Александра

– Доброе утро, Саша, – поздоровался он, поравнявшись с девушкой.

– Здравствуйте, – она приветливо улыбнулась, вперев в старика свой тяжелый взгляд, о котором ходила дурная молва по всему поселку. Он ни грамма не смутился. Он считал Сашу уникальным ребенком, помня ее с того момента, как она и ее семья въехала в коттедж, в котором они живут и по сей день. Еще ему было ужасно жалко девочку, которая потеряла мать уже в сознательном возрасте, по каким-то причинам перенимая ее горе на себя. Иван был чуть ли не единственным, кто не пошел на сабантуй против семьи Саши, а наоборот, призывал жителей вернуть свое самообладание и перестать перекладывать свои проблемы на других, искать виноватых среди непричастных людей. Конечно же, толпа мгновенно прировняла старика к статусу неугодных, заявив, что Иван самый настоящий пособник дьявола, и как только они разберутся с «этой ведьмой», займутся им и он ответит за пособничество. Иван только рукой махал, мол, не ведает стадо, что творит.

– Уже не спишь в такую рань? – спросил он, сбавив шаг, придерживаясь темпа девушки, плывущей по траве, сбивая росу.

– Еще не сплю, – поправила она его. – Что заставило Вас подняться в такую рань?

– Да-а-а, – махнул он в сторону леса, – веточек собрать надо в курятник.

– Лучше сходите в больницу, – Саша быстро взглянула на Ивана.

– Зачем? – удивился мужичок. Девушка остановилась. Она подошла к нему так близко, что Иван почувствовал странный запах. Запах старости, древности, чего-то затхлого. Запах, который смутил добродушного деревенского мужика, знававшего и похуже запахи. Саша закрыла глаза и вдохнула воздух. Громко. Было слышно, как он проходит сквозь ее маленькие ноздри, уносясь в недра ее легких, раскрывшихся как крылья махаона, приготовившись принять в себя молекулы кислорода.

– Вы почуяли, – девушка улыбнулась и открыла глаза, уставившись на старика, – да. Вы почуяли. Страшный запах, не правда ли?

Иван смотрел на девушку ничего не понимающими глазами. Что несла эта барышня? Выпившая что ли? Да вроде спиртным не пахнет. Что тогда? Неужели и правда немного чокнутая? Вопросы, спровоцированные внезапным страхом, кружили в голове Ивана, как стая голодных коршунов. Ответов не было. Хотя, может и были, но Иван не пытался найти их. Он всего лишь бесконечно формулировал вопросы. Неосознанно. Просто так.

– О чем ты? – спросил он, наконец, продолжая смотреть в ее черные глаза, не в силах оторвать взгляда от них.

– О Вас, – медленно произнесла Саша и чуть улыбнулась. – Обычно я этого не делаю, но Вы – особый случай. Тот случай, бескорыстный. Чистый. Вам надо в больницу. Вам. – Саша стала серьезной и приблизилась к деду еще ближе. – Ваш это запах. Будущий. Если не обратитесь в больницу. Сегодня же. Сейчас же.

Саша окинула Ивана каким-то странным, совсем непонятным для него взглядом и пошла прочь. Старик стоял посреди дороги в полном оцепенении и прострации. То, что он услышал, безусловно обескуражило его. Интуитивно он поднял ногу, чтобы продолжить путь, но внезапно что-то внутри него, то, что молчало и было глухо ко всему, заговорило, требуя подчиниться словам странной девушки. Незамедлительно Иван развернулся и направился домой, оттуда уже в ближайший город, где в больнице врачи диагностировали ему стенокардию и вовсе поражались судьбе-угоднице, заявив, что приди мужик минут на 20 позже, у него был бы уже инфаркт и последствия были бы плачевны в буквальном смысле.

Придя домой, Саша мгновенно ощутила экстремально враждебную атмосферу по отношению к ней. Ее брат и ее отец. От них шел великий, едва поддающийся описанию страх и возглавляющая его ненависть, подпитываемая боязнью. Саша улыбнулась и закрыла входную дверь.

Медленно, даже расслаблено, она дошла до комнаты отца, остановилась перед дверью. Девушка смотрела так, будто видела сквозь деревянную дверь, что происходит там, за дверью.

Саша с язвительной улыбкой на губах, с гнетущим разочарованием в глазах, толкнула дверь и остановилась. Николай Борисович и Слава испуганно повернулись на звук открывшейся двери.

– Саша? – изумленно просил Николай Борисович, поднимаясь со стула. Слава занервничал. Его белесые глаза оглядывали все, что попадало в их поле зрения, но они ничего не видели. Ничего не показывали ему, кроме черноты.

– Доброго вам утра, мои близкие и родные люди, – цинично произнесла она, проходя в комнату, дотрагиваясь пальцами до всех выступающих частей мебели. И Николай Борисович был готов поклясться, что видел, как на поверхностях, к которым прикасалась Саша, оставались черные, растекающиеся пятна. Затем они исчезали. Холодный пот выступил у него на лбу и спине.

