Зверь и я

– Она погружена в стазис. Просто спит и видит сны: хорошие и не очень, – хищно улыбнулась Агния, меняясь на глазах: из бедной овечки превращаясь в озлобленную химеру.

Тоду казалось, что он впервые видит эту женщину, что стоит напротив. Будто бы всю жизнь до этого у него на глазах были шоры, от которых ему вдруг посчастливилось избавиться.

– Где Виктория? – рыча, двинулся на нее мужчина, грозя скорой расправой, но обнаруживая себя загнанным в ловушку захлопнувшейся клетки, целая стена которой появилась будто из ниоткуда.

– О, твоя человеческая подстилка? Кормит червей в каком-то овраге, – мерзко захихикала пригретая на груди змеюка.

Ослепленный яростью Тодор кинулся на тонкие прутья, желая только одного – вырвать глотку предательнице и убийце. Агния испуганно отскочила от клетки. Но стоило Тодору прикоснуться к прутьям, как по ним будто прошел разряд, а сам мужчина с треском и громким хлопком отлетел назад, неслабо приложившись о каменные плиты. Подвал наполнился мерзким смехом красной волчицы.

– Вы все сдохните, – как безумная повторяла она снова и снова, и не переставала смеяться.

Встав с трудом с каменного пола, альфа подошел к решетке напротив Агнии и взялся за прутья обеими руками, пытаясь разорвать их в клочья. Если бы не эта гадская плесень, поглощающая его магию, ему бы давно это удалось. По прутьям с треском бежали искры, Тодор едва ли не шипел от боли, не убирая рук с прутьев, ставших похожими на каленую сталь.

– Ты не можешь противостоять! Не можешь, не можешь, – испуганно блеяла оборотница, которая в отличие от Тодора была полностью лишена своих сил в этой комнате, ей приходилось довольствоваться только магией сирен, но она мало что могла противопоставить острым когтям и клыкам оборотня.

Агния испуганно заозиралась по сторонам, не находя места для укрытия и боясь за свою жизнь, в случае если Тодор окажется слишком силен. Ни один из оборотней не мог выбраться отсюда, не мог ничего противопоставить ей. Она проверяла… Откуда в этом проклятом волке столько силы?

Тодор разжал руки, не в силах более терпеть боль, и давая себя короткую передышку. В сырой темнице повисло гнетущее молчание, которое разбил скрежет длинных когтей по каменным плитам. Из темноты, будто из ниоткуда, вышел на свет огромный ужасный волк, скаля свою зубатую пасть. Не дойдя до клетки пары метров, ужасный волк обратился в человека, заставив застыть Тодора на месте от удивления, а Агнию заулыбаться, видя в незнакомце своего спасителя. Первый раз на глазах у Тодора эти чудовища принимали человеческий облик, а значит все, что он знал о них прежде – ложь и вымысел.

– Добро пожаловать домой, братец, – высокий темноволосый мужчина в черном камзоле подошел вплотную к клетке, презрительно глядя на Тодора взглядом полным усмешки и превосходства.

***

Ивет в одиночестве прогуливалась по картинной галерее, изможденная обществом других оборотней. Возраст и характер требовали покоя, тишины для размышлений. А подумать действительно было о чем.

Одна за другой потускнели жемчужины с ее браслета: сначала Виктория, но о судьбе новообретенной львицы она сейчас мало печалилась, потом Маши, а это уже было чревато тем, что похитители могли распознать в заколке артефакт, и последним она утратила отклик от Тодора. Она чувствовала, что он жив, но не более того, будто бы что-то не пропускало магию, не давало пробиться друг к другу, как сквозь толщу воды или камня. Нужно было срочно принимать какие-то меры.

Оборотница ходила между портретами в тяжелых рамах, вглядываясь в знакомые силуэты. Видя их молодые лица, оставшиеся такими в вечности, она как никогда ощущала себя дряхлой старухой. Она знала слишком многих из них, кого-то хуже, кого-то лучше, кому-то была соперницей, а кому-то наставницей. Лишь для одной была утешением.

Женщина остановилась напротив изображения девушки с длинными платиновыми локонами, ниспадающими почти до самой поясницы, с мягкими чертами лица и полуулыбкой, горечь которой знала только она одна из ныне живущих. Грех Малике жаловаться на строгость родителей и коварство судьбы, Сильвея была немногим старше, когда Боги решили ее испытать на прочность.

Она росла у нее на глазах, расцветала от года в год, как самый прекрасный цветок. Неудивительно, что альфа, Эрмир, положил на нее глаз, принимая в расчет и ее высокое положение, а значит и силу. Но юркий цветочек хотела жить по-своему, строила планы, и даже успела, глупенькая, влюбиться.

Чужак, незнакомец, заполучил сердце ее маленькой наивной девочки и растворился на горизонте как утренняя дымка в рассветный час. Только она все ждала и верила. Верила, что он придет за ней. Сбегала из дома, крушила все, что подворачивалось под руки и лапы, сражалась за свое право на счастье. Но герой-любовник, видимо, получив все, что хотел, так и не пришел. Никто, кроме старухи Ивет, не слышал горьких слез, пролитых цветочком.

И вот однажды из покоев юной наследницы вместо волчонка, вышла волчица, полная решимости, ярости, хитрости, опыта, лишенная надежды и любви. Эрмир получил, что хотел: Сильвея стала его женой, спутницей и альфой, испытывая к своему супругу лишь уважение, как к мудрому правителю и не более.

