Меняла

– Привет! – она недоуменно оглянулась, и наши взгляды встретились.

– Каштаны качались, мы где-то встречались, – промолвил я, надевая дежурную улыбку номер один.

– Долго фразу сочинял? – она надменно улыбнулась. – Или знакомый поэт написал?

– Это – квинтэссенция из техники стихосложения Байрона, – я начал поедать ее глазами, и она слегка покраснела. – Его поэзия очень красива. Почти так же красива как ты!

– Думаешь, комплимент сразил наповал? – она нахмурила тонкие, изогнутые серпами брови и откинула с лица непослушную прядь каштановых волос. – Ты похож на героя из сериала про шпионов.

– Я так же неотразим, как они? – спросил я, пригрев на лице дежурную улыбку номер два.

– Ты так же банален и пафосен! – она фыркнула и, резко развернувшись на шпильках, зашагала прочь.

– Постой, красавица! – я в два прыжка догнал ее и загородил дорогу. – Быть может, я – твоя судьба?

– Еще пара минут, и ты станешь проклятием последних минут моей жизни! – она нахмурилась, и в ее серых глазах засверкали серебристые искорки гнева.

– Не умирай! – я рухнул коленями в пыльный асфальт. – Живи вечно и дари мятущимся душам полет красоты!

– Умирать? – у нее вытянулось лицо, и задрожали губы. – Ты что себе позволяешь?!

– Ты сама сказала: «…проклятием последних минут моей жизни». Из-за меня, конечно, прыгали с мостов, – я начал загибать пальцы, – выбрасывались в открытый космос, заходили в террариумы с крокодилами и в клетки со львами, но ты… Прошу, не совершай подобного!

Закончив шутовскую мольбу, и я притворно заломил руки и закатил глаза.

– Среди моих знакомых еще не было комедиантов! – она захохотала, запрокинув голову, и дождь каштановых волос окропил ее плечи. – Меня зовут Анна.

– А меня – Дар. Стану шутом, если будешь моей королевой! – я пожал изящную ладошку и пружиной подпрыгнул вверх. – Предлагаю отметить наше знакомство.

– Где?

– Мне нравится кафе «Император», – я мечтательно улыбнулся. – Оно совсем близко, и там очень вкусные чанахи. Пройдемся?

– Идем, приглашение принимается! А что такое чанахи? – она пожала плечами. – Это зверьки, запеченные в фольге или газированные напитки?

– На холмах Грузии печальных… Ты пиццу когда-нибудь ела? – с деланным любопытством осведомился я.

– Ела, – Анна посмотрела на меня сбоку, и заходящее солнце осветило точеный абрис ее лица. – Но это было очень давно, еще в детстве.

– Чанахи – это жидкая пицца, – я сложил руки чашей. – В маленький горшочек кладется вся еда, которая есть в доме…

– Всю еду в маленький горшочек! – она язвительно усмехнулась. – А поместится?

– Поместится, если сдобрить твоим сарказмом, – поджал губы я. – Так вот. Кладем в горшочек кусочки мяса, картофеля и овощей, добавляем специи, заливаем водой и ставим все это в печь, но только на живой огонь, – я сделал паузу и замедлил шаги. – Такой же, как горит в моих глазах при виде тебя.

– Это – не огонь, а лишь его отражение, интересно было бы взглянуть на очаг! – Аня улыбнулась и слегка покраснела.

– Вот и кафе, прошу Вас! – я в легком полупоклоне указал рукой на старый крейсер, стоящий в некотором удалении от аллеи.

Мы прошли несколько десятков метров по мягкой изумрудной траве и оказались у изъеденного временем и непогодой космического корабля. Его массивный, но не лишенный хищной грации корпус был подобен огромному великану, попавшему в путы темно-зеленого плюща и бирюзовых лиан. Я толкнул ногой металлическую дверь, и мы вошли.

Дизайн был прост, даже небросок, но весьма недурен. На срезах командных, смотровых и прочих палуб, которые с трудом угадывались в ломаных очертаниях зала, располагались уютные столики, в центре возвышалась слабо мерцающая в полутьме стеклянная колонна, а вокруг нее огромной аспидно-черной змеей вила свои кольца барная стойка. Официанты и бармены были раздеты со вкусом. Весь их наряд ограничивался сетками и пластинами, переливающимися ртутью и прикрывающими не более одной десятой атлетически сложенных тел. Везде был металл и стекло. Черное и серое. Прозрачное и стальное.

– Ты знала, что мы придем сюда? – я улыбнулся и оглядел ее серебристо-серый наряд. – У тебя даже глаза сталью отливают!

– Твоя ирония может превратить эту сталь в свинец!

Аня решительно направилась к ближайшему столику.

– В расплавленный пулевой свинец! – добавила она, уже садясь.

– Тогда я стану мишенью, предназначенной для этих притягательных снарядов, – сказал я, устраиваясь напротив.

– Не обольщайся, – она приблизила ко мне свое прекрасное, будто выточенное искусным скульптором, лицо. – По-моему, тебя сразят лишь серебряные пули.

– Что будете заказывать? – у столика материализовался полуголый официант и предложил электронное меню.

– Мне ничего не нужно, ангелы не едят земную пищу, – я взял в руки меню и приложил к нему большой палец. – А девушке принесите бутылку шампанского.

– Как скажете, – официант удивленно пожал плечами и понесся прочь.

– Еще два бокала и ассорти, – крикнул я вслед и ласково, как ни в чем не бывало, посмотрел во взбешенные глаза моей визави.

– Это – твой фирменный стиль общения с девушками, или я отстала от модных течений? – Аня раздраженно смяла салфетку в тонких, нервных пальцах.

– Мне нравится, когда девушки краснеют, – я скользнул взглядом по румянцу на ее щеках. – Это говорит о том, что они впитали субкультуру, близкую к традиционной земной.

– Ты всегда такой?

– Какой?

– Игриво-ироничный, но какой-то искусственный, ненастоящий…

– Разрешите? – подошедший официант разлил шампанское в высокие хрустальные бокалы.

– Я не искусственный, – мои пальцы отбивали на белой поверхности скатерти сигнал «SOS». – Просто играю не ту роль.

– А какой ты без игры?

– Я скучный. Скучный и тусклый, как неграненый алмаз. А еще я скромный. А еще вышивать могу, на машинке, крестиком…

– Скромный Нарцисс, – Аня теребила в руках сумочку и задумчиво смотрела на пузырьки, струящиеся по стенкам моего бокала. – А ты стихи писать пробовал? У тебя должно получиться.

– Пытался, конечно, – я взял в руки фужер. – Предлагаю тост за примирение и перемену места дислокации.

– И куда понесут нас бурные воды судьбы?

– К океану романтики, где навсегда утонет мой цинизм.