– Робинъ! гд? уговорился твой хозяинъ съ?хаться съ этой барыней?
Точильщикъ повернулся два-три раза на своемъ стул?, взглянулъ на полъ, взглянулъ на потолокъ, закусилъ ноготь большого пальца, перебралъ вс? пуговицы на жилет? и, взглянувъ искоса на свою неумолимую мучительницу, окончательно сказалъ:
– Какъ я могу это знать, миссисъ Браунъ?
Старуха опять, какъ прежде, сд?лала сигналъ своимъ указательнымъ пальцемъ.
– Пошевеливайся, любезный, пошевеливайся! Не къ чему было доводить меня до этого м?ста и бросить ни съ ч?мъ. Я хочу знать и буду знать во что бы то ни стало.
– Да ты таки посуди сама, неразумная ты женщина, какъ могу я выговаривать французскiя имена городовъ?
– Ты могъ слышать, какъ ихъ произносили при теб?. Пошевеливайся, Робби!
– При мн? ихъ вовсе не произносили, миссисъ Браунъ.
– Ну, такъ ты вид?лъ, любезный, какъ ихъ писали, и теперь ты можешь ихъ сложить, – быстро подхватила старуха, не спуская съ него глазъ.
Проникнутый невольнымъ удивленiемъ къ этой необыкновенной догадливостисвоего палача, Робинъ испустилъ не то стонъ, не то крикъ и, порывшись н?сколько времени въ карман? своего жилета, вынулъ оттуда кусокъ м?лу.
– Изволь, миссисъ Браунъ, напишу. Только ужъ ты ни о чемъ больше меня не спрашивай: это было бы безполезно. Я ничего не знаю и, сл?довательно, ничего не могу сказать. Долго ли и зач?мъ будутъ они ?хать порознь, что и какъ станутъ д?лать, когда съ?дутся, – все это мн? столько же изв?стно, миссисъ Браунъ, какъ и теб?, то есть, я р?шительно ничего тутъ не смыслю. Ты сама пов?ришь, если скажу, какъ я отыскалъ это слово. Сказать, миссисъ Браунъ?
– Скажи, лебедикъ.
– Изволь, бабушка. Когда… только чуръ уже больше не спрашивать! – говорилъ Робинъ, поворачивая къ ней свои глаза, которые были теперь безсмысленны и сонливы. – Не станешь спрашивать?
– Не стану, касатикъ.
– Ну, такъ это случилось вотъ какимъ манеромъ. Оставивъ со мной эту леди, хозяинъ положилъ ей въ руку какую-то записку, сказавъ, что это на случай, если она забудетъ. Но она не боялась забыть, потому что, лишь только онъ отвернулся, она изорвала бумагу въ клочки и выбросила за окно кареты. На бумаг? было всего только одно слово – я это хорошо вид?лъ – и я посп?шилъ подобрать клочекъ, на которомъ оно было написано. Это слово я, пожалуй, нарисую теб?, миссисъ Браунъ, да только смотри, помни свою клятву.
М-съ Браунъ, зам?тила, что очень помнитъ. Не им?я больше никакихъ возраженiй, Робинъ медленно и съ большимъ трудомъ началъ рисовать на стол? м?ломъ:
– "Д"; старуха громко произнесла эту букву, когда Точильщикъ ее начертилъ.
– Да будешь ли ты молчать, миссисъ Браунъ? – воскликнулъ Робинъ, съ нетерп?нiемъ обращаясь къ старух? и закрывая ладонью написанную букву. – Складывать вовсе не сл?дуетъ, иначе я перестану писать. Пожалуйста, бабушка, не шевелись.
– Ну, такъ ставь буквы подлинн?е, касатикъ, отв?чала старуха, повторяя свой тайный сигналъ, – мои глаза, ты знаешь, не хорошо разбираютъ и печать.
Пробормотавъ что-то про себя, Точильщикъ съ неудовольствiемъ принялся за работу. Между т?мъ, какъ онъ нагнулъ свою голову, господинъ, для котораго онъ такъ безсознательно трудился, выдвинулся изъ-за двери не дал?е какъ на одинъ шагъ разстоянiя отъ его плеча и принялся внимательно сл?дить за медленнымъ движенiемъ его руки. Въ то же самое время Алиса, наблюдая его съ прогивоположнаго стула, шевелила губами при каждой букв?, не произнося ее громко. При конц? каждаго штриха, она и м-ръ Домби быстро взглядывали друтъ на друга, какъ будто для подтвержденiя своихъ мыслей, и такимъ образомъ они разомъ сложили: D. I. J. О. N.
