Безымянный подросток с окраины города

– Я не знаю, что он тогда увидел во мне, но он очень долго смотрел на меня. Я даже затихла, боялась всхлипнуть, а потом… потом я поняла, почему он так смотрит. Я увидела в отражении его шлема себя. И сама испугалась. Я… я была такой страшной! Такой жалкой! Такой… уродиной!

– Вы выжили. Это самое главное.

– Да, но… Иногда я жалею о том, что он не убил меня. После того вечера я ни разу не могла нормально поспать, мне снился он. Как он душит меня, прижимая к столу… как смотрит… говорит, что выбьет мне челюсть и сломает все кости… и себя. Себя тоже вижу. В отражении. Себя, его и Павла Викторовича. Ему досталось больше всех.

– Держи себя в руках, – сказал юноша рыдающей на полу сотруднице банка, стараясь придать голосу мягкости, но качающийся рядом с рыжими волосами ствол пистолета мигом отгонял её. – Запихивай деньги в рюкзак, не разбрасывай их или я приведу тебя в чувства. Ты меня слышишь?! – Маша старательно кивнула. Совсем как послушный пёсик. Совсем как мать и сын после слов любимого отца, сидящие за столом с десятками подсолнухов. – У тебя минута, чтобы всё собрать. Продолжай. Живо!

Сотрудница банка послушно продолжила складывать купюры в рюкзак, на этот раз аккуратнее, пытаясь контролировать дрожь в теле, чтобы – не дай бог – не рассыпать деньги. Остальные сотрудники и клиенты молча наблюдали за происходящим, не думая ни о чём, только о собственной жизни и страхе, что поглощает с головы до ног. Режиссёры, сценаристы, писатели могут наделять своих героев удивительной храбростью, которая поможет им в самый тяжёлый момент остановить грабителя, но те же режиссёры, сценаристы, писатели знают, что в жизни всё совсем иначе: тебя сковывает страх, а хозяином ситуации становится преступник, которого самого трясёт от волнения; и всё, что ты можешь, так это нажать проклятую кнопку под столом и надеяться, что тебя не пристрелят прежде, чем сюда явится наряд полиции.

– Где-то полминуты всё было очень тихо, я собирала деньги, он стоял и иногда, как будто напоминая, тыкал пистолетом мне в голову… поторапливал меня. Только лампы чуть-чуть жужжали. А потом… потом…

– Павел Викторович?

– Да. Он прочистил горло и чётко сказал…

– В тебе так много злости, сынок. Зачем ты обижаешь эту девочку?

Грабитель повернул голову в сторону голоса и увидел всё того же охранника, сидящего всё на том же стуле, вот только руки его теперь не были подняты, а снова лежали на коленях. И глаза… что-то с глазами… в них…

– Я смотрю, у тебя страх из глаз пропал, дедуля. Что, кровь на горле уже засохла? Мне пустить новую?

– Почему ты так разговариваешь? – Да, в глазах теперь не было страха, лишь искреннее любопытство и… жалость? – Ты заявился сюда с оружием, всех напугал, а потом сказал бедной девочке, что сломаешь ей нос, ноги, руки, вывернешь челюсть и изобьёшь до смерти.

– Она меня совращала! – взревел грабитель. Он отвернулся от стоящей на коленях сотрудницы и на несколько шагов приблизился к охраннику, лицо которого попало в прицел. – Совращала, поэтому я её приструнил! Потому что я пришёл сюда не трахаться, а красть деньги! У меня есть девушка! Есть! И она лучше, в разы лучше, чем любая в этом банке, мире, блять, Вселенной, лучше всех на свете! Так что запомни, сука, ещё раз, – он вновь повернулся к Маше, – не смей приставать ко мне. Я на такое больше не поведусь. Я переборол похоть.

– А она знает?

Грабитель взглянул на охранника, и когда их взгляды пересеклись, врезавшись в тонкое чёрное стекло, обтянутая кожаной круткой грудь медленно поднялась. Воздуха становилось всё меньше. А ярости, жара, разгорающегося огня – всё больше.

– Кто? Кто знает?

– Твоя девушка. Она знает, чем ты занимаешься? Знает, что ты угрожаешь другим девушкам и царапаешь старикам горло и нёбо? Ты ей об этом расскажешь? Или нет?

– Не твоё собачье дело, что я буду рассказывать своей девушке, а что – нет. От тебя сейчас требуется только сидеть и молчать. Ты старый, может, жить надоело, но я советую тебе, дед, выполнять мои условия, если хочешь поиграть с внуками.

– Тебя ж поймают. Ты дилетант, сынок. По тебе видно, что это твой первый раз. Вон как трясёт, посмотри.

