Цунами тоталитарной идеологии

Однако и те еще самые первоначальные без царя в голове «благодетели народные» были, что называется, несусветно садистки жестоки, а также и непроглядно темны во всем своем до чего исключительно сурово идейном невежестве, да и сколь, несомненно, безгранично воинственно слепы…

Наилучшим образом всю их беспримерную за всю историю цивилизованного мира суровую бессердечность полностью во всем и до самого конца выразил большой писатель Владимир Тендряков в своем автобиографическом рассказе «Хлеб для собаки».

35

Может, это было их трудным, но верным путем достижения грамотности, культурного развития нации – превращения аграрной державы в техногенно вполне вот разумно сформированное современное государство?

Что же, пусть чисто формально оно и будет именно так, однако защищать своих граждан нужно бы не только от некоей той подчас донельзя пресловутой внешней угрозы.

Нет, столь важно их всецело оберегать и от всех тех сугубо внутренних факторов, что могут подчас нарушить пасторально обыденное и неспешное течение всякой обывательской жизни.

Ну а тем паче нисколько нельзя было создавать причин для всеобщей скорби, голода и лишений именно так высокоидейно, а еще и воодушевленно революционно…

Злу ли бежать совсем без оглядки,

Коль у добра точно те же повадки?

И вообще, звезд не нахватаешь с небес, разрушив чертоги старого рабства, оно ведь всенепременно еще себя возродит, поскольку все его корни – глубоко внутри человеческой психологии, а вовсе вот не заключены они в тех самых исключительно внешних формах всеобщего государственного обустройства.

36

Но ясное дело, откуда именно взялось этакое поверье: «Мы старый мир разрушим, мы новый…»

Однако возродили они разве что лишь мир стародавнего прошлого, сменив при этом религию, словно бы напялив на себя свежее нижнее белье.

От жизни никак нельзя требовать перемен, пока не был изменен сам образ мысли всего того и по сей день в точно том же довольно невзрачном виде существующего общества.

Резко к лучшему жизнь может перемениться разве что для кучки всю же страну под себя подмявших интриганов, истинно лишь удесятеряющих весь тот донельзя исключительно прежний государственный деспотизм.

Ну да, они поначалу действительно несколько ослабили путы эксплуатации на производстве, прекрасно то понимая, что хоть чего-либо надо бы временно дать!

Но то ведь было одним лишь крайне недолговечным послаблением, да и еще разве что в тех не столь уж жизненно важных отраслях всего того «народного хозяйства».

В дальнейшем буквально повсюду были вновь сурово завинчены гайки, а потому и не было более ни грамма свободы от всеобъемлющего, а в том числе и воинственно идеологического рабства.

А если и было у советского человека еще кое-чего, кроме самых прямых его гражданских обязанностей…

Ну так заключались они в том числе и в довольно сомнительном праве трудового народа на тупое и бездеятельное присутствие на всех тех совершенно бесконечных партийных собраниях, а также еще иногда и в возможности сугубо полодырничать во все те рабочие часы…

37

Интеллигенции, однако, тогда столь весьма благодушно и впрямь-таки исключительно нелепо привиделось, что она до чего принципиально смело заразила массы пламенем своего безмерно восторженного книжного энтузиазма…

Но все это были одни лишь разве что сказки на сон грядущий всякого житейского ума да миражи, наскоро впитанные из мечтаний гениев многолико окрыленной блаженно восторженным духом славной литературы.

Им было явно свойственно весьма отстраненное от довольно-таки многих бытовых мелочей сознание, бесконечно возвышенное вдохновением, а потому и не могли они оказаться судьями жизни, поскольку все их творчество – разве что ее великое зеркало, посмотревшись в которое мы можем лучше оценить себя, да и все окружающее, но и нисколько не более…

38

Да и сама по себе порожденная вполне так достойной подобного названия литературой возвышенная духовность зачастую явно превыше ума и сердца всех тех, кто никоим образом вовсе не был причастен к ее самому еще первоначальному возникновению.

Так что все эти бессмысленные призывы идти разом вверх по пути всеобщего самоусовершенствования есть одна лишь сущая блажь и отрыжка после весьма сытной трапезы, а также и до чего только радостных прений по поводу всех тех сладостно вкушаемых разного рода яств…

А между тем простым людям нисколько не свойственно вдруг подниматься с колен, дабы устремить свой понурый от всех повседневных забот взор куда-либо до чего только стремительно вверх.

Нет, уж никак не зачерпнуть им от некоего возвышенного духовного источника даже и самую малую толику всей его и впрямь исцеляющей души волшебной силы.

Да и вообще, весь тот набор необъятных и невероятных благ был одним лишь нелепейшим миражом в знойной пустыне сущего мещанства и по-вселенски же безгранично склочного собственничества.

Обычных людей вовсе не интересуют сладкие плоды преображения всей окружающей их жизни во что-либо искристо доморощенно доброе и приторно безоблачно райское.

А главное еще и в той разве что некогда довольно зыбкой и блаженно кроткой дальнейшей перспективе.

Уж чего-чего, а их и на холмистой всеми своими естественными трудностями равнине очень даже неплохо и сытно кормят.

Так что ровным счетом не имеет никакого значения, сколько еще усилий будет весьма уж до чего усердно предпринято, дабы действительно появилась возможность хоть как-то суметь приучить к «альпинизму» слепую и самодостаточную во всех своих низменных и плотских устремлениях, вечно чего-то смачно жующую серую людскую массу.

39

Она ведь при любом раскладе никуда далее любимого своего корыта вовсе уж уйти совершено не сможет, а впрочем, ничего другого людская толпа ни в жизнь же, ясное дело, и не захочет.

Чехов в своем рассказе «Ионыч» пишет об этом так:

«Опыт научил его мало-помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже неглупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти».

40

И все это более чем неизменно было именно так, и столь немногое, собственно, хоть как-то вообще переменилось с тем самым до чего уж благословенным появлением всевозможных новоявленных живых картин, чуда технически развитого века – синематографа.

Однако все то, что так или иначе вообще было хоть с какого-то бока касаемо весьма вот, как правило, исключительно одиозной официальной пропаганды…

Нет уж, тут, разумеется, все стало, безусловно, до чего безудержно во всем более чем и вправду действительно так иначе…

Промывать мозги стали жестче, хотя и поверхностнее, но все тут дело было именно в том, что личную душу при этом попросту загодя полностью ведь отменили, заменив ее целевым устремлением пронзенных острием идей восторженных трудящихся масс.

Причем само то воздействие более чем наглядных образов на душу человека было еще до чего только четко и чутко подмечено далеко совсем не вчерашним уж днем.

Еще в пору раннего Средневековья духовные поводыри серых и неграмотных прихожан обратили внимание, насколько жития святых, ярко и красочно расписанные на церковных иконах, более чем неизбежно оказывают весьма значительное влияние на саму душу исключительно так невежественного, полудикого человека.

Товарищ Ленин не зря как-то сказал:

«Из всех искусств для нас важнейшим является кино».

Знал он, о чем это именно он тогда говорил, поскольку всецело являлся, хотя и тошнотворно гнилым, а все же вполне вот полноценно образованным, зрелым интеллектуалом.

Да, именно этак оно всегда было и есть!

Попросту нечем опровергнуть сей бесспорный, во всем абсолютно аксиомный жизненный факт.