Признание в любви

Вот только зайчиков пугливых,
Игравших радостно с тобой,
В глазах, казалось, что любимых,
Я не дождусь, возьми с собой.

Данте увидел Беатриче в девять лет. Он и потом только смотрел на неё и оставил нам то, чем восхищаемся. Я постарше, скоро очередной юбилей, можно будет хорошо выпить, что совсем не предосудительно; в браке второй раз, и снова удачно. Рассчитывать на что-то новое уже поздно – да и что может быть нового?

Утром в кабинете звонок:

– Не забыл, что игру перенесли на семь часов?

Вечером в спортзале, на площадке, «возвышенная» ругается:

– Что ты копаешься, опять заблокируют.

Очередной проигрыш. Настраиваюсь. Подача на меня. Выбросил из головы свои заботы, принял удачно, мяч направил к сетке, почти ей в руки. В молодости, бывало, срывался с низкого старта, фиг догонишь. Наконец успел прыгнуть раньше блока и уверенно забить. Получил благодарственный шлепок, по одному месту. Отыграли подряд несколько мячей. Странно, но мои мысли вернулись ко вчерашнему вечеру: зря пил, с гитарой полез, опять выпендрился, да ещё эта незнакомка, – Ира меня и «не заметила».

Планировали отметить победу в «Европейской». План при социализме не может быть не выполнен, мы и выполняем – отмечаем, несмотря на дурацкий проигрыш в финале. Так я и не собрался. Чем была забита башка? Фантазией неюного возраста.

Коньяк запиваем кофе (он тоже не для победы, горький).

– Кофе сегодня прогорклый, – подтверждает бармен моей спутнице, нагнувшись, чтобы вокруг не слышали (она постоянная посетительница).

– Дома лучше сварим, мне привезли из Финляндии.

– Сегодня не стоит, – сказал не я, а мой внутренний голос. И самому показалось странным, что я с ним согласился.

Даже не задумался, но особого внимания не потребовалось, чтобы заметить, как погрустнели её глаза, и я надеваю дежурную улыбку. Почти сразу, вначале через силу, а потом искренне, они засмеялись. Сообразил, что она всего лишь переставила в сказанном глаголе ударение и загладила обиду юмором (в её кругу такой лексикон). С чего это резанул обидным «нет»? Зачем девушке указывать на невнимание? Она принцесса, а я делаю из неё прачку моих слов. Пусть остаётся тем, кем хочет быть. В конце концов, я Весы и неизвестно, где успокоюсь.

– Мне не рекомендовано его пить, делаю исключение для тебя. Продолжение отложим до лучших времён.

Бросила: «Подожди минутку» – и удалилась по своим делам. Я вышел на улицу. Швейцар много старше меня, ливрея уже не застёгивается, открыл дверь. Утром в его напыщенном лице проглядывал мальчишка, мечтающий, что перед ним будут распахивать двери. Сейчас он как минимум представляет себя швейцаром в отеле «Ритц» в старушке Европе, ведь наша гостиница тоже не молоденькая, ей лет двести. Впрочем, может быть, он и не знает, что такое «Ритц», – интересно, кем будет к ночи? На Михайловской улице из деревьев нареза?ли зелёные шары: в праздники их привязывают гирляндами, чтобы не укатили; киоск разносит лёгкий дурман цветов, тут ему место. Яркие фонари перекрыли звёзды: нечего в небо пялиться – всё, что нужно, здесь. На площади Искусств «вознёсся» Пушкин, протянул руку в сторону, а смотрит на меня, отложив свой список поклонниц (интересно, всем ли он посвятил стихи?): «Что день грядущий мне готовит?»

– Очередную глупость, – отвечаю за него сам.

Рядом с киоском группа девушек – как цветов: на любой вкус. Работа у них такая, но каждая наверняка надеется, что устроит свою жизнь. Клиенты тут небедные, много иностранцев, вот один вышел с дипломатом – это я. Откуда им знать, что в дипломате спортивная форма? Есть, правда, и бумажки, но не зелёненькие, а наши, и не так много, как им хотелось бы. Адик говорил, что у Иры приятельница тоже поставила цель – уехать. Я её не знаю, но приглядываюсь к лицам, нет ли знакомого. Девушки заинтересовались: не зря вышел мужчина на ночь глядя, да ещё классно выглядит, – подошли ближе.

– Ни на минуту нельзя одного оставить, – появилась моя спортсменка.

– Место такое.

– В институте у тебя тоже такое.