Юноша убрал пистолет, засунув его за пояс и прикрыв курткой, наплевав на всё – на плачущую Машу, на уже нажатую кнопку, на тикающие настенные часы, – направился к охраннику. Приблизившись к нему, со всей силы врезал по морде и тут же услышал хруст треснувшей кости. Да! Вот как звучит наслаждение! Охранника сбросило со стула, вместе с ним он грохнулся на пол, врезался в него и распластался по кафелю совсем как жалкая, ничтожная амёба!

– Ну что, трясёт меня? Как удар, а? Кого теперь трясёт?! Меня?!

Грабитель опустился на колени, оседлал тело охранника и, размахнувшись, опустил кулак на морщинистое лицо, на чёрное стекло выплеснулась кровь и тут же словно пропала – вся поверхность мотоциклиста (куртка, штаны, обтянутые перчатками ладони), казалось, изнывала от жажды и сразу впитывала кровь, стоило ей коснуться хищника. Он ещё раз поднял руку, вогнал кулак в лицо старика и снова что-то сломал, а в голове, под шлемом тем временем от хлынувшей страсти заревел дикий, голодный, жутко голодный зверь!

– Павел Викторович умер сразу, ну, как только его голова ударилась об плиту. После первого удара грабителя. Под головой сразу начала расплываться лужа, но он, кажется, этого не заметил, потому что опустился на колени и стал добивать бедного… бедного Павла Викторовича. Он, понимаете, он думал, что Павел Викторович ещё жив, и бил, бил, бил по нему! Долго, очень долго, и сильно! Он поднимал руку, опускал её, а лицо Павла Викторовича прогибалось. Там даже лица не было… просто каша, после нескольких ударов я уже слышала хлюпанье. Там… там всё смешалось… Это уже было не лицо, нет, не лицо. А он пр… продолж… извините, пожалуйста… продолжал бить его и кричал…

– ХВАТИТ МЕНЯ ПРЕСЛЕДОВАТЬ! ХВАТИТ! МЕНЯ! ПРЕСЛЕДОВАТЬ! Я УЙДУ ОТ ТЕБЯ! УЙДУ! И ТЫ НЕ ДОСТАНЕШЬ НИ МЕНЯ, НИ МАМУ, НИКОГО ДРУГОГО!

Новый удар доломал оставшиеся целыми кости, за ним последовал ещё один, потом ещё один, ещё и ещё. Оседлавший старого охранника, сидя на его животе, грабитель впечатывал лицо в пол и бил, бил – бил со всей силы! – вкладывая в каждый удар всю злость (принеси сигареты), ярость (клади руку на стол), гнев (я чувствую это каждый день!), ненависть (больно, больно, папа, мне больно!) и лютую жажду крови, которую так просят горящие руки! Кулаки в чёрных перчатках падали на лицо, ломали череп, пока из-под шлема вырывались выдохи, и с каждым последующим ударом они становились громче. Вскоре движения начали даваться с большим трудом, мотоциклист неровно дышал, выплёвывал из себя воздух, но продолжал поднимать и опускать кулак, уже не просто ударяя по лицу, а наваливаясь на него всем телом. Он замахивался тяжёлой рукой, обрушивал на чашу с кровью, в которое превратилось лицо охранника, и, терпя боль, замахивался снова, пока внутри, под кожаной курткой, под крепкими рёбрами, истошно выл невиданный миру зверь.

Зверь, что жадно впитывал каждую каплю крови.

– Его никто не остановил. Он бил и бил Павла Викторовича, пока полностью не выдохся. Только когда у него совсем не осталось сил, когда он уже руку поднять не могу для нового удара… тогда и закончил. Он встал с колен, направился ко мне и…

… приказав собрать деньги в рюкзак, легонько дал сотруднице подзатыльник. Но этого удара ей хватило с лихвой, он будто врезал ей по морде, а не слегка ударил по голове! Маша тут же продолжила собирать купюры – руки дрожали как при припадке, – и уже через несколько секунд отдала рюкзак, полностью набитый деньгами, грабителю. Он его принял, нацепил на себя, подтянул лямки и молча зашагал к выходу. Вскоре отворилась дверь, и после её закрытия, в повисшей, плотной тишине, окутавшей сердце каждого присутствующего, все услышали, как взревел двигатель мотоцикла. Взревел так, словно голодного зверя раззадорили запахом крови.

– Вы помните что-нибудь ещё?

– Нет… потом я только рыдала и хотела умереть.

Глава 14

Там, где не было солнца… там будет рассвет

Слава богу, отец забухал.

Он не вернулся с корпоратива, и Андрей с мамой сразу поняли, что ближайшую неделю дома он точно не появится. Скорее всего, гуляет со своей брюнеткой-капитаншей, подумал Андрей, но промолчал и решил не озвучивать свои мысли. Зачем? В глазах мамы он увидел то же осознание – все прекрасно знали об измене отца и не удивлялись, когда он на несколько дней пропадал из дома. Ну и пусть трахается сколько влезет! Андрей был только рад предоставленной возможности побыть с мамой вдвоём.

