Практикум ФАН

И она отвернулась к окну. И подумала: «Вот врун, самочувствие его мое якобы волнует. За свою задницу поди испугался, что бабка кони бросит в неудавшейся экскурсии конторы, а ему отвечать придется как представителю компании. Вон, глаза так и бегают, когда на меня смотрит. Да, пошел он». И Светка привычно прикрыла свою тревогу и испуг гневом, и снова почувствовала в себе прилив сил. И мысли ее в голове снова зашевелились: «И чего это он опять на Вы перешел? Хотя и она тоже. Из-за ее переживаний что ли опять дистанция между ними? И что она такого сделала, что он ее снова по Имени Отчеству? Да, наплевать!». Выяснять все это прямо сейчас ей не хотелось.

Ехать было еще далеко. И Светка стала смотреть в окно. Кучерявого это явно не устроило. И он взялся за ее запястье, привлекая ее внимание снова. Видимо, не совсем ей поверил про «все уже прошло» и хотел контролировать ее состояние, толи пульс щупал, толи разговор продолжить хотел, чтобы по голосу и адекватности в ответах понять, что там с нею. Вот гусь, но надо отдать ему должное, когда хотел, он мог увлечь беседой женщину.

– Светлана Анатольевна, а чем занимались ваши родители?

– В смысле? Я же сказала, инженерами были. Покосилась на него Света.

– Чем конкретно на работе занимались?

– А вам зачем?

– Разговор поддержать. В окошке смотреть нечего: дорога, лес, дома. Все типовое. Вот, и спросил. От скуки. Я, конечно, понимаю, что вам тут интересно. У вас все родное. Но, взгляните на это моими глазами. Типичный сибирский городок. Даже не город, а какой-то поселок городского типа в лесу и рядом с водохранилищем. Я таких в молодости видел перевидел. Если откровенно, ничего интересного.

– Вам после вашей «типа столицы» не интересно?

Светка поджала губы и вслух ничего не сказала, но подумала: «Ишь, не интересно ему! Да что б ты понимал, это же Академ! Центр сибирской науки! Тут айкью на квадратный километр больше, чем где-либо в мире и в эти времена, и во все последующие. Тут колыбель многого, чем ты сейчас пользуешься в жизни, «морда» ты «медийная». Ему не интересно, видите ли!».

Кучерявый словно и не заметил гневно выпрямившуюся Светкину спину, и бодро продолжил:

– Ну, что-то вроде того. Так, где работали ваши родители?

Светка вздохнула. Ну, хочет мужик поговорить, ладно. Не часто он хочет. Поговорим. И Светка показала рукой в окно:

– Вон, видишь большое здание? Это НИИ СИСТЕМ. Тут мама программистом работает, то есть работала. Она пишет, то есть писала программы для большой ЭВМ в несколько этажей. У нас дома всегда было полно «распечаток», такой длинной как обои бумаги с нолями и единичками. И еще перфокарт картонных с дырочками в промежутках между теми же единичками и нулями на них напечатанными. И как мы только эту бумагу и картон не использовали! Бумага была отличного качества. Белая, ровная, с круглыми аккуратными дырочками по обоим краям. На задней стороне можно было рисовать и писать бесконечно. Представь, какие длинные можно было делать рисунки, если у тебя под рукой метров пятнадцать белейшей бумаги?

Ну, я и рисовала на ней целые панорамы и бесконечные сюжеты один за другим. После такого поля для творчества, альбомного листа А4 всегда было мало. Формат А4 просто клочок жалкий, по сравнению с той бумагой для ЭВМ. А из перфокарт, кстати, отлично было клеить поделки. Тонкий и прочный картон, правда в некоторых местах кучно в прямоугольную дырочку, но это тоже прикольно бывало. Клеишь какой-нибудь домик из картона, а на нем рисунок из дырочек, забавно.

А еще мама нам записки на кухонном столе на перфокартах оставляла. Все эти унылые напоминалки: «Купите хлеба, деньги под запиской», «Суп в холодильнике» или «Винегрет в синей кастрюле». Или «Тыквенная каша под одеялом на кухонном столе». Это она в основном для брата младшего в его школьные годы писала. Я и так найду. А у него, как у всех мужчин, поломка бытовой ориентации в домашнем пространстве. Ни носки свои на полке сам найти не может, ни еду в кастрюле или холодильнике. И у отца так же. Вечно их «собирать» и им «накрывать на стол» приходилось, сами не управятся, так и будут голодные сидеть или в грязных носках из дома уйдут.

Кучерявый кивнул, и усмехнулся.

– Знакомо. А мама не говорила, какие именно программы писала?