Спускаемся в метро, подсаживаю её за локоть в вагон. Стоим рядом, но уже разделённые дверью. Показываю на себе, что глажу ладошкой её недовольное лицо. По глазам вижу, как возвращается теплота, и теперь уже она машет мне. Внутренний голос не забывает сказать: «Спасибо».

На следующий день обсуждаем с Адиком его дела. «Всё понятно?» – «Всё». Он уходит и возвращается:

– Ты ведь играл в баскетбол?

Не понимаю, куда клонит.

– И не только, в юношах за область.

– На «Спартак» с нами пойдёшь?

Он не договорил, с кем «с нами», но я понимаю и продолжаю об игре:

– Я смотрю НБА.

– Там Гомельскому как комментатору можно аплодировать.

– А кому зрители больше хлопают?

– Кто эффектно забивает.

– Да, но это обычная ситуация. У меня, например, рост ниже среднего для баскетбола, и если у нас перехватывают мяч, то наши большие остаются не у дел. Несутся два соперника в отрыв, перебрасывают мяч друг другу. Я быстрый, успеваю вернуться, мечусь между ними – бесполезно. Очевидно, что один непременно положит его в корзину. Он и прыгает, вытягивается к кольцу – всё, сейчас забьёт. Наши болельщики топают ногами от бессилия. И тут я: подскакиваю, прыгаю непредвиденно высоко и – снимаю мяч с кольца. Вот где восторг – нежданная радость, она сильнее. Вспоминают потом не игру, а этот эпизод, особенно девушки. А соперники обобщают: «Из-за тебя, гад, проиграли».

Зал заполнен, несколько тысяч. Наши места в первом ряду второго яруса, его отделяет от первого широкий проход. Игра так себе, можно было не ходить. В перерыве лотерея для зрителей, призы – две майки с эмблемой клуба. Народ криками убедил комментатора: «Бросай, кто поймает». Первая летит на противоположную от нас сторону. Короткая схватка, крики недовольных: «Моя». – «Нет, моя». Вторая – на нашу трибуну, и падает Ирине на колени. Зрители одобрили хлопками. Подталкиваю: «Покажись». Она встаёт – аплодисменты. Комментатор соглашается: «Приз нашёл своего зрителя». Овация.

Рядом с ней, с другой стороны, сидит Адик:

– Ире вообще сопутствует удача.

Смотрит на неё, но получается, что и на меня. Я – удача? Интересно. В фойе проходили мимо большого зеркала, в котором видел всех, в том числе и себя, но удачи не заметил. Да и не мог, я же не знаю, какие мужчины ей нравятся. А если бы знал, что из этого? А ничего. Не подходишь – оставайся какой есть, себя, наверное, уже не переделать. В зеркало я вообще не смотрюсь, да и глядеть некогда, но главное – не за чем. Когда утром бреюсь, себя толком не вижу, не то что «удачу». Был повод рассмотреть лицо: отец подарил опасную бритву «Золинген» и я с непривычки оттяпал кусок кожи. Уставился: радости особой увиденное (в смысле физиономия) не доставило, но и причины плакать – тоже.

Можно уповать на «со стороны виднее». Повод ли это собой гордиться? Если «шутки в сторону», то каков человек, считающий себя удачей? Ему безразличны окружающие, он считает себя выше всех и способен любить только себя, он нарцисс.

Адик будто специально опускает меня на землю (обычно я его):

– В отделе тотализатор по футболу («Зенит» – чемпион!). Ира, на удивление, знает про тренеров, про игроков, и ей везёт. Но иногда говорит: «А-а, рискну, хочу красивой игры», – тогда не угадывает.

Если человек считает себя удачливым, он пробует разное, и рано или поздно ему повезёт, потому что отважился на то, на что другие не решались. Такие люди понимают жизнь глубже и летают выше. Удача сама попадает им в руки.

Не зря я частенько стал вспоминать про возраст. Может быть, напрасно и всё, что с Ирой, мне только кажется, потому что так хочу? Живи как жил, радуйся, тебе, вон, завидуют. Не поздно ли замахиваться на недостижимое, а принять то, что есть, и смириться? Стоит ли добиваться её внимания? Если действительно любишь, то думаешь, во-первых, о счастье того, кого любишь. Сейчас-то я заметен, даже на фоне её сверстников. А как буду выглядеть лет через двадцать рядом с молодой и красивой женщиной? Дина Рубина справедливо напишет: «Жизнь – потрясающая штука, если затевать её вовремя».