– Вотъ теб?! – сказалъ Точшьщикъ, посп?шно намусливая ладонь своей руки, чтобы стереть начерченное слово. Недовольный этимъ, онъ принялся съ ожесточенiемь тереть по столу обшлагомъ своего рукава до т?хъ поръ, пока не исчезъ самый сл?дъ м?ла. – Ну, миссисъ Браунъ, теперь, над?юсь, ты довольна!
Въ изъявленiе своего совершенн?йшаго удовольствiя, старуха выпустила его руку и погладила его по спин?. Утомленный продолжительной возней и винными парами, Точильщикъ опустилъ локти на столъ, положилъ на нихъ свою голову и тутъ же заснулъ глубокимъ сномъ.
Уб?дившись, что онъ спитъ кр?пко и храпитъ гвомко, старуха оборотилась къ дверямъ, гд? стоялъ въ засад? м-ръ Домби, и пригласила его потихоньку выбираться изъ комнаты. Даже въ эту минуту она растопырилась надъ Робиномъ, готовая осл?пить его своими руками или притиснуть къ столу его голову, если онъ подыметъ ее прежде, ч?мъ прекратится посл?днiй шумъ таинственныхъ шаговъ. Но ея взглядъ, проницательно сл?дившiй за спящимъ юношей, еще проницательн?е наблюдалъ бодрствующаго мужа, и когда м-ръ Домби, прикоснувшись къ ея ладони своей рукой, произвелъ на ней, не смотря на всю свою предосторожость, звонкiй золотой звукъ, глаза старухи засверкали, какъ y ворона, и съ жадностью впились въ полученный подарокъ.
Мрачный взглядъ дочери, провожавшiй его къ дверямъ, хорошо зам?тилъ, какъ онъ былъ бл?денъ, и какъ его ускоренная поступь обнаруживала, что мал?йшее замедленiе было для него невыносимымъ принужденiемъ, и какъ гор?лъ онъ жаждою д?ятельности; когда, наконецъ, дверь потихоньку затворилась, она оглянулась на свою мать. Подпрыгнувъ къ ней, старуха открыла ладонь, чтобы показать золото, и потомъ, сжавъ ее опять съ ревнивою жадностью, прошептала:
– Что онъ станетъ д?лать, Алиса?
– Зло, – отв?чала дочь.
– Убiйство? – спросила старуха.
– Онъ б?шенъ теперь въ своей ужаленной гордости и готовъ, пожалуй, на все.
Больше он? ничего не сказали и ус?лись каждая на своей сторон?. Мать бес?довала со своимъ золотомъ, дочь со своими мыслями; ихъ взоры св?тились во мрак? слабо осв?щенной комнаты. Робинъ спалъ и храп?лъ. Одинъ только попугай, на котораго не обращали вниманiя, былъ въ постоянной д?ятельности. Онъ рвалъ и клевалъ своимъ крючковатымъ носомъ вызолоченную кл?тку, карабкался подъ куполомъ, б?галъ по кровл?, какъ муха, вверхъ ногами, и кусалъ, и шатался, и шум?лъ при каждомъ колебанiи проволоки, какъ будто сознавалъ опасность своего хозяина и хот?лъ, насильственно вырвавшись изъ пл?на, предварить его объ угрожающей б?д?.
