Клятва верности

Единственным управителем Аркина, которому не предстояло ночью никаких трудов, была только леди Риана. Для герцогини не осталось неотложных дел, которые не могли бы подождать до утра.

Распрощавшись с членами верховного совета, леди Риана отправилась в свою спальню. Сменив официальные одежды на ночной гардероб, герцогиня, наконец, добралась до вожделенной кровати. Забравшись под теплое пуховое одеяло, она с облегчением уткнулась лицом в подушку. Но ее мечтам о сладком освежающем сне не суждено было сбыться. Как только леди Риана коснулась головой подушки, сонливость исчезла как по мановению волшебной палочки, хотя усталость и тяжесть в затылке никуда не улетучились. В голове, не давая полностью расслабиться мыслям и мягко унестись в забытье, постоянно всплывал образ Тарманского рыцаря. И почему то вместо отвращения и раздражения, он вызывал в памяти герцогини давно забытые воспоминания, совершенно не связанные с войной. Воспоминания эти относились к ее юности, к старым друзьям и родителям. Ко временам ее прибытия в Аркин. Неизвестно, почему они всплыли именно в этот момент, и как с этими воспоминаниями был связан Тарманец, герцогиня взять в толк не могла.

Не спал и первый советник Аркина Симон Лерон. Правда, вопреки предположениям герцогини он не отправился в библиотеку. Симон уединился в своем кабинете. Устроившись за столом с письменными принадлежностями, он взял перо и пергамент и принялся быстрым отрывистым почерком излагать события прошедшего вечера. Выделяя только самые важные моменты и факты, он справился со своей работой всего за три четверти часа, не упустив ни одной значимой подробности.

Закончив послание, он аккуратно свернул исписанный мелким почерком пергамент и упаковал его в небольшой металлический тубус. После чего прикрепил контейнер к лапке сокола, сидящего в углу комнаты в серебряной клетке, и, подойдя к створчатому окну, Симон распахнул его настежь, впустив в комнату свежий весенний воздух.

– Лети, Гордон, – сказал он, обращаясь к соколу – Да возвращайся побыстрее.

Сокол, повинуясь приказу хозяина, стремительно вспорхнул с насеста и вылетел в открытое окно.

– Удачи тебе, друг, – шепотом напутствовал удаляющуюся птицу Симон.

В двадцати милях от Аркина, на тракте, ведущем в столицу Тирра, в небольшой корчме, стоящей чуть в стороне от дороги, на крыльце сидел уставший от ожидания гонец. В его обязанности входило ежедневное ночное дежурство. Сегодня была уже пятая ночь, которую он провел в безрезультатном ожидании вестника из осажденного Аркина. Зевая и проклиная службу, он, тем не менее, не покидал своего поста. Единственное, что помогало ему нести его нелегкую службу, это было доброе отношение корчмаря, мучимого бессонницей, и потому регулярно приходящего проведать своего беспокойного постояльца.

Вот и сейчас он вышел на крыльцо погруженного в предутренний крепкий сон дома, держа в руках глиняную кружку ароматного горячего чая.

– Ну что, опять никаких вестей?

– Опять, мой добрый хозяин, – устало кивнул гонец.

– Возьми вот, – протянул кружку корчмарь.

– Премного благодарен за заботу, мне право даже неудобно… – начал было рассыпаться в благодарностях служивый, но хозяин корчмы оборвал его словоизлияния взмахом руки.

– Тише, по-моему, я слышу шелест крыльев.

Гонец прислушался. Он мог поклясться, что весенняя ночь совершенно безмолвна. Из уважения и благодарности к хозяину он подождал еще несколько секунд, и уже хотел ответить, что, мол, скорее всего почтенному Фадару померещилось. Но вдруг до его слуха донесся едва различимый шелест, который в его голове никак еще не ассоциировался со звуками взмахов крыльев почтового сокола. Прошло еще десяток секунд, за которые гонец успел подивиться невероятно острому слуху корчмаря, и за которые он, наконец, пришел к выводу, что действительно сквозь ночную темень к ним приближается летучий посланец.

На фоне звездного безоблачного неба мелькнул силуэт хищной птицы, и в следующий миг пернатый почтальон уже приземлился на крыльцо подле гонца. Совершенно не боясь людей, он небольшими скачками подобрался к гонцу, и выставил вперед лапу с прикрепленным к ней тубусом.

Гонец осторожно освободил птицу от ноши.

– По-моему, мне сегодня все-таки придется совершить утреннюю прогулку, – со вздохом сказал он, обращаясь к хозяину корчмы.

– Могу ли я попросить вас, позаботится о птице, во время моего отсутствия?

– Да, конечно.

– Я закрою его в клетку, находящуюся в моей комнате. Птица смирная, и если вы ее будете вовремя кормить свежим мясом, скандалить не будет, обещаю, – шутливо объяснял гонец, разминая при этом затекшие ноги.

– Сейчас я определю его в новый дом и пойду седлать лошадь. Плату за комнату и пансион обещаю такую же, как за самого себя.

– Не стоит терять время, – серьезным тоном ответил гонцу корчмарь.

– Иди, седлай коня и поскорей отправляйся в дорогу. Быть может сейчас дорога каждая минута. А с птицей я и сам управлюсь не хуже тебя.

