Признание в любви

Моя недовольная гримаса её не останавливает.

– Я не говорю, что у мужа ночью корабль отходит, – наших никого нет.

Видит же: некогда, точно не поеду, – и лишает меня права выбора.

– У нас хулиганы во дворе появились… Правда.

Меня всё раздражает: не захотела ехать на такси (чтобы я не тратился или хочет потянуть время?), в метро объявили, что состав идёт в парк, потом автобуса нет и нет, да ещё на каждой остановке он ждёт и ждёт, хочет всех подобрать. Ругаюсь (про себя, естественно), бес меня попутал. От центра дом не очень далеко, но тут, мягко говоря, темновато. Редкие фонари пытаются найти прохожих – и не могут, мы одни. Стандартная пятиэтажка отличается от соседних тем, что состоит из двух половинок, между которыми есть арка для проезда машин. В ней, у стенки, осколки бутылки (недавно выпили и разбили), оглядываюсь. Заходим во двор – никого, к счастью, нет. Хотя в чём счастье? Что довёл до дома? На тротуаре валяются грязные бумаги и окурки, ветерок играет пакетами, на проводах болтаются тряпки. Продолжаю ругаться про себя: «Не зря тусклые фонари: мусор не так глаза режет… Угомонись уже, не на экскурсию явился. Благополучно добрались, и радуйся. Доведёшь до квартиры, скажешь: „Всего хорошего“».

Делаем ещё несколько шагов. Она держится за левую руку и вдруг вцепляется (откуда столько силы взялось?):

– Бежим! – и тянет меня назад.

Я тоже увидел, но – поздно (один бы, конечно, убежал – подруга неспортивная).

Густая берёза прятала четвёрку здоровых лоботрясов. Они словно ждали нас: радостно захихикали (оценили, видимо, обстановку) и вразвалку двинулись навстречу. Их тени начертились на тротуаре и угрожающе потянулись к нам. С каждым шагом они вытягиваются и вытягиваются, подбираются ближе и ближе. Хотят дотянуться. Всё чётче и чётче проявляются наглые рожи. Глянул по сторонам – никого больше нет, в ближайших окнах света тоже нет, до подъезда не добежать. Лихорадочно соображаю: что же делать? Стоим на месте. Выбора нет. Посжимал кулаки, напряг и расслабил мышцы. Вожак оскалился и вышел на шаг вперёд, это хорошо. Пьяные, но несильно, жаль. Голова его наклонена в сторону, удобно врезать. Идут вразвалку, не ждут, что я ударю первым. Два упорных года в секции бокса пригодились мне раньше один раз, но тут их четверо. На тренера, он рассказывал, напали шестеро, причём шли веером, а за ним была стена – не отскочить. Но он мастер спорта и троих уложил сразу, остальных добивать не стал.

Я правую ногу отставляю назад, чтобы без замаха, руки опускаю вниз, как у Мухаммеда Али. Вам это даром не достанется. Рукава у курточки длинные, она застёгнута, будет мешать двигаться, а нужно будет, да ещё как. Начинаю аккуратно расстёгивать молнию (не дай бог, заест). В середине молнии рука за что-то зацепилась – меня будто током ударило. И я застыл.

Подруга прячется за спину, слышу шёпот: «Мамочка». До нас метров тридцать. Они не торопятся получить то, что само пришло в руки. Против них один, чуть выше среднего роста. Двадцать метров. Ну, твари… держитесь! Выхватываю из внутреннего кармана пистолет и начинаю медленно поднимать руку. Спрашиваю у подруги, чтобы те слышали:

– Который? – и снимаю с предохранителя.

Выродки задёргались, пытаются спрятаться один за другого, тут же застыли, скукожились и стали жалкими. Выпучились от ужаса глазки: не подозревали, что в своей паскудной жизни будут дрожать от страха и что она вот-вот закончится. Один выронил барсетку.

Но тут со скрипом открывается дверь нашего подъезда, показывается женская задница, детская коляска, за ней мужчина и кто-то ещё.

– Чёрт! – ругаюсь я и убираю пистолет.

Как эти подонки драпанули!.. Осталась барсетка, вонючая лужа и тянущийся за беглецами след.

Дома подруга хочет угостить меня чем-нибудь покрепче чая, но вначале – себя. И я успокаиваюсь: «Посмотри – грязные пакеты на самом деле цветные. Завтра, на худой конец послезавтра, их уберут, как и всё остальное». Не раздеваюсь, нужно бы уходить, но Олечку трясёт. Я её раньше не представил, потому что имя не имело значения, а сейчас оно стало важным (не для меня, разумеется, – для неё самой). Говорят, что она пользуется вниманием, милая, обходительная, в общем, симпатичная, ну не хватает ей чего-то ещё. Не одна она такая. А сам что, не такой же?

Бутылку принесла в прихожую. Достать пробку не может, руки у неё дрожат, в рюмку не попасть. Забрал, наполнил: «За удачу». Стоим мы спиной к дверям, слышу – щёлкает замок. Одно к одному – удивлённый мужской голос:

– Здравствуйте.

Я поворачиваюсь. Плотный мужчина с чемоданчиком, роста невысокого, одет прилично, увидел рюмки, и челюсть у него дёрнулась.

– Что происходит?

Оля представляет меня:

– Борис. – И дрожащим голосом спрашивает: – Видел на улице лужу? – Рассказывает мужу и, немного поостыв, добавляет: – Хорошо, что ты не уехал.

У него от напряжения остановился взгляд.

– Откуда пистолет?

– Газовый, – успокаиваю я, – от Макарова не отличить. На работу взял показать ребятам. Коробка большая, неудобная, вот и принёс в кармане.

Вспоминали дуэль Бельмондо в фильме «Профессионал» и ещё соревновались, кто быстрее вытащит пистолет.

Муж уговаривает меня остаться ночевать, провожает на такси, пытается оплатить.

Еду молча. Таксист внимательный:

– Могу чем-то помочь?

– Жизнь состоит из случайностей: удачных и не очень. Повезёт, если они совпадут.

Утром в институтском коридоре ждёт тёзка, но я никому не рассказывал и Оле запретил.

– Пропустим вечером?

– Гляну – скажу. Но, пожалуй, можно.

– Сегодня вдвоём.

– Что случилось?

– Разговор приватный.

Вечер. Договорились выпить, а его нет. Иду ругаться.

Он нервничает за своим столом. Напротив – похоже, что давно, – сидит девица с плоской фигурой и перекладывает бумаги.

– Я написала, как ты сказал.

– Не так, а по-своему.

– Думала, что лучше будет.

– Сколько можно говорить: «Делай как сказано», а ты опять за своё.

По дороге в рюмочную спрашиваю:

– Что ты с ней возишься?

– Выгнать, что ли?

– Сама уйти не думает?

– Предлагал, не хочет.

– Не так предлагал. У Сергея, моего друга, работала такая: то строила ему глазки, то программу делала по-своему, и выходило не то, что требовали. Задницы у неё тоже не было, в джинсах пришила сзади дополнительные карманы и засовывала в них по паре платков. Изъяснялась при этом на пределе цензурной лексики. Ему осточертело, и после очередного ляпа вызвал в кабинет: «Ты норовишь всё сделать через жопу, а у тебя её нет. Поэтому делай как сказано».

В рюмочной успокаивающий гомон, на соседей внимания не обращают, если они не бузят. В углу двое: один, хлипкий в натуре, плачется другому, и уже давно, судя по количеству стаканов. Мы устроились за соседний стол, для начала разговора выпили.