Глава LIII
Еще изв?стiе
Одиноко и вдали отъ вс?хъ этихъ треволненiй жили въ своемъ углу отверженные братъ и сестра преступнаго б?глеца, но его вина обрушилась на нихъ гораздо бол?е тяжелымъ бременемъ, ч?мъ на челов?ка, котораго онъ оскорбилъ такъ безжалостно и такъ жестоко. Неумолимый св?тъ, при всей своей взыскательности и неотвязчивости, оказалъ м-ру Домби, по крайней м?р?, ту услугу, что безпрестанно разжигалъ его господствующую страсть, кололъ и пришпоривалъ его гордость, сосредоточивая вс? его мысли и чувства на одномъ предмет?, который сд?лался теперь единственною ц?лью его умственнаго и нравственнаго бытiя. Вся упругость и чопорность его натуры, весь ея мракъ и суровость слились теперь, подобно многимъ мелкимъ ручьямъ, въ одну обширную и быструю р?ку, которая неудержимо покатила свои бурливыя волны въ океанъ тщеславiя, гордости и надутаго самолiобiя, проникнутаго преувеличеннымъ сознанiемъ своей личной важности. Сказочный богатырь, доведенный до посл?дней степени геройства и свир?пости своими мелкими врагами, былъ бы теперь кроткимъ агнцемъ въ сравненiи съ м-ромъ Домби. Лютый и взб?шенный зв?рь, напущенный на стаю гончихъ, – ровно ничего передъ этимъ чопорнымъ джентльменомъ въ его накрахмаленномъ галстук?, на которомъ н?тъ ни мал?йшей морщинки.
Но самая взбалмошность его мысли уже зам?няла отчасти исполненiе ея на д?л?. Покам?стъ онъ не зналъ, куда укрылся его отъявленный врагъ, жажда мщенiя отвлекала его умъ отъ собственнаго б?дствiя, и онъ на досуг? пот?шался перспективой будущаго своего геройства. Но братъ и сестра его коварнаго любимца не им?ли такого ут?шенiя: вс? явлеиiя въ ихь исторiи, прошедшiя и настоящiя, придавали его преступленiю значенiе самое гибельное для нихъ.
Сестра съ горестью думала иногда, что если бы она осталась при немъ в?рной спутницей его жизни, быть можетъ, онъ изб?жалъ бы преступленiя, въ которое впалъ; но думая такимъ образомъ, она отнюдь не жал?ла о томъ, что сд?лала, и ни мало не возвышала ц?ны своего самопожертвованiя. Напротивъ, когда эта возможность представлялась ея заблудшему и раскаявшемуся брату, она падала на его сердце такимъ ужаснымъ бременемъ, которое онъ мотъ едва только выносить, и при этомь ни разу не входила въ его голову мысль объ отмщенiи своему жестокому брату. Новое обвиненiе самого себя и глубокое сознанiе своего нравственнаго униженiя, – вотъ единственныя размышленiя, возникавшiя въ его голов? по поводу печальнаго событiя.
Въ тотъ самый день, вечеръ котораго склонился на посл?дней глав?, когда св?тскiе люди суетливо занимались р?шенiемъ разныхъ статей относительно похищенiя м-съ Домби, окно комнаты, гд? братъ и сестра сид?ли за раннимъ завтракомъ, затемнилось неожиданною т?нью челов?ка, подошедшаго къ маленькой калитк?. Этотъ челов?къ, съ вашего позволенiя, былъ Перчъ, разсыльный.
– A я къ вамъ съ Чистыхъ Прудовъ, – заголосилъ м-ръ Перчъ, дов?рчиво заглядывая въ комнату и вытирая о половикъ сапоги, на которыхъ, впрочемъ, не было грязи. – Раненько, изволите вид?ть, да мн?, м-ръ Каркеръ, приказано вручить вамъ письмецо прежде, ч?мъ вы выйдете сегодня со двора. Признаться, мн? сл?довало бы придти сюда получасомъ раньше, да вотъ жена-то моя, – что станешь д?лать? – чуть-чуть не потерялъ нын?шнюю ночь.
– М-съ Перчъ очень больна? – спросила Геррiэтъ.
– Она, вотъ видите ли, миссъ, – сказалъ Перчъ, оборотившись нарередъ къ двери, чтобы тщательно ее запереть, – слишкомъ принимаетъ къ сердцу вс? эти обстоятельства, которыя повстр?чались съ нашимъ торговымъ домомъ. Нервы y нея очень н?жны и удивительно какъ скоро разструниваются. A и то сказать, тутъ есть отчего перевернуться и жел?знымъ нервамъ. Вы сами, разум?етхя, очень разстроены, миссъ.
Геррiэтъ подавила вздохъ и взглянула на своего брата.
