Тяга к свершениям: книга четвертая

– Спасибо, – мимоходом произнес Майский, находясь уже в дверях.

Пройдя обратно по коридору, почти к самому выходу, он остановился возле шестьсот сорок второго кабинета. Неожиданно для себя Майский обнаружил, что Литовская, похоже, была совершенно права – у входа в этот кабинет действительно почти никого не было. Здесь находилась только одна старушка, которая, как выяснилось, вообще заняла очередь по соседству, а сюда пришла, чтобы просто иметь возможность посидеть, потому что напротив ее кабинета свободных стульев не было, а подолгу стоять ей, в виду преклонного возраста, было уже в тягость. Обрадовавшись этому обстоятельству, Майский как обычно посмотрел на блестящую коричневую табличку у входа в кабинет, на которой желтыми буквами было выведено «Главный юрист – Владимир Алексеевич Белокобыльский» и, постучав, зашел внутрь.

Кабинет Белокобыльского был меньше, чем у Литовской, да к тому же еще имел не прямоугольную, а квадратную форму, так что, заходя внутрь, посетители сходу натыкались на стол его обладателя. Кроме стола здесь находилось еще четыре шкафа, три из которых, те что были со стеклянными дверцами, стояли доверху набитые толстенными папками, которые также в большом количестве присутствовали и на подоконнике, и на столе Белокобыльского. Одна из таких папок лежала сейчас открытая перед ним, а он, одетый как обычно в свой дорогой костюм с галстуком, внимательно изучал что-то одновременно в двух листках, которые держал в воздухе в обеих руках. В кабинете никого кроме Белокобыльского не было и, когда Майский представился, тот сразу предложил ему сесть на стоящий рядом стул.

– Владимир Алексеевич, я сейчас только что был у Евгении Львовны Литовской, и она направила меня к вам, сказав, что вы сможете мне помочь, – начал Майский, усевшись на стуле. – Я работал в крупной нефтегазовой компании, где, в результате несчастного случая на производстве, был травмирован, приобрел инвалидность второй группы (шестьдесят процентов недееспособности) и с того времени получаю положенные мне соответствующие пособия. Последние десять лет я прожил в Я-ске, но год назад переехал в N-ск, а как только выплаты моей пенсии перевели в ваше отделение пенсионного фонда, их сократили в три раза.

Майский почти дословно повторил то, что несколько минут назад озвучил Литовской. Зачастую снова и снова отправляемый к кому-нибудь, кто «точно сможет помочь», он иногда проходил с одним вопросом и по десять чиновников в день и взял за правило запоминать разговор, чтобы потом заново на ходу не подбирать слова. К тому же в этом случае он с каждым разом все четче и лучше формулировал свое обращение, что также было несомненным положительным следствием такой привычки.

В этот раз Майский говорил спокойнее и не горячился, как у Литовской. Отчасти это было вызвано тем, что, пока он сидел в ее прохладном кондиционируемом кабинете, рубашка на нем успела обсохнуть от пота, да и воздух был легче, чем в коридоре, и он почувствовал себя значительно лучше. Но в большей степени на конструктивный диалог его настроил внешний вид встретившего его чиновника. В отличие от Литовской, откровенно выказывавшей по отношению к Майскому неприязнь и раздражение, Белокобыльский слушал его очень внимательно, приподняв в своей исключительно манере брови, отложив все бумаги и полностью сосредоточившись на посетителе.

– Вообще, как только я ушел на пенсию, и мои выплаты перевели в государственный пенсионный фонд, их размер постоянно снижался, – продолжал Майский. – Еще в Я-ске я обратился в суд, и в результате было вынесено постановление, согласно которому моя пенсия не может быть ниже пятнадцати тысяч рублей.

– А с кем у вас состоялся суд? – еще сильнее заинтересовался Белокобыльский и даже при этом подался телом несколько вперед.

– С Я-ским отделением пенсионного фонда.

– У вас судебное постановление с собой? – спросил пожилой юрист, смотря на папку, которую принес с собой Майский.

– Да.

– Могу я на него взглянуть?

– Конечно, – покопавшись немного в папке, Майский протянул Белокобыльскому несколько сшитых листов. – Вот оно.

Белокобыльский взял постановление и стал внимательно его изучать.

– А какой у вас сейчас размер пенсии? – снова обратил он свой взгляд на Майского, выказывая явную заинтересованность.