К месту (или, наоборот, не к месту) память достала рассказ Шарля Азнавура, который пользовался исключительным женским вниманием. С возрастом оно убывало, убывало и ушло. Девушки перестали бегать за ним стайками. И уже он смотрит на них, но без ответа. Остановился грустный у перекрёстка, весь в воспоминаниях: как недавно это было – времени не хватало, в том числе и на этих девушек. А теперь вот спешить некуда. Стоит ли вообще переходить на ту сторону, да и зачем? Топчется он в нерешительности с ноги на ногу, и вдруг подбегает красавица, светится радостью. Неужели от встречи с ним? Ну наконец-то! Шарль повеселел, подтянулся, вдохнул глубже. Берёт она его под руку, как в старые добрые времена, смотрит преданно в глаза… и: «Разрешите помочь вам перейти улицу».

О чём напомнил мне Сергей и о чём до сих пор жалеет. Я его тогда успокоил: «Чем больше случаев, тем больше жалости к себе, не переживай». И я так буду? Тоже выпью, лягу вечером и начну ругать себя: почему не объяснился? С другой стороны, кто я такой, чтобы навязываться? Не был бы начальником, ещё полбеды, а так это просто наглость. Она даже не намекнула на интерес, а с моей стороны что было? Одно бахвальство. Сергей недоволен: он поддался случаю. У меня даже поддаться не выходит.

Лето, со своей стороны, поддалось – неважнецкое. Народ за город не рвётся, поэтому кафешки вечером забиты. Какое удовольствие, когда стоят над душой, её ведь нужно будет показывать. Это в том случае, если приглашу её в кафе, если найдётся повод пригласить и если она согласится. Вероятность такого набора событий известна. Жизнь и состоит из всяких «если», их преодоление от тебя часто не зависит, разве что совсем чуть-чуть. Напрасно или нет – не знаю, но думаю. Чёрт, только и делаешь, что думаешь. Думать-то не о чем, ничего вообще не было! То, что сейчас происходит, идёт помимо моей воли. Да и раньше по большому счёту палец о палец не ударил, всё выходило как-то само собой, не прикладывал я особых усилий, разве что – глаза закрывал. И вот теперь, непривычно для себя, вознамерился попробовать – делаю шаг навстречу… сидя. Расположился в кабинете, освобождаю время для завтрашнего вечера, потому что наконец-то решился и достал (кстати, с превеликим трудом) билеты на хороший спектакль – проявил волю (почему-то раньше проявить её было неудобно). Ире, правда, сказал, что случайно достались, – согласилась (не с тем, что случайно достались, а согласилась пойти).

Надеюсь, но суеверно прячу эту надежду от себя, что освобождаю время не только для завтрашнего вечера, именно поэтому и готовлюсь. Как это делаю? Очень просто: листаю «амбарную» книгу – задел добрых отношений. В неё, по названию понятно, складываются просьбы сотрудников и коллег о мелочах, не требующих оперативного решения. Таких всегда набирается не один десяток – мелочи для меня, а для кого-то значимые вещи. Бывает, и нередко, что наваливается проблема, тогда всем не до мелочей, и память от них очищается, в том числе и у тех, кто просил. Тут книга и выручает, я – «помню». С каким удивлением поднимаются брови у просившего или как меняется его голос по телефону, когда я вдруг сообщаю, что его вопрос решён.

Так и сейчас, разбираюсь, чтобы не упустить важное. Настроение отличное, насвистываю Морриконе, «Мелодию надежды», её можно слушать и слушать без конца (не в моём исполнении, конечно). Она красивая, без слов, я их подбирал сам и ещё не знаю, какими они будут на этот раз. Эту надежду я променял на рюмочную с приятелями. В коридоре тишина, после рабочего дня почти все разбежались. Повторно заглядывает тёзка: «Не передумал? Может, всё-таки тяпнем и сыграем?» Недоумевает он моей перестройке. До возраста Христа он не пил, не потому, что верующий, а занимался спортом – лыжи, велосипед. При его хилой фигуре имел первый разряд. Всё лето на работу ездил на велосипеде от Пискарёвского кладбища, где у него дом, а это километров двадцать. Потом бросил. «Вечером, – объясняет, – задержишься, и если примешь, что делаем часто, то на велике куда попадёшь? А там у меня дедушка с бабушкой, боюсь, что не узна?ю их, я ведь тогда совсем маленький был». Это он, кстати, сумел организовать Чупу, сам тоже ездил.

Второй раз Морриконе прерывает частый стук каблучков в коридоре. Забегает бывшая, можно назвать, подруга – видно, что сильно расстроена. Я непроизвольно вздыхаю. Как-то на вечеринке, давно это было (по моим понятиям – очень давно), мы прилично выпили и остались там ночевать. Она иногда намекала на повторение, но я отшучивался. И вот снова.

– Что случилось?

– Хорошо, что застала. Проводи меня, пожалуйста.