– Я и самъ развинтился въ эти дни такъ, что и вообразить не могу, – продолжалъ Перчъ, энергически тряхнувъ головой. – Все это ошеломило меня такъ, какъ будто я пьянствовалъ ц?лую нед?лю, и право, сударыня, я каждое утро чувствую, что голова моя все равно, что пустой барабанъ.
Наружность м-ра Перча д?йствительно подтверждала несомн?нную наличность этихъ симптомовъ. Лихорадочный видъ и очевидное разслабленiе всего его организма могли быть объяснены не иначе, какъ многочастыми и многообразными возлiянiями шнапсовъ, которыми каждый день угощали его на трактирныхъ прилавкахъ, гд? онъ им?лъ обыкновенiе пов?ствовать съ одушевленнымъ краснор?чiемъ о посл?днихъ приключенiяхъ въ торговомъ дом?.
– Стало быть, я могу судить, – сказалъ м-ръ Перчъ, тряхнувъ опять головою и придавая серебристый отт?нокь своей р?чи, – что и какъ должны чувствовать особы, которыя сами н?которымъ образомъ соприкосновенны къ этимъ печальнымъ д?ламъ.
Зд?сь м-ръ Перчъ поджидалъ обнаруженiй дружеской откровенности, но, не дождавшись откровенности, кашлянулъ изъ-подъ руки. Такъ какъ это ни къ чему не повело, то онъ поставилъ шляпу на полъ и пол?зъ въ карманъ своего жилета за письмомъ.
– Отв?та, кажись, не вел?но дожидаться, – сказалъ м-ръ Перчъ съ ласковой улыбкой, – но вы, можетъ быть, потрудитесь, сэръ, проб?жать его при мн?.
Джонъ Каркеръ разломалъ печать м-ра Домби и, овлад?въ содержанiемъ, которо? было очень коротко, отв?чалъ:
– Н?тъ. Отв?тъ не нуженъ.
– Въ такомъ случа?, сударыня, позвольте пожелать вамъ добраго утра, – сказалъ Перчъ, д?лая шагъ къ дверямъ. – Я над?юсь и даже ув?ренъ, вы не будете слишкомъ огорчаться посл?днимъ печальнымъ обстоятельствомъ. Въ газетахъ разсказываютъ такiя вещи, о какихъ вы и не думаете, – сказалъ Перчъ, д?лая отъ дверей два шага назадъ и обращаясь съ таинственнымъ шепотомъ къ брату и сестр?. – Одинъ воскресный газетчикъ…
Должно зам?тить, что м-ръ Перчъ, по нев?жеству, свойственному англiйскимъ лакеямъ, вс?хъ журналистовъ называлъ газетчиками, не ум?я различить писателя отъ разносчика афишъ.
– Одинъ воскресный газетчикъ, – говорилъ Перчъ, – въ синей шинели и б?лой шляп?, не разъ собирался меня подкупить и задобрить разными предложенiями, да только я всегда отд?лывалъ его, какъ сл?дуетъ честному челов?ку. Вчера вечеромъ онъ часа четыре шлялся около нашей конторы, и я самъ вад?лъ, какъ онъ приставлялъ свой глазъ къ замочной щели. Другой газетчикъ каждый день вертится въ знакомомъ мн? трактир?. Разъ какъ-то на прошлой нед?л? сорвалось y меня съ языка два-три слова, и что же бы вы думали? Онъ на другой же день оттиснулъ ихъ въ своей газет?, да и какъ оттиснулъ, если бы вы знали! Уму непостижимо!
М-ръ Перчъ пол?зъ въ свой карманъ, какъ будто съ нам?ренiемъ вытащить клочекъ газеты, но, не гюлучивъ никакого поощренiя, вынулъ оттуда свои бобровыя перчатки, поднялъ шляпу и простился. Часа черезъ два вс? его прiятели въ знакомой харчевн? уже знали, какимъ манеромъ миссъ Каркеръ, заливаясь горючими слезами, схватила Перча за об? руки и сказала: "Охъ, Перчъ! милый, дорогой Перчъ, вид?ть васъ моя единственная отрада" – и какимъ способомъ м-ръ Джонъ Каркеръ, взъерошивая свои волосы, воскликнулъ строжайшимъ голосомъ: "Перчъ, я отказываюсь отъ него. Никогдане называй его моимъ братомъ въ моемъ присутствiи!»