– Пять тысяч, – ответил Майский, на что Белокобыльский несколько раз понимающе кивнул и опять вернулся к изучению постановления. – Сократили в три раза – до этого была пятнадцать тысяч.

– Давно вы не работаете?

– Больше четырнадцати лет, – вымолвил Майский, понизив голос и как бы оправдываясь, но после небольшой паузы, вдруг снова загорелся: – Я не говорю о том, чтобы восстановить мою пенсию на первоначальный уровень, до того, как ее начали урезать в Я-ске, но то, что сделали здесь – просто непостижимо. В постановлении все четко сказано. Это прямое нарушение судебного решения. Просто издевательство какое-то!

– Да, действительно, все так и написано, – произнес Белокобыльский, протягивая ему назад постановление. – Но чтобы дать вам хоть какой-то вразумительный ответ, мне потребуется официальное заявление от вас (образец вы найдете напротив моего кабинета) и определенные документы, которые необходимо будет приложить к заявлению, – с этими словами Белокобыльский открыл тумбочку своего стола и, порывшись внутри, достал небольшой листочек, похожий размерами на памятку, на котором мелким шрифтом был напечатан какой-то длинный список.

Майский взял памятку. В ней перечислялись самые различные справки, документы и выписки, всего более двадцати пунктов и все хорошо ему знакомые.

– Я смогу их собрать никак не раньше октября, – проговорил Майский, вопросительно посмотрев на Белокобыльского.

– Хорошо, – по виду даже обрадовавшись этой новости, ответил Белокобыльский. – Я как раз к тому времени подниму документы по вашему делу и постараюсь в общих чертах разобраться в ситуации, – заключил он, сложив на столе руки и внимательно уставившись на Майского.

Всем своим видом Белокобыльский как бы говорил сейчас: «мне пока что нечего добавить, так что если у вас тоже нет больше вопросов ко мне, я думаю, нам можно уже и закончить». Но, несмотря на этот посыл, который столь явно угадывался в нем, в выражении его лица не играло ни одной, даже самой маленькой нотки усталости от посетителя: оно оставалось по-прежнему приветливым и открытым, так что, казалось, если бы сейчас у Майского нашлось бы еще с десяток вопросов, то он спокойно и без сожаления уделил бы ему все свое время.

В действительности же у Майского не было больше вопросов, однако и уходить вот так он тоже не хотел. Его ситуация все еще оставалась совершенно неопределенной и он бессознательно желал услышать хоть какой-то ответ, за который смог бы зацепиться, чтобы вселить в себя надежду и таким образом иметь возможность унять свои переживания.

– Но все-таки – ваше мнение о сложившейся ситуации? – наконец, после небольшой паузы поинтересовался Майский, как будто выпрашивая сейчас у Белокобыльского ответ.

– Пока из этого судебного решения я вижу, что ваша пенсия действительно не должна быть меньше пятнадцати тысяч…, – приподнял брови Белокобыльский. – Кстати, могу я снять копию с постановления? – как бы опомнившись, спросил он и, получив документ, принялся копировать каждую страницу.

– А эти два месяца, пока я буду собирать бумаги, у меня какие выплаты будут?

– Останутся на текущем уровне… Но если сокращение пенсии окажется незаконным, то вам заново все пересчитают и вернут неуплаченную за все эти периоды разницу, – ответил Белокобыльский, добавив при этом к выражению своего лица проникновенную улыбку.

Этого было больше, чем достаточно, чтобы Майский полностью удовлетворился своим посещением. Его плотно сжатые чуть приспущенные губы как-то напряженно дрогнули вместе с мышцами на подбородке и вдруг сложились в ответной улыбке, настолько робкой и несуразной, что создалось впечатление, будто он совсем забыл, как это – улыбаться, и сейчас пытался вспомнить. Круглое меленькое детское лицо его приняло совсем глупое выражение.

– Спасибо, – произнес Майский, забирая назад свое постановление.

– Пожалуйста.

– До свидания, – Майский попрощался и вышел в коридор, где сфотографировал висящий на стенде образец заявления, чтобы позже заполнить его дома, и направился к лифту. Впервые за последние два месяца он смог с надеждой заглянуть в будущее.

