудь…» сбился Александр Сергеевич на ланиты, да ножки. В основном, конечно, на ножки, они-то и отвлекли его настолько, что «перси полные томленьем»[125 - Строчка А.С.Пушкина.] воспел пылкий поэт, господи прости, достаточно лениво.

А не виновен ли в том в детстве Сашенькой читанный Ретиф де ла Брентонн? Предлагаю небольшой отрывок из рассказа французского писателя, он пишет о женских ножках и выдаёт себя с головой:

«Сентпалле обладал особенным вкусом, и не все прелести производили на него одинаковое впечатление. Красивое лицо и – везде кроме Испании – красивая грудь имеют свою цену; стройная и лёгкая фигура, красивая ручка нравились ему; но то, что действовало на него живее всего, что причиняло ему непроизвольную и восхитительную дрожь во всех фибрах, была красивая ножка: в его глазах ничто на свете не превосходило этой прелести, возвещающей нежность и совершенство всех прочих красот».

Вылитый Пушкин! Или этот вирус «ножколюбия» Александр Сергеевич зацепил у средневекового Брентонна, или слова француза попали на благодатную почву, а затем были взращены и зарифмованы.

Чувствую, что увлёкся, но всё равно скажу: особенно ценилась среди знатоков маленькая изящная ножка. Всех обладательниц изящных женских ножен я не назову, но имя одной упомянуть нужно обязательно: герцогиня Анна Амалия. Её ногами грезили и женщины, и мужчины Веймара. Мужчины носили на цепочках золотые кулоны в форме ножки своего кумира, а дамы скупали вожделенные башмачки, которые «высочайшая Золушка» меняла несколько раз на дню. Не всем башмачки были впору.

Кстати говоря, герцогиня – покровительница таланта Гёте, как художественного, так и административного, и мать нашего давнего знакомца герцога Саксен-Веймарского Карла-Августа. Ему, сотрапезнику и приятелю, поручил Гёте своё сватовство. Одно из немногих дел, которые великий герцог провалил.

Ну вот, по большому счёту, и вся моя вечерняя писулька. Тут уместилось и самобичевание, во многом зряшное, тут мы скатились с женских грудей к изящным ножкам дам, тут мы «потрепали лавры старика» и за бакенбарды его подёргали. Пора нам эти игрульки «в классики» прекращать, иначе увидит кто из пушкиноведов и нам кранты… Эти люди за Пушкина способны буквально на всё. Я Вам сейчас расскажу почему. Любят они Александра Сергеевича тройной немыслимой любовью. Исток этой любви в двустишье Юрия Тейха:«Ещё и тем ты долго будешь мил,\\Что тьму пушкиноведов прокормил». Пушкин для пушкиноведа и работа, и отрада, и предмет фантазий. Поэтому каждый год мы узнаём новый факт из жизни Пушкина, а каждые пять лет у Александра Сергеевича появляется новая любовница. Как прав Секст Проперций:[126 - Секст Аврелий Проперций (50г до н.э. – 16 до н. э.), древнеримский элегический поэт.]

«Letum non onnia finit» – «Не всё кончается смертью».

Жизнь классика после смерти только начинается!

Ну что, «пока горит свеча» припомним, с чем нам довелось ознакомиться на пути к заветным вершинам. Уже были: стихи, проза, возведённая к поэзии, стихи, низведёнными к прозе. На очереди у нас такая сложная литературная форма как диалог. Бьюсь об заклад, Серкидон, Вы тут же припомнили диалоги Платона, которые, я верю, успели полюбить всем сердцем.

Ну да я заболтался!

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-20-

Приветствую Вас, Серкидон!

Вы ждёте от меня диалог. Да, пожалуйста, будет Вам диалог, но не от Платона.

Пора сказать, что истоптали мы с Вами платоновские времена изрядно, и знаем, что у древнего грека появление женщины среди мужчин – большая редкость. А мужская сверхлогичность и упёртость в своё мнение делает диалоги похожими на лошадей-тяжеловесов: да – нужные, да –работящие, да – пользу приносят немалую, «но Боже мой какая скука!»[127 - Секст Аврелий Проперций (50г до н.э. – 16 до н. э.), древнеримский элегический поэт.]– воскликнул бы повеса пылкий.