– Э-э-э… – Николай Борисович даже не знал, что сказать. Он понимал, что надо что-то сказать, но действительно не знал, что именно. – Вернулась? – строго спросил он, быстро примерив маску переживающего отца. – Сколько раз я говорил тебе, хотя бы предупреждай, что не явишься домой, что ты жива и здорова!

– А и вправду говорят, что лучшая защита – это нападение, мой дражайший папа? – девушка с укоризной посмотрела на отца, затем на брата.

– Снова ты начинаешь говорить свои глупости, – попытался поддержать Слава отца.

– Вы не рады мне, – девушка грустно покачала головой, взглянув исподлобья на мужчин, застывших от окатившей их волны ужаса. – Я вас понимаю. Обоих. Это поистине сложно, проживать под одной крышей с человеком, подозревая его в совершении таких гнусных, подлых деяний. Еще ужаснее, что никто ничего доказать не может. Какая глупость! Это же невозможно, когда вмешивается что-то сверхъестественное. Что-то, что люди не могут объяснить, а то, что они не могу объяснить, всегда хотят уничтожить. Из-за страха. – Саша уселась рядом с братом, щупающим свою трость. – Я много раз читала о том, что любовь человека самое сильное чувство. Какая непростительная ложь, да, братик? – Саша с улыбкой посмотрела на брата и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул, схватив трость и сжав ее так сильно, что даже пальцы хрустнули. – Страх. Вот самое сильное чувство.

– Саш, – чуть ли не шепотом произнес Николай Борисович, вытерев лоб, – к чему все это?

– Всего лишь к тому, что я, в отличие от вас, мои дорогие родственники, плетущие заговор против меня, рада видеть вас.

– Какой заговор? – Слава спросил дрожащим голосом. – Что ты выдумываешь?!

– Достаточно! – перебила его девушка и резко встала, строго взглянув в глаза отцу, – достаточно говорить мне эти несуразицы. Я не ребенок. Давно уже не ребенок. Я психически здорова, папа. – Девушка посмотрела на брата, затем снова на отца. – На вашем месте, я бы проверилась у психиатра, непременно рассказав о кознях, которые вы строите против меня. О том, что желаете моей смерти.

– Александра! – возмутился Николай Борисович, не в силах больше слушать правдивые слова дочери. В тот момент он почувствовал легкий, но болезненный укол совести. Как он мог так плохо думать о дочери? Он чуть не предал этого психически больного ребенка! Едва не опустился до веры в бабкины россказни про ведьм и колдовство. Старый дурак. Но Святослав, сидя на кровати, выжимающий соки из своей трости, был ни жив, ни мёртв от страха. Он ни на секунду не допустил мысль о том, что ему хоть как-то или где-то стыдно. Он верил и был уверен на 500%, что его родная младшая сестра вовсе не его сестра. Что она даже не ведьма и не колдунья, а самый настоящий дьявол во плоти. И ничто на свете не смогло бы переубедить его в обратном.

– Да, папа, – Саша вопросительно посмотрела на Николай Борисович.

– Прекрати! – он, трясущимися пальцами взял дочь за руку. Как всегда холодная, как будто кусок льда зажал в руке. – Слышишь? Прекрати. Не выдумывай глупости. Мы любим тебя.

Саша посмотрела отцу в глаза и сжала его руку, стиснув зубы. В ее глазах стояли слезы. По крайней мере Николай Борисович хотел так думать, глядя на ее блестящие черные глаза.

– Это хорошо, папа. Значит, вы полюбите и частичку меня.

– Какую частичку?

– Ты скоро станешь дедушкой! – Саша отпустила руку отца и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

6

Саша уже была на 6 месяце беременности. Ее округлившийся живот бросался в глаза. В колледже на нее косо смотрели все: и преподаватели и студенты. Преподаватели покачивали головами, цокали языками, мол, как так можно, что за безответственность. Взрослые осуждали девушку. Они считали Сашу еще ребенком, к тому же неполноценным. Ни для кого не было секрета в том, что Саша испытывала явные психиатрические проблемы, которые по неведомым причинам до сих пор не смог диагностировать ни один психиатр. Что такая мать сможет дать ребенку? На кого она бросит его? Ей уже скоро рожать, а на руке до сих пор не появилось обручальное кольцо. Значит отец ребенка либо неизвестен или не в курсе, либо не желает связывать свою жизнь с чокнутой девкой. Это же вовсе позор! К тому же ребенок, вероятнее всего, родится тоже с психиатрическими отклонениями.

Осуждали ее и потому еще, что слишком рано Саша начала раздвигать ноги перед мужским полом, видимо не имея ни малейшего понятия об азах контрацепции. Надо же залететь так неудачно! А чего ж аборт-то не сделать? Вот глупая девка.