«Здорово! – думал про себя Майский. – Наверняка это их ошибка – вон как этот юрист подпрыгнул, когда я про свой судебный процесс с Я-ским пенсионным фондом сказал. Сейчас они уж точно меня всерьез воспринимать будут… Получается, что если мне пенсию пересчитают, то с учетом двух месяцев, которые я еще буду бумаги собирать… минимум тысяч восемьдесят сразу должны выплатить… А что если не пересчитают? – его на секунду охватило сомнение. – Нет! Не может быть. Не могут же они так запросто игнорировать решение суда. Не-ет! Неспроста Белокобыльский постановление копировал. Да он же и сам сказал, что пенсия не должна быть ниже пятнадцати тысяч. Юрист – сразу понял, о чем речь. Отлично все получилось. И хорошо все-таки, что Литовская меня именно к нему направила. Замечательный мужик».

Майский так редко встречал среди чиновников людей, подобных Белокобыльскому, которые с пониманием и участием относились бы к его проблемам, что воспринял сейчас слова юриста с особенным воодушевлением и надеждой. Если бы то же самое ему сказала, например, Литовская, то он расценил бы ее заявления более скептически, но Белокобыльский, казалось, полностью разделял его точку зрения. Он так искренне интересовался его проблемой, так внимательно слушал, до того легко и открыто принял его обращение, что Майский посчитал свой вопрос уже решенным наверняка. Он слышал то, что хотел слышать, и двусмысленные по своему содержанию предположения Белокобыльского воспринял совершенно однозначно.

Правда, от Майского требовалось теперь собрать целую папку самых различных бумаг, но это было в порядке вещей и ни капельки его не смутило. Он уже хорошо знал, где нужно брать все эти выписки, и какие процедуры придется для этого пройти. Самую большую трудность из приведенного перечня представляла справка о подтверждении инвалидности с врачебно-трудовой комиссии. Чтобы получить только ее, на комиссию надо было предоставить ворох заключений самых различных врачей о состоянии здоровья и именно из-за нее все растягивалось до октября. «Это повезло еще, что у меня в октябре как раз комиссия назначена, а так можно было бы и дольше ждать. Вообще, довольно удачно все складывается: и у Белокобыльского все подробно выяснил, и отдел социального страхования быстро нашел, а мог бы до сих пор в очереди в справочное окно стоять», – вспомнил Майский, как ловко он придумал обратиться за помощью к охраннику. С упоением от своей находчивости и красноречия, поглощенный сладостными размышлениями он не заметил, как спустился в холл и вышел на улицу.

Оказавшись на улице, Майский сразу пришел в себя. Он посмотрел на время – было полпятого. Солнце светило по-прежнему ярко и будто совсем не собиралось садиться. Майский направился к своей машине и тут вспомнил про магазин. Жизненно важно было решить: закрывать это не приносящее никакой прибыли предприятие или продолжать работу. Если рисковать и продолжать, то завтра владельцу помещения непременно надо было оплатить задолженность по аренде, в противном же случае необходимо было сворачивать торговлю и все равно как-то возвращать долг. Вся эта неоднозначная ситуация, требующая экстренного решения и тщетно терзавшая Майского уже несколько недель подряд, снова нависла над ним, но в этот раз мучительных раздумий у него не было. Еще не дойдя до автомобиля, он уже знал, как ему поступить.

Майский сел в машину, достал телефон и набрал номер.

– Марина привет.

«Привет Максим», – раздался в трубке нежный женский голос.

– Как дела? – спросил Майский, весь сгорая от волнения и в нетерпении чуть даже не перебив Марину на полуслове.

На самом деле он совершенно не беспокоился о том, как в действительности обстояли у нее дела, но желая соблюсти элементарные приличия, не стал озвучивать сразу в лоб причину своего звонка.

«Хорошо», – коротко и настороженно ответила Марина. Она хотела было уже добавить «А как у тебя?», но уловив нетерпеливое беспокойство в голосе Майского и, поняв, что эти пустые любезности только раздражали сейчас его, предпочла опустить их и не стала проявлять ответную заинтересованность, что обычно делала всенепременно.

– Я хотел бы с тобой встретиться, – как и предполагала Марина, сразу перешел к делу Майский. – Ты дома сейчас?

«Нет. На работе».

– А когда дома будешь?

«Где-то через полтора часа».

– Через полтора часа?! А что так долго? рабочий день почти закончился.

«Я еще в садик за Алиной пойду».

– Может, я в садик схожу. Я уже освободился. И вместе дома встретимся.

«Ну-у… Если тебя не затруднит, я буду только рада… А у тебя что-то срочное?».