– Может и говорила, да я что понимала то? Один раз только помню, она особенно серьезная и задумчивая дома ходила и все в тетрадку какие-то пометки делала. Отец спросил, о чем она думает. А она сказала, что оборонный заказ в институт поступил. Толи траектории каких-то ракет, толи разведывательных спутников, они там рассчитать должны были. Не помню. Помню, что мама на работе задерживалась в то время часто, это да. И папа за ней на наших зеленых жигулях ездил к институту, чтобы она с работы затемно одна не ходила и на остановке долго не ждала автобус. А нам с братом все повторял: «Потерпеть нужно. Оборонный заказ. Сделают и мать дома будет чаще». Хотя, какой с нее дома толк, что она будет чаще? Все равно, думает все время о чем-то, как ни здесь. То с отцом поругается. То на кухне запрется. То с братом поласкается. Для меня так вообще, что есть она дома, что нет. Странные люди математики! Брат, кстати, в нее вырос. Тоже «программер». Тоже математик.

– А отец кем работал?

– Отец был инженер-механик, специалист по промышленным холодильным установкам. Он в Институте вычислительной техники и точной механики работал. Налаживал и обслуживал холодильные установки для промышленных ЭВМ. По всей стране в командировки ездил. Он и в Риге, и в Москве, и в Ленинграде, запускал большие ЭВМ. Там такое дело, что когда идет запуск, вроде все должно на бумаге работать, а на деле часто не работает и не понятно почему. Вот он был человеком, который находил почему и исправлял. Слушалась его техника, понимаешь? Чутье у него техническое было. Дома кипы дипломов и свидетельств о рацпредложениях валялись. Он ими не гордился, а бабушка гордилась. Собирала их в специальную коробочку. Я бабушку сейчас понимаю, единственный сын! Умный, талантливый. Я бы тоже собирала грамоты в коробочку и гордилась.

А мама посмеивалась и над папиными достижениями, и над бабушкиной гордостью. Она– то вообще, как не от мира сего была. И кстати, когда папе для рацпредложения нужно было сделать и официально оформить математические расчеты, он маму просил. Она делала. Папе расчеты были не нужны, он в уме и на глазок сделает и у него работает. А другие вроде все рассчитали, а техника не включается и все. В руках у отца талант был. А у мамы в голове. Разные они очень были. Отца на работе ценили, премиями и квартирами награждали, и машины он покупал вне очереди. А мать никогда не светилась, у них только начальник лаборатории Отто, что-то от их совместной в лаборатории работы имел и все. И знаешь, похоже, мать это устраивало. Я не знаю, почему.

– А у мамы родители кто были?

– Она рано осиротела. Мать офицер медицинской службы, в войну на санитарном поезде ездила. Оперировала, бывало круглосуточно и надорвалась там. Страшное же было дело вывозить под обстрелами раненых в тыл. Кстати, в этом поезде и своего будущего мужа, маминого отца встретила. Он разведчиком на фронте за языками ходил, а до войны учителем иностранного языка работал. Немецкий знал, потому собственно и разведчик. После войны мамина мама совсем мало пожила. Умерла, когда дочке было три года. А отец мамин спился. Он ранен был на фронте не раз и контужен. После войны все это себя дало знать. Болело все. И он пил, чтобы забыться и спился. Чтобы дочь этого не видела, да и потому, что заботиться он о ней не мог нормально, отец ее в интернат сдал сразу после смерти матери. И иногда к себе забирал пожить на день-два. Мама говорила, что лучше бы не забирал. Больно было видеть, как он пьет, а потом еще и от контузии своей безумствует. Маме пятнадцать было, когда он умер. Родни у нее никакой. Вернее была родня, да отвернулась от нее вся. Дело в том, что ее мать с отцом, до войны имели другие семьи и детей, а с фронта к своим не вернулись. Уехали вдвоем в Сибирь два фронтовика, и начали новую жизнь. Не могли вернуться. Война обоих искорежила. Не простили им родные этого. Так мама осталась одна, без родни, в интернате.

– А родители отца?

– А ты чего меня расспрашивать взялся? Чего такой подробный интерес? Тебе вообще зачем знать про моих родителей? Лучше про своих расскажи. Баш на баш давай. Я тут в одного не нанималась тебе всю подноготную рассказывать. Хочешь, чтобы я еще о себе говорила, расскажи о себе! Да не ври! Я пойму.

– Ну вот, оттаяла! На «ты» опять перешла!

– А это ты первый начал опять на «вы»! Я-то тут причем?

– Ладно, ладно, замнем для ясности! Знаешь, у меня все проще. Отец кадровый военный, мать с ним всю жизнь по гарнизонам. Закончила педагогический, а работала кем придется. Смотря в какое место пошлют. Работа у нее одна была настоящая – быть женой отцу. Они и в родную Москву-то вернулись, только когда обоим к пенсии близко было.

– И какой же ты тогда потомственный москвич?

– А я и брат в Москве у маминой бабушки с дедушкой выросли. Это они нас поднимали, учили, воспитывали. Простые честные люди были. Бабушка на почте работала, а дед в метрополитене.

– И где ты учился?

