Цунами тоталитарной идеологии

41

Кинематограф и музыка самого различного жанра и впрямь-то, пожалуй, до чего непременно затрагивают тонкие струны многих и многих сердец.

Причем им это и вправду дано, и вовсе совсем не на мнимом, безликом и полувоображаемом уровне, как это подчас и впрямь происходит со столь многими произведениями художественной литературы.

Нет, в данном конкретном случае это ведь вообще происходит во всем том вполне этак доподлинном явлении себя почти что всему своему народу.

Нет, никто тут ради одного красного словца буквально-то на корню совсем уж нисколько вовсе не отрицает весьма и впрямь благотворное влияние художественной литературы.

Однако она вполне всерьез во всем еще действительно до чего только наглядно повлияет на сознание всякого человека, разве что если ее образы столь достоверно полностью оживают во всех окружающих какого-либо индивидуума праведных людях.

Во всем остальном скорее уж той еще изумительно подчас хорошей эстрадной музыке, а также и всем тем талантливым, берущим за душу фильмам и будет доступно в самой доподлинной мере придать той самой простой и неразвитой человеческой натуре несколько большее совершенство самых искренних чувств…

А этим-то им и будет дано хоть в чем-либо вообще еще поспособствовать куда только явно большей чистоплотности всех тех столь обыденных и более чем простых повседневных помыслов.

И все ж таки иногда (в случае более чем искусного насаждения общественных предрассудков любого рода и толка) и может ведь медленно, но верно, постепенно происходить самая явная деградация всеобщего человеческого духа.

Раз уж вместо большой и светлой правды ему как есть сметливо подсунут дешевую аппликацию в стиле «просто, понятно и доступно всем».

42

И этак-то оно случается именно оттого, что целое учит и вдохновляет к душевному подъему, ну а рваные клочки расхожих истин запросто еще приучат человека к нигилизму, отрицанию природы как сложнейшей структуры, в дебри которой попросту никак нельзя вламываться носорогом.

Ну а действительно можно разве что лишь еще столь и впрямь осторожно расчищать себе путь посреди ее бескрайне запутанных зарослей.

Вот что пишет по этому поводу писатель Сомерсет Моэм в своем романе «Луна и грош»:

«Неужели, по-твоему, красота, самое драгоценное, что есть в мире, валяется, как камень на берегу, который может поднять любой прохожий? Красота – это то удивительное и недоступное, что художник в тяжких душевных муках творит из хаоса мироздания. И когда она уже создана, не всякому дано ее узнать. Чтобы постичь красоту, надо вжиться в дерзание художника. Красота – мелодия, которую он поет нам, и для того чтобы она отозвалась в нашем сердце, нужны знание, восприимчивость и фантазия».

Да только фантазия эта должна быть именно творческая, а не исключительно почти вульгарно и бесцельно прекраснодушная.

Поскольку естественная простота чего бы то ни было может быть выкуплена одним лишь тяжким интеллектуальным трудом, и он обязательно должен был еще оказаться всецело продуман, а то чувство блаженного полета для всего человечества… запросто может продлиться и куда только подолее, нежели несколько каких-либо самых злосчастных секунд.

43

Идеалистическое препарирование всей окружающей нас действительности есть сущее снятие с нее шкуры, и когда уж будет она совсем до конца полностью ведь освежевана, именно человек и может оказаться на этой земле чем-либо нисколько не нужным и попросту исключительно лишним.

Природа его в конце концов неминуемо попросту вытеснит, совершенно не стерпя над собой насилия, и произойдет это именно из-за одной той извечно донельзя так глупой привычки – все, значит, разбивать на куски, дабы затем наскоро склеивать его заново, но уж во всем до конца непременно «по-своему».

То есть как-либо по-иному оно, наверное, окажется вообще так никак нисколько нельзя, а потому, исходя из всего вышеизложенного, истинному конструктивному созиданию еще обязательно должно будет весьма ведь своевременно предшествовать время нашего «новаторского» познавательного разрушения.

И это и впрямь кое-кому кажется чем-либо вполне достойным и естественным – поначалу уж все до самого основания разрушить, разбив его на всяческие мелкие осколки.

Ну а лишь затем составить в уме подробный и весьма основательный план, как это именно его в дальнейшем переоформить заново в некое единое, разумное, но главное – теперича именно по-нашенски скроенное целое.

44

Это находит свое более чем доподлинное отображение во всей культуре и искусстве, но прежде всего – это касаемо самой уж как она только есть человеческой натуры.