Но Ивет знала, что рано или поздно эта защитная скорлупа треснет, выплескивая все горе одинокой женщины, и всегда была рядом. И случилось это намного скорее, чем предполагала сама наставница – Сильвея узнала, что беременна. Вот таким оказался прощальный подарок от любимого мужчины.

Могла ли она бросить ее на растерзание этим хищникам? Определенно нет. А гаденыш Эрмир, которого старуха всегда недолюбливала, не переломился бы, воспитывая и чужого сына.

Тодор стал исцелением для своей матери, но так и не познал отцовской любви. Чем больше Тодор отличался от Эрмира, тем больше его любила Сильвея. Неведомое чутье и седьмое чувство будто отталкивало их с Эрмиром друг от друга, еще больше стала пропасть между ними с рождением настоящего наследника – Захари.

Лишь в сердцах двух женщин теплилась любовь и забота для каждого из этих сорванцов. Любовь – очень странная штука, толкающая всех существ на безумные и необдуманные поступки.

От любви Сильвея желала свободы своим детям, любить и быть любимыми. От любви Ивет обещала ей, что будет оберегать ее волчат. От любви, Захари поклялся, что он займет трон и освободит старшего брата от этой тяжелой ноши. От любви Захари не мог его убить и никогда не сможет. От любви Ивет не может допустить, чтобы на голову глупенького несмышленыша обрушилась кара Богов за нарушение клятвы.

Слишком много бед от этой любви. Но и надежд она приносит немало. Ивет не решалась бередить старые раны альфы, но иногда ей казалось, что, когда Сильвея стоит у окна, задумчиво вглядываясь вдаль, она все также продолжает ждать и верить.

Она это просто чувствовала, ведь тоже любила, только поняла слишком поздно.

Глава 16 – Узник по своей воле

Тодор вглядывался в лицо оборотня, стоявшего напротив. Оно казалось ему одновременно и знакомым и абсолютно чужим.

– Ты можешь быть свободна, – не поворачивая головы, сказал незнакомец Агнии.

И та, боясь ослушаться его приказа, поспешила прочь. Она ушла туда же, откуда и появился оборотень, наверное, там есть еще один вход или лестница. Тод старался подмечать все важные детали, не бросая надежды выбраться отсюда и спасти девочку.

Незнакомец облокотился о прутья клетки, искры и шипение которых его ничуть не беспокоили.

– Ну же, братец, спрашивай, что тебя беспокоит, – оскалился брюнет.

– У меня есть только один брат, и он сейчас далеко отсюда, – прорычал Тодор самозванцу.

– Всем свойственно ошибаться, – флегматично пожал плечами оборотень. – Ты – не исключение, братец. Как видишь, наш папаша был крайне неразборчив в женщинах.

– Мой отец – альфа Эрмир.

– Да? – всерьез заинтересовался незнакомец. – И много у вас с ним общего? Позволь, я угадаю. Ничего?

Его белоснежная улыбка была будто насмешкой для Тодора. Он пытался сложить вместе все догадки, недомолвки взрослых, свои ощущения, но все равно упорно отказывался верить словам чудовища.

– Я, похоже, совсем забыл представиться. Элазар. Так звали и нашего отца, если тебе это, конечно, интересно.

– Не интересно, – Тодор скрестил на груди руки. – Почему тебе не доставляют дискомфорт прутья? Потому что у тебя нет магии?

– Ну почему же? – Элазар раскрыл перед собой ладонь, на которой тут же вырос цветок, сотканный из самой тьмы. – Есть у нас и магия, и человеческий облик, что весьма неожиданно, не правда ли? – в его голосе чувствовалась насмешка.

– Зачем тебе все это? Так хочется власти? – попытался узнать причину подобной ненависти и таких ужасных поступков Тод.

– Это, скажем так, просто приятный бонус. Я ненавижу тебя. Ненавидел всю свою жизнь. За то, что лишился семьи, лишился отца, за гонения и презрение, в котором живут ужасные волки. Двадцать долгих лет я закрывал глаза и видел одно и то же – твою смерть, – Элазар говорил и вел длинным когтем по прутьям напротив Тодора, так будто бы только эта клетка защищает того от смерти.

– Зачем впутывать женщин? Детей? Так поступают только…

– Чудовища? – перебил его старший брат. – Разве ты меня им уже не считаешь? Не нужны мне твои женщины, одну особо назойливую можешь забрать прямо сейчас. Эта дуреха уже порядком поистрепала всем нервы, – устало прикрыл веки предводитель ужасных волков, намекая на красную волчицу Агнию.

– Зачем ты выкрал девочку?

– Чтобы ты за ней пришел, – пояснил Элазар, как само собой разумеющееся. – Или ты рассчитывал на приглашение почтовым голубем?

– Значит, ты отпустишь ее?

– Даже не знаю. Может мне лучше отпустить тебя, – Элазар сделал пасс руками и ожившие прутья стальными змейками расползлись в разные стороны по подвалу. – Ступай, если сможешь.

Тодор сделал первый шаг и тут же метнулся наперерез яркой вспышке, сорвавшейся с рук Элазара и летевшей в сторону Маши. Магическая стрела впилась в предплечье, исчезая бесследно и оставляя после себя только боль. Со всех темных углов подвала раздалось утробное рычание, вперед выступали все новые и новые чудовища.

Вероятно, Элазар рассчитывал, что Тодор не сможет бросить девочку и умрет здесь, защищая ее. Вероятно, он хотел насладиться муками выбора: умереть самому или обречь невинное дитя на гибель. Но для Тода никакого выбора не было. Даже если бы это был не ЕЕ ребенок, он все равно остался бы.