– А где я мог учиться, с таким отцом? Пошел по его стопам. Окончил военное училище. Служил в инженерных войсках. Только с женой мне так, как ему, не повезло. Не нашлось такой же верной, и готовой со мной по всей стране мотаться.

– И что, ты не был женат?

– Ну, почему же. Был. Два раза. И сын есть. И внук уже взрослый. Да нет, ты не подумай, все на самом деле хорошо сложилось. И детство у меня было счастливое. И жизнь интересная. Просто не так, как у родителей.

– Жалеешь, что не как у них?

– Поздно уже о чем-то жалеть. Просто смотрю, как ты по своему прошлому ходишь и думаю: «Я бы так не смог». Все это ворошить, вспоминать, а что еще хуже, взрослыми глазами наяву видеть. И по второму кругу проживать. Нет, мне и первого вполне хватило. А ты вон, ничего, держишься.

– Да, уж. Местами погано и волнительно все. Как будто я сплю, вижу сон длинный– длинный и проснутся очень хочется, а никак. То дыхание перехватит как на Шлюзе, то сердце скачет, тарахтит часто, а потом успокаивается. Утомительно это. Хочется в свое время. В привычную жизнь.

– Ты давай, продержись еще. Найдут нас скоро, должны найти.

– Ты так уверенно про это говоришь. «Найдут!». А что ты про подобные случаи знаешь?

– А ты?

– Я-то как раз ничего не знаю, кроме того, что путешествия в прошлое – это незаконно.

– Так и я знаю не много. Только то, что опыты ведутся. И то, что на них есть коммерческий спрос.

– Господи, да кому это нужно, какой коммерческий спрос?

На этот вопрос не было Свете ответа. Кучерявый отвернулся к окну и стал в него очень сосредоточенно смотреть, будто там что диковинное увидел. Светка тоже глянула. Ничего особенного. Всего лишь проезжали длинную надпись вдоль дороги: «Российское могущество прирастать будет Сибирью. М.В. Ломоносов». «И что? Чего замолчал-то? Вот и пойми этого мужчину! То расспрашивает, настойчивее не придумаешь, то раз и будто выпал, выключился из беседы».

«Толи правда заинтересовался местом, которое они проезжали. Толи вид сделал, чтобы некомпетентным в чем-то не выглядеть», – подумала Света. «Бог его знает, на что он среагировал. Ну не любят мужчины признаваться в бессилии повлиять на ситуацию и незнание мужчины тоже не любят обнаруживать. Может поэтому «прерывание разговора», а может, задумался о чем-то. Самый неверный материал для анализа – это человеческая натура. Вот чего замолчал? Чего разговор оборвал?

Светка сначала недоумевала от такого внезапного завершения завязавшегося было длинного разговора. А потом рассердилась и тоже стала смотреть в окно в другую сторону. «Подумаешь, очень надо мне с тобой разговаривать! Это же тебе тут скучно, а мне блин весело и интересно!» – думала Светка. А интересно и правда было. Последний раз она видела Академгородок совсем не таким «свежеиспеченным».

Все такое новенькое: научные институты стройными рядами на проспекте Лаврентьева, жилые дома на Морском, Дом ученых такой нарядный, и деревья везде еще маленькие. Люди одеты иначе, лица у людей другие. Спокойные, не напряженные, не натянуто улыбчивые, как нынче принято, но расслабленные и уверенные в завтрашнем дне. И говорят тихо все между собой. Никто на улице не орет и громко не смеется. «Ярко вести себя» тут не принято. Все очень сдержанно, интеллигентно и это прям чувствуется, и по поведению людей в автобусе, и на остановках, и на улице. И темп жизни чувствуется, что медленный. Город, лес и все везде пешком и не торопясь. Атмосфера такая приятная, соснами в форточку автобуса пахнет. Машин мало. Реклам нигде и никаких. Следящих устройств тоже нет. И в воздухе ничего не стрекочет, нет никаких дронтов и летающих модулей. Только птицы летают. Хорошо!

На конечной остановке Олег как-то оттаял от своего оцепенения и они спокойно вышли. Время клонилось к вечеру. Светка настояла дойти до Торгового центра – «стекляшки» и купить чего-нибудь из продуктов, чтобы к бабуле не с пустыми руками ехать. Кучерявый сначала идти не хотел, но потом, убедившись, что Светка без этой закупки дальше не двинется, подчинился. И опять побежал впереди нее, будто знал куда идти. Светку это уже стало реально напрягать и она спросила:

– Ты дорогу что ли знаешь?

– Нет, конечно. Но тут и знать нечего. Широкая асфальтовая дорожка от остановки одна, значит она к магазину. И лаврентьевский принцип прокладывания дорожек в Академе я знаю. Где люди тропинки протоптали, где всем удобно и поток идет, там и заасфальтировали. Логика! А ты тащишься как черепаха, давай прибавь шагу. А то мы до закрытия все выбрать не успеем. Они же до семи?