Так они и встретили Новый Год – вдвоём. Пока отец наматывал на кулак чужие волосы, в маленькой кухне их маленькой квартиры его сын и жена скромно праздновали приход 2022 года, сидя за крохотным столом, на котором стоял салат оливье, лежала пара-тройка мандаринов, две тарелки пельменей (одна – маме, другая – сыну), селёдка под шубой (только в этот раз, Андрюш) и холодец, который можно было бы съесть за три куска. Я мог бы устроить нам целый пир, подумал Андрей. Мог бы полностью поменять технику на этой кухне, сделать ремонт, денег у меня достаточно. Но тогда у мамы возникнут вопросы. И придётся объясняться.

Она подарила ему бордовый свитер, который связала сама, своими морщинистыми, испещрёнными венами руками. Андрею свитер понравился. Понравилось его тепло, согревающее тело, то, как он прилегал и подчёркивал фигуру, но больше всего ему понравилась – и это было лучшим подарком! – улыбка мамы, расплывшаяся под её глазами, когда она увидела, как на сыночке сидит связанный свитер. Она выглядела такой счастливой… просто смотр на него… Андрею лишь стоило надеть свитер (да даже просто существовать!), как мама сразу помолодела, и красота, вспыхнувшая в её глазах, мигом разлилась по всему лицу. «Какой ты красивый парень, прямо жених!», – сказала мама и тут же засмеялась, сама на себя не похожая. Этот бордовый свитер сразу начал ассоциироваться с маминой улыбкой и её смехом. Андрей так и не снял его, пока не пришло время укладываться спать и уже со свежей головой встречать первый день нового года.

А он подарил ей совсем другое. Он помог ей вновь почувствовать себя женщиной.

Магия ночного, новогоднего Петербурга, звёзды, рёв двигателя, смех и улыбающиеся глаза – всё это пришло потом, начало же положило платье. Простое красное платье, купленное Андреем в одном из магазинов, в которые ходят люди с толстыми кошельками, широкими мордами и фальшивым смехом. Ценник он сразу оторвал – нечего смущать маму. Но тем не менее, она мигом смутилась, лицо её, всегда бледное, морщинистое, похожее на белое полотно, на котором художник разошёлся карандашными штрихами, за несколько секунд залилось краской, как только ну кухню зашёл Андрей с небольшим блестящим квадратиком в руках – упаковкой, скрывающей нечто красное, ярко-красное.

Молча, без слов, сын передал матери подарок и стал наблюдать, как медленно, словно чего-то опасаясь, она распечатывает упаковку и вытаскивает алое платье. Когда оно уже несколько раз прошлось по дрожащим ладоням, когда мама убедилась, что это действительно платье (платье! платье! женское платье!), она тихо-претихо спросила:

– Откуда у тебя деньги на такое?

Андрей ответил мигом, но для большей правдоподобности пару раз запнулся.

– Я начал подрабатывать сразу, как меня отчислили. Ну, устроился там в одно место. Всё легально, мам, не переживай. Я вот просто поднакопил и решил… ну, решил тебя порадовать.

Она подняла глаза, и в них он на несколько секунд увидел яркую синеву, какая была в глазах той девушки на фотографии, той самой, что одиннадцать лет назад прикрывала его собой от отца, которого в тот день лишили премии. В тот момент сердце Андрея разлилось по организму чем-то горячим, одновременно и горьким, и приятным, а в голове пронеслась мысль: «Она такая красивая. Моя мама такая красивая…» И действительно, сейчас, в эту новогоднюю ночь, когда рядом не было отца, подарив сыну связанный бордовый свитер и получив от него алое платье, она выглядела по-настоящему счастливой.

– Надень его, – тихо сказал Андрей. – Пожалуйста, мама, надень это платье.

– Андрюш, мне же некуда в нём ходить, я совсем…

– Надень его, мама. Прими мой подарок.

Мягкий напор всё же заставил маму встать, удалиться в гостиную, где следующие минуты она вновь привыкала к платью, вспоминала давно забытое желание украсить своё тело, подчеркнуть его достоинства, пока на кухне, через стенку, сидел и с нетерпением ждал выхода мамы Андрей. Ждал словно любимую невесту.

Но на кухню вошла не она, нет, не та женщина, какую Андрей видел по другую сторону стола во время ужинов и завтраков, изредка поднимая голову в страхе наткнуться на взгляд отца. На кухню вошла не сломанная жизнью, побитая судьбой жена начальника управления МВД России по Василеостровскому району, которую муж из когда-то красивой женщины превратил в послушную страху – нет, Андрей увидел не это. Вместе с красным платьем на кухне появилась другая мама.

Она улыбалась.

Улыбалась так, как никогда.