Сокурсники и другие студенты просто хихикали и тыкали пальцами в беременную. Нет, в силу своего возраста, они не думали о тяжком бремени, которое Александра подготовила для себя. Они были подростками и взрослые проблемы на данном этапе жизни их не волновали. У всех суждения крутились вокруг одного неформального слова: шлюха. К тому же тупая.

Саша по-прежнему не обращала никакого внимания на свое окружение. Ее всегда обсуждали и до беременности, и во время и будут обсуждать после. Она привыкла к постоянно шепчущимся за ее спиной, и тыкающим в нее пальцем. Привыкла к смешкам и относилась к этому по большей части наплевательски. Людям нужна почва. Основание, на котором будет зиждиться их тщедушный, дряблый разговор об очередных пороках другого человека. Людям нравится обсуждать чужие ошибки. Высмеивать их, пряча за надменностью свои собственные недочеты, да и откровенные косяки тоже. Люди всегда что-то обсуждают. Скорее даже кого-то. Разве это новость?

Единственный человек в колледже, которого беременность Саши не сподвигла к яростным дебатам ни в учительской, ни в студенческой курилке, был Николай Анатольевич, преподаватель анатомии. Едва он начал замечать физиологические изменения в девушке, он сразу начал понимать, что происходит. И единственное, что было у него на уме, так это искренняя мольба богу, чтобы ребенок был не от него.

К тому моменту, как у Саши стал виден живот, он смог убедить себя в том, что Саши не было у него дома. Что он просто допился до странной белки и все. Дабы не разбивать свою худо-бедно выстроенную иллюзию, он не старался выяснить реальность с Сашей. Да и сама девушка не вела себя так, будто буквально вчера между ними был секс. Она вела себя как раз так, будто ничего между ним и ней не было. Но что-то в глубине души безостановочно нашептывало мужчине, что к внезапной беременности Николай Анатольевич имеет самое непосредственное и прямое отношение.

Отец и брат Саши немного отстранились от вынашивания планов и идей, как обезопасить себя от неистовой колдуньи, проживающей с ними под одной крышей. Они проявили удивительное в первую очередь для себя беспокойство о единственной особи женского пола в их семье. Они отвлеклись от мыслей о злобной ведьме, нечисти и сатане. Как ведьма могла забеременеть? Или дьявол, если он сидит в ее теле? Те категории, которыми мыслили Николай Борисович и Слава не рожают спонтанно детей. Деторождаемость под их контролем. Разве есть истории или хотя бы сказки, где зловещая ведьма умудрилась забеременеть непонятно от кого? Конечно, знавал мир истории простых женщин, когда они с помощью беременности пытались привязать к себе мужчину, в которого были влюблены, обрекая при этом будущее чадо на неизвестное будущее. Ведьмам такой подход чужд. Не секрет, что мужчину, в которого влюблена ведьма, она может привязать магией. На кой черт ей ребенок?

Николай Борисович постоянно таскал дочь по врачам, не взирая на ее слабые возражения и такие же отнекивания. Саша чуть брыкалась, но потом с усмешками на губах, садилась в машину и ехала к врачу.

Слава снова стал общаться с сестрой, поверив в отцовскую версию, что Саша никакая не сатана, просто психопатка, которая именно сейчас больше всего нуждается в поддержке близких, которых у нее нет, кроме него и брата.

Жители же поселка не были столь скоропостижны в перемене своего мнения. С беременностью девушки они начали еще интенсивнее шептаться, обвинять, осуждать. Ребенок Дьявола – все чаще и громче звучало на улицах поселка. Все чаще Николай Борисович находил различные гадости под забором в виде рассыпанной соли, огарков церковных свеч, листы, кощунственно вырванные из библии, сушеные травы. На воротах рисовались православные кресты, писались молитвы. Жители периодически собирались перед домом Алесандры, агитируя ее к аборту, призывая покаяться, отмолить грехи. Николай Борисович не выпускал дочь к фанатикам и просто напуганным людям, если выходил к ним, угрожал полицией, если толпа не разойдется. Народ матерился, угрожал в ответ, но в итоге расходился.

Был выходной день, когда Саша открыла глаза и уставилась в потолок, положив руки на живот. Она уже чувствовала шевеление ребенка. Без всякий врачей она прекрасно знала, что ждет появление мальчика. На ее лице сверкнула самодовольная улыбка, пока руки нежно поглаживали живот.

Идиллию и тонкие, туманные мечты разрушил крик с улицы. Мгновенная хмурость и строгость появилась на расслабленном лице.

– Что там опять? – с неким безразличье спросила она, выходя из комнаты.

– Ничего, Саш, не обращай внимания, – откуда-то с кухни отозвался Слава.

– А где отец? – удивленно спросила Саша, заглянув в его комнату.

– В Москве. По работе поехал. Вызвали внезапно. Он оставил завтрак. Погреть тебе? – спросил Слава все еще щупающий углы тростью, дабы не вписаться в один из них.

– Нет, – Саша надевала отцовскую куртку. – Я выйду к ним.