Раз у нее умелой рукой до чего наскоро отсекается все ведь в ней кажущееся явно до чего только чрезмерным и излишним, а передаются одни те наиболее наглядные, поверхностные черты.

Причем именно подобным образом все это наспех проделывается разве что лишь затем, дабы далее совершенно так не составило ровным счетом никакого труда со всех видимых сторон его столь и впрямь исключительно пристальнее разглядеть, как и сходу все его признаки до самого конца целиком вполне распознать.

Хотя на самом-то деле из всего этого явно поневоле получается гнилая полуправда, в которой разом утопнет все неискусственное, никем не придуманное, а останутся на поверхности одни лишь те и впрямь выпирающие наружу благие намерения.

Да еще и из самого насущного разряда тех, что столь явно хотел бы вырвать с мясом из всей окружающей его действительности их блаженный духом, донельзя добропорядочный душка-автор.

45

Яростные устремления гения Чехова по весьма деятельному устранению всех ростков праздности из широчайшего поля общественной жизни русского общества нагляднее всего переданы в его пьесах.

Причем они-то как раз для своего поколения и века отнюдь уж не являлись ничем, собственно, большим, кроме как страстными агитками, хотя вместе с тем и без тени сомнения гениальными произведениями величайшего искусства.

То есть вполне возможно, что для некоторой части публики они, может, и были одними лишь только шедеврами пера великого гения своей эпохи…

Однако для подавляющего большинства им было дано оказаться одним уж тем исключительно наглядным подтверждением вездесущей правильности и без того витавших в воздухе идей безгрешной, а главное – излишне же принципиально воинственно классовой справедливости.

А идейки те были остры, словно ножи, а посему и срочная чья-то надобность их самого скорейшего незамедлительного применения в рамках всего существующего веками бытия в итоге и привела к страшнейшим тяготам народа во времена всех тех исключительно долгих и тяжких лет невероятно чудовищных испытаний и лихолетий советского периода российской истории.

46

Чего уж тут может быть на деле хоть сколько-нибудь непонятного…

Демагогии всеобщего трудового сподвижничества был, безусловно, нужен весьма надежный, долговременно ведь успешно работающий великий катализатор.

И очень так жаль, что столько таланта было истрачено разве что ради того, дабы наглядно и подробно передать всю эту донельзя непотребную словесную фальшь!

Советский лозунг «Слава труду!» – более чем явное чеховское наследие, производное всех его великих пьес.

Однако и другие авторы тоже зачастую ловят один лейтмотив современной общественной жизни, но вовсе не саму ее вполне этак во всем полновесную суть.

Причем почему-то именно от духовной и физической сытости автора в нем и проявляется вся эта столь немыслимо твердая убежденность в самой уж неотъемлемой необходимости смело обогатить весь этот мир какими-либо несусветно популистскими идеями добра и света.

Это ведь именно из-за них Пикассо и нарисовал свою голубку мира, а не отобразил на широком полотне развалины города после действительно, не дай Бог еще приключится в этом злосчастном мире, всесокрушающей ядерной войны.

И это именно Брэдбери в своих «Марсианских хрониках», как и во всем своем творчестве, предвосхитил весь тот дальнейший крен всей нашей цивилизации в сторону полнейшего медленного, но верного техногенного саморазрушения.

47

Причем это именно всякая неимоверно грубая утилитарная восторженность и расхолаживает всю же душу современного человека.

И это одни лишь те и впрямь-таки настоянные на благочестиво мыслящем разуме эмоции, выражающие всю полноту человеческих чувств, собственно, и есть именно то, что столь непременно еще послужит всяческому дальнейшему развитию истинной духовности.

Вот как умело передает все вышеизложенное автором этих строк великий писатель Иван Ефремов в своем романе «Лезвие бритвы»:

«Уметь видеть, но не пытаться сложить из виденного целое, превратить в реальность, заставить поверить в него силой труда и таланта. Наоборот, они стараются рассыпать целое на крохи. Разбить вазу, чтобы любоваться причудливой формой черепка. Выбрать из живой игры светотени изображения две-три черты, пару красочных пятен и назвать это именем целого, заменяя мудрость собирателя красоты умением анатома. Это неизбежная расплата за разрыв с природой, с ее изменчивой игрой форм».

Да, может, оно и действительно правда, что в буквально любой, пусть даже и самой примитивной, игре с человеческим сознанием всенепременно порой возникает некое подобие внешнего развития.