Гонец собирался было возразить, что ученый сокол это не то же, что домашний голубь, но не успел. Корчмарь издал горлом непонятный клокочущий звук, и сокол, о чудо, тут же взлетел на его предусмотрительно замотанную полотенцем руку.

– Иди, – настойчиво повторил корчмарь, и на этот раз гонец не посмел перечить.

Видимо, не так был прост пожилой хозяин корчмы, как показался ему сначала. Такому обращению с почтовой птицей даже он, гонец секретной службы короля с десятилетним стажем, не был обучен.

Отбросив сомнения, гонец опрометью бросился на конюшню. Не прошло и пяти минут, как он выскочил за ворота корчмы на гнедом коне и, поднимая тучи пыли, помчался в сторону Амелита.

Корчмарь, легонько прихрамывая, вошел в дом. Сокол смирно сидел на его руке, не делая даже попыток соскочить. Войдя в комнату гонца, Фадар посадил сокола в клетку. Бросив рассеянный взгляд на в беспорядке разбросанные вещи представителя тайной службы, корчмарь вышел, плотно притворив за собой дверь.

Вместо того чтобы подняться в свою комнату на второй этаж, он, бесшумно ступая, ушел в дальний конец коридора, где была лестница, ведущая вниз. Спустившись по ступенькам, он, также, не издав ни единого звука, извлек из кармана своей поношенной кожаной куртки большую связку ключей. На ощупь отыскав нужный, он отпер дверь в подвал.

Среди его работников бытовало мнение, что Фадар никому не доверяет ключей от нижних помещений из-за своей подозрительности и жадности. В подвале хранились съестные припасы и вина. И никто из челяди пожилого одинокого корчмаря не мог припомнить случая, чтобы кто-либо побывал в подвале без сопровождения хозяина.

Но сплетни о жадности корчмаря имели для своих оснований очень мало почвы. Жалование Фадар платил своим работникам исправно и даже в меру щедро. Да, собственно, он особенно и не переживал за копченые окорока и просмоленные бочонки с вином. Самые главные его ценности, о которых никто и подумать даже не мог, хранились в старом неказистом сундуке, стоявшем в дальнем углу помещения. В нем лежала старая посуда с дефектами. Кружки с отбитыми ручками, тарелки со сколами. То, что выбросить было жалко, а пригодиться могло только при внезапном наплыве постояльцев, которого отродясь здесь не случалось.

Там под фальшивым дном лежали главные драгоценности Фадара. Нет, это были не золотые монеты и украшения, отделанные драгоценными камнями. И не старинные свитки, покрытые письменами запретной магии. В видавший виды серый плащ был завернут полуторный меч в потертых кожаных ножнах и серебряный амулет.

Осторожно убрав из сундука старую посуду и вынув фальшивое дно, Фадар с почтением и даже с торжественностью извлек наружу заветный сверток. Освободив ножны от плаща, корчмарь с любовью огладил старую потертую кожу. Крепко обхватив рукоятку меча, он высвободил лезвие клинка. Клинок вышел легко, не издав даже тихого скрипа, словно не лежал в темном подвале преданный забвению долгие годы, а служил своему хозяину ежедневно. В темноте подвала тускло блеснули голубоватым светом замысловатые узоры и руны, вытравленные на лезвии меча.

Фадар подержал меч на вытянутой руке, а потом сделал несколько быстрых, едва заметных глазом взмахов. Сталь клинка со свистом рассекла воздух. Фадар остановил движение руки и пристально всмотрелся в мерцающие руны на мече.

– Не думал я, старый друг, что нам еще придется повоевать, – обращаясь к клинку, сказал корчмарь.

Меч, естественно, не ответил, но сталь его тихо загудела, словно соглашаясь со словами хозяина.

1241 год летоисчисления Тира

месяц второй весенней луны

Южная окраина Аркинской провинции.
Усадьба семьи Шерт.
Весенний праздник.

Праздник прихода весны было решено отпраздновать в доме Шертов. Да, собственно говоря, никто особо ничего и не решал.

Так уж повелось, что Новый год всегда проводили у Альтов, летний бал у Леронов, а праздник сбора урожая всегда проходил у Принов. Весна же по обыкновению оставалась за Шертами.

Были, конечно, и другие празднества, да и просто посиделки, но четыре главных праздника года всегда отмечались согласно сложившейся традиции.

Может для отцов семейств этот праздник ничем не отличался от таких же, проводимых ранее, и предстоящих в будущем. Но вот для четверки старших отпрысков благородных семейств уезда это был действительно важный день.

Юная Риана Шерт, Милан Альт, Симон Лерон и Дрейк Прин отмечали свою последнюю весну в стенах отчего дома, коим для всех них являлся родной уезд.

Отбившись от оравы младших братьев и сестер, четверка подростков уединилась в дальнем углу усадьбы на берегу чистого и быстрого ручья, берущего начало с далекого Фалеона.

– Ну что, кто первый из нас покинет это болото и устремится к блистательной столичной жизни? – с задорной улыбкой спросил у товарищей известный всей округе заводила Симон Лерон.

– Наверное, это будем мы с Дрейком, – спокойно ответил ему Милан Альт.

– Наши родители мечтают видеть нас в рыцарских доспехах и плащах королевской гвардии, а, как известно, прием кандидатов начнется не позднее, чем через пару недель.