Дочь полка

– Завтра они нападут на нас, – помог дальше Фокин. – Я слышал их разговор, и они упомянули какого?то «русского друга». Да и спички наши, советские.

– О какой машине идёт речь? – хрипло спросил Сорокин.

– Может они на нас завтра нападут с новой техникой? – предположил Александр.

– Сань, они дорогу подорвали, – напомнил ему тот. – Как они доставят это? За один день они точно не управятся. А послание было доставлено сегодня. Значит, завтра они этим точно не воспользуются.

Резанцева немного успокоили слова друга. Иван был прав, но всё остальное никто не отменял. Он сел за стол. Что же делать? Про предателя в батальоне распространяться нельзя – тогда враг будет осторожнее или начнёт делать подлянки внутри. Да и паника возникнет. Но и подготовиться к завтрашней битве нужно, или и без предателя будет конец. Троица долго стояла, смотря каждый в свою сторону. Тишину порой нарушал хриплый кашель Ивана. Он двигал языком внутри рта, чтобы освободиться от проклятого пепла. Да… Это первый случай, когда ему уже не хотелось курить.

– Кто в курсе событий? – нарушил молчание командир.

– Я, Катя, Сорокин и вы, – перечислил Фокин, – больше никто. Я Кате рассказал, чтобы она не выложила наше приключение кому?либо. А так она понимает, что это дело нужно держать в секрете.

– Правильно сделал, – одобрил его решение Резанцев и положил голову на руки.

«Предатель», – думал он, – «только этого мне не хватало. Теперь понятно, почему фрицы были на шаг впереди нас. Но кто бы это мог быть?» Подозрения падали на всех без исключения. «А может быть это сам Фокин?» – охватила Резанцева пугающая мысль. Он перевёл взгляд на бойца. – «А что? Хорошо разбирается в немецком языке. Как на родном разговаривает. Но тогда зачем себя самого топить? Тоже непонятно».

– Есть идеи, Сань? – спросил Иван.

– Пока нет, – встал тот и направился к выходу. – Скажу, как что?то будет.

Он вышел на улицу, где по?прежнему все суетились. Солдаты ему были как родные. В голове никак не укладывалось то, что кто?то из них мог помогать фашистам! Какая?то часть бойцов отправилась к окопам. Ему тоже нужно присутствовать на похоронах. Ладно, Александр ещё успеет, но сначала следует поговорить кое с кем. Это был единственный человек в батальоне, который никак не мог быть на стороне немцев и также был свидетелем разговора врага.

* * *

В медпункте было холодно: пациенты уже надели на себя ватные куртки и укрылись сверху одеялами. Запасы хвороста и правда кончились, не зря сегодня набрали новый. Катя подошла к печке и закинула туда ветки. Она взяла несколько скомканных исписанных бумажек и засунула в буржуйку, оставив только один листочек. Девочка взяла со стола пачку спичек, на которых была написана уже знакомая ей фраза: «Что ты сделал сегодня для фронта?» Катя, словно под гипнозом, смотрела на этот коробок, вспоминая то, что сегодня с ней и Фокиным успело произойти. «Как это возможно?» – не понимала она. – «Чтобы свои Родину предавали?»

– Ты что там задумалась? – спросил Тимофей Хлещёв, глядя на неё только одним глазом, между бинтами. – Жги давай, а то мы тут все окоченеем.

Катя вышла из ступора, достала спичку и подожгла бумажку, а от неё уже и остальное. В печке потихоньку нарастало красное пламя. Девочка потыкала палкой внутрь, чтобы огонь быстрее распространился. Теперь она смотрела на бойцов совершенно иначе: в каждом из них Катя видела предателя. За такой малый промежуток времени, у неё развилась настоящая паранойя. Пламя стало нарастать, она подкинула ещё веток. Тут раздался крик из операционной, Катя закрыла глаза и глубоко вздохнула. Из её рта вышел еле заметный пар. В палатку заглянул командир. Раненые попытались хоть как?то приподняться, чтобы поприветствовать его, но тот, жестом приказал отдыхать дальше. Девочка подозревала, что пришли за ней и не ошиблась: Александр, ничего не сказав, кивнул в сторону улицы и она последовала за ним. Они молча спустились в его землянку, где уже не было никого и сели за стол.

– Вас уже предупредили? – догадалась Катя. – Верно?

– Верно, – ответил тот. – Я хочу поговорить конкретно с тобой.

– Но Фокин же вам уже всё рассказал…

– Фокин и сам может быть предателем, – перебил её командир. – Тут всё не так просто, – он сложил руки на столе и смягчил тон. – Можешь рассказать мне, что произошло?

Девочка растерялась: «И Егор тоже может быть врагом?» – в ужасе представила она. – «Кому же тогда можно верить?»

– Кать, – сказал Резанцев, – я понимаю твоё беспокойство, и я очень не хочу тебя во всё это ввязывать, правда. Но ты единственный свидетель, на которого у меня не падают подозрения. Мне тоже тяжело. Просто расскажи мне, как всё было.

Она тоже сложила руки перед собой и уставилась на свои тонкие, синие от холода пальцы:

– Мы сначала просто собирали хворост, – вспоминала девочка. – Затем Егор увидел в зарослях немцев и пригнулся вместе со мной. Я их сама не видела, но слышала. Они ещё сказали: «россеша… россеша» – она запнулась, пытаясь вспомнить слово.

– Россеша фаинд? – подсказал Александр.

– Да! – кивнула девочка.

– Русский друг, – перевёл тот.

– Ну, а потом он нашёл ту записку. Вот и всё, – закончила Катя. – Он может быть предателем?

– Нет, – насупил брови тот, – скорее всего нет. Он мне тоже рассказал про этого «россеша фаинда».

– А что в записке? – поинтересовалась та.

– Ты разве не знаешь?

– Нет, он мне сказал только то, что у нас завёлся предатель и больше ничего. Всю дорогу молчал.

– Завтра на рассвете на нас нападут, – произнёс Александр. – Вот что там написано. Но мы ударим первыми.

Глаза девочки сделались ещё шире, она прикусила щёку и уставилась в одну точку. Резанцев пробил ритм пальцами по столу и тоже отвернулся. Про машину он ей рассказывать не собирался, ей этого достаточно.

– Но на этот раз мы будем к этому готовы, – успокоил Катю он. – Не бойся.

– Вам же тоже страшно? – спросила тихо та. – Верно?

На этот раз Александр уставился в одну точку. Ребёнок прав, слишком много всего сразу навалилось. Но он обязан сохранить холодный разум и действовать дальше.

– Нет, – отрезал он, – совсем нет.

«Иногда он напоминает мне отца», – неожиданно пришла мысль в голову Кати. – «Папа сказал тоже самое, когда уходил на фронт». Девочка вспомнила, как тёплый летний день, несущий в себе только радость и счастье, превратился в день слёз и горя. Все провожающие тогда не могли сдержаться от плача: мужчины уходили на войну. Десятилетняя Катя тогда ещё подбежала к отцу и обняла его в последний раз в жизни:

– Пап, – сказала она. – Ты не боишься?

– Нет, совсем нет, – с этими словами Алексей Камышев крепко прижал её к себе одной рукой так, что ребёнку пришлось встать на носки.

Но чтобы он там не говорил, девочка чувствовала, как слегка дрогнула его рука, и как быстро бьётся его сердце. Это было последнее, что он ей сказал. Больше девочка его не видела и не увидит никогда. Но по командиру не было вообще ничего заметно. Может он и правда спокоен?

– В любом случае, я постараюсь тебя максимально не привлекать во всё это, – говорил Резанцев. – Ты главное, будь осторожна и никому ни слова. Даже если тебе будет казаться, что ты знаешь человека очень хорошо и ему можно довериться. Если тебе покажется что?то странным – обращайся либо ко мне, либо к Сорокину.

С этого момента началась жизнь из опасений и недоверия. Теперь даже среди своих было страшно находиться. Но Катя верила, кто командир во всём разберётся.

Глава 13

ГАЗ – 55

ГАЗ – 55, не спеша, преодолевал свой путь от лагеря к вокзалу. Дорога предстояла долгая и нелёгкая. Машина прыгала на кочках неровной тропы, проваливалась и выезжала из небольших ям. Сильная качка приносила боль раненым. Медсестра по имени Любовь Зайцева не знала куда деться ей в этой тесной машине. Ей самой было трудно не упасть на кого?то, а ещё нужно оказывать медицинскую помощь. ГАЗ – 55 подпрыгнул. Семён Петров, который вёл себя всё это время тише всех, вскрикнул на верхней полке, а затем, зажмурившись и стиснув зубы, тихо проговорил:

– Чтоб чёрт побрал мою ногу!

Колотыев, который лежал ниже, пыхтел, пытаясь дышать как можно ровнее, чтобы было не так больно. Его красное от напряжения лицо покрылось потом, он закрыл глаза. Но как бы он не пытался выровнять дыхание, при очередной хорошенькой встряске, боец начинал дышать всё чаще. Медсестра не выдержала: она подобралась к стенке кабины, при этом, чуть не упав на Собойленко, который был без сознания и бормотал под нос какую?то чушь, и постучала к водителям.

– Опять Любка ломится, – злился Кузнецов, поворачивая руль. – Не понимает, что ли, что тут